Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным - Василий Песков

– Вот тут он лося прикончил, – шепчет Семен.

Еще два десятка тихих шагов. Стучит сердце. Тикают часы на руке. Стучит черный дятел над сухой березой. Наконец Семен замирает…

Занесенная снегом толщиною в хорошую бочку осина. Недалеко от корня чуть заметна проталинка. Ставлю «телевик» и, замирая от чересчур громких щелчков, делаю снимки. Краешком глаза вижу, как медленно поднимаются ружья. Зверь, конечно, слышит нашу возню, но встать не решается – уж больно хороша постель в старой осине… По знаку отскакиваю назад. Хлопок в ладоши, и почти в то же мгновение гулкий разрыв тишины. Почти не заметил, как рыхлым пирогом вздулся снег над осиной, как что-то черное с ревом встало и, нюхая воздух, двинулось в нашу сторону… Где-то, за самой спиной, неистово рвутся, захлебываются злостью собаки. Вот метнулась одна. Мельников медлит со вторым выстрелом, чтобы я успел щелкнуть. Но где там – гущина! Три черных вихря разметают сугроб. Рев и предсмертный визг Соболя. Медведь не хочет сдаваться. В бешенстве рвет зубами рану у задней ноги. Собаки повисают на гриве, кубарем падают в снег от взмаха когтистой лапы. Медведь встает на дыбы – и опять в нашу сторону. Выстрела нет. Из-за меня не стреляют, из-за меня медлят… Проклятая гущина! Если б на той вон прогалине… Словно угадав это желание, медведь вдруг крутнулся волчком и, отбросив собак, припадая на разбитую пулей ногу, кинулся на прогалину.

– Упустили! Упустили! – истошно кричит Семен.

Но собаки достали. Свалка. Два снимка «телевиком» и выстрел… Все это длилось, может, сорок, может, пятьдесят секунд.

…Разглядываю берлогу. Мельников с подчеркнуто спокойным видом продувает ружье. Семен интересуется медвежьей лапой.

– Он! Его на овсах стеганул, вот метка… Живуч!

Возбужденные молодые охотники пробуют приподнять зверя. Старик Лось рисует палкой по снегу какой-то узор.

– Да-а, одним медведем меньше на Островах…

Все почувствовали вдруг усталость, заторопились домой. Опять лесной бурелом, мятая клюква под сапогами, хлопанье тетеревиных крыльев и водяные ловушки на болотной тропинке. Двадцать километров до дому. Но какой охотник пожалуется на усталость!

Вечером у самовара шумно обсуждаем облаву. Особенно доволен Семен:

– Чуть не ушел, чуть не ушел!..

Старик Лось отказался от чая. Выпив «чарку с устатку», он вышел на улицу. В открытую форточку слышен гам ребятишек и баб – вся деревня пришла поглядеть зверя.

– У, вражина! – взвизгивает баба, хозяйка задранной летом коровы. – Зубы-то, зубы-то – шилья!

– Да-а… – слышится вздох старика Лося. – Одним медведем меньше на Островах.

Фото автора. Новгородская обл. 12 февраля 1961 г.

Грач – птица весенняя

В Ахунах учатся сто двадцать девушек и один парень, Александр Королев. В шутку они называют друг друга студентами, хотя, конечно, какие ж студенты, если, как первоклассникам, ставят отметки в журнал и вызывают к доске.

Они приехали в валенках. В Ахунах лежали сугробы, и только один-единственный грач хозяйничал на старой березе. В ветках свистел холодный ветер, раздувал перья и забивал старое гнездо колючим снегом. Грачу повернуть бы назад, переждать холод, но это был упрямый грач. Он знал, что весна уже тронулась в путь. Он улетал на проталины, ковырял озябшими лапами землю и усердно чинил гнездо на березе. Люди поднимали глаза кверху и улыбались: прилетел… Значит, весна…

Девушкам и одному парню раздали синие, как мартовское небо, тетрадки. Первый урок провела Люба Перегудова, землячка, о которой сам Хрущев сказал: «Молодец, Люба!», о которой писали газеты и говорили по радио.

На этом первом уроке тетрадок не открывали. Запоминалось без записей, потому что это и не урок был, а так просто – девичий разговор. Сто двадцать девушек и один парень увидели Любины озорные глаза, ситцевую в цветочках косынку, обветренные руки.

– Ростом ниже меня, – шепнула подружке самая маленькая из ста двадцати – Маруся Алябина.

«Да совсем обычная, такая же, как и мы», – подумали сто двадцать девушек и один парень.

Это было самое главное, что надо было усвоить на первом уроке.

Говорили на этом уроке о тощей и жирной земле, о тракторе «Беларусь», о кукурузных квадратах, нормах высева и прочих премудростях кукурузного дела. Сто двадцать девушек и один парень поняли, что «Любина кукуруза» может расти по всей области, а трактор «Беларусь» будет слушаться девичьих рук. Но надо, конечно, учиться… В день первого урока ярко светило солнце. Когда провожали Любу, грач на березе чистил перья и совсем по-весеннему пел нехитрую грачиную песню. Из-под осевших сугробов на дорогу текли первые робкие ручейки.

Сколько новых непонятных и пугающих слов: «карбюратор», «картер», форсунка»… Испугалась этой премудрости Тая Дуранова. Тихонько собрала чемодан – и ночью на вокзал. Через три дня вернулась: «Застыдили в совхозе»…

Пишут сто двадцать девушек трудные слова в тетрадку. Парню легче. Парням техника легче дается. Оттого к парню за консультацией нет отбоя. Сообща промасленными руками разбирают и собирают карбюраторы, картеры и форсунки. Приходят из института студенты, тоже закатывают рукава. Показывают, объясняют.

Появились в журнале отметки. У парня, конечно, пятерки. У девушек – разные цифры в журнальных клетках. Пятерки у Вали Сукмановой, у Гали Власовой, у Нины Бибаевой. У Раи Жуковой тоже пятерки. Рая Жукова – уважаемый человек. Год назад ее выбрали в Верховный Совет республики. Ее кукуруза с перегудовской спорила. Рая хорошо поняла: на кукурузном поле нужна машина. И надо уметь управляться с этой машиной. Вместе с подружками депутат республики копается в промасленных «железках», которые, если собрать правильно, прекратятся в послушную и легкую «Беларусь».

Девушки уже знают, какая это машина. Уже две недели по три часа ежедневно сидят они за рулем. Рядом, правда, инструктор – опытный тракторист сельскохозяйственного института. Но девушки и без инструктора уже аккуратно проезжают узкие «ворота» из колышков, оставляют ровный, как по линейке, след на снегу. Это очень важно, чтобы след – как линейка. Это значит – хорошие получатся квадраты на кукурузном поле.

После трактора подойдет очередь сеялки, разных навесных механизмов, потом краткий курс агротехники. А когда высохнет луг за Акунами, сто двадцать девушек и один парень начнут учебный сев. Будут у девушек и Сашки Королева экзамены по всем правилам. И уже этой весной посеют они на родной пашне первые семена.

Поселок Ахуны стоит на горке. Глянешь сверху – тают в весеннем тумане синие зубцы леса. Оттуда, из-за синих зубцов приходят в Ахуны голубые конверты. Матери просят не утомляться и вовремя ложиться спать. Председатели из колхозов пишут: «…сто гектаров отвели для звена. Возим удобрения. Ждем…» Ждут девушек хлопцы в пензенских селах. Конверты от них узнают по почерку, и письма читаются моментально. Я не спрашивал, что пишут девушкам хлопцы. Я подумал: не худо бы и хлопцев послать в Ахуны учиться. Механизированные звенья… Почему же сто двадцать девушек и один парень! Парню легче понять премудрости техники. Ему, как говорят, и карты в руки. Очень хорошо, если девушки сядут за руль. Но и парню в механизированном звене самое место.

…Растаяли сугробы в Ахунах. На площадке за тополями с утра до вечера снуют красные и голубые «Беларуси». Ровные, как по линейке, следы от колес. Сто двадцать девушек и один парень прокладывают след по талону снегу.

На берегу возле площадки набухли почки. Шапками висят на ветках грачиные гнезда. Возле каждого гнезда появился хозяин. Солнечными днями с утра до вечера стоит над Ахунами грачиный грай. Поди найди среди весенней стаи того разведчика, которому холодный вечер ерошил перья. Не узнать теперь смельчака среди веселой и хлопотливой стаи…

Ахуны, Пензенская область. 1 апреля 1961 г.

Люба, Любушка…

О Любе уже писали. Снимали ее для кино и газет. Немного избаловали. Я сказал ей об этом. Она не обиделась. Она сказала, что в двадцать пять лет у человека должно хватить ума не задирать носа.

– А если и заметили что, то сами и виноваты. Один то прибавит, другой – еще что-нибудь. Поневоле… – И рассмеялась. И весь ее озорной, веселый характер проглянул в улыбке, в привычке глядеть собеседнику прямо в глаза. Вот она перед вами, Люба Перегудова. Девушка из деревни Ново-Студеновка.

В Ново-Студеновку я приехал в самое растополье. В лесу, у дороги, лежал снег, а на буграх грачи уже делали ревизию пашням. В ложбине, за Любиным домом, первые чибисы радостно спрашивали: «Чьи вы? Чьи вы?..»

В новом со смолистым запахом доме живут трое: Люба, Любина мать и на правах брата – Любин племянник Колька, мальчишка с пионерским галстуком. Видимо, по вкусу жильцов и портреты на бревенчатых стенках: темная икона в углу, портрет Фиделя Кастро возле окошка и большая, в рамке, фотография немолодой женщины с полным и добрым лицом.