Клад Соловья-Разбойника - Александр Барышников

- Ты о чем? - не донял Невзор.

- Химера и кумир, ругательства христианские, происходят от древнего ростка, имя которому - Кимера.

- Кимера? - удивленно повторил Невзор" примеряя на язык незнакомое слово. - Что за Кимера такая?

- О том писано чертами и резами в древней книге, которая была составлена по памяти народной еще до времени Бусова. Много раз передавалась она из рук в руки и лет двести назад оказалась у киевского жреца Богомила. Когда же из Киева была изгнана древняя вера славянская, скрылся Богомил в лесах под Муромом. Там и после него хранили книгу долгие годы. Я получил ее от отца своего, который был жрецом Богомилова капища...

- У тебя есть эта книга? - пораженно спросил Невзор.

- Да, - утвердил Доброслав, - но ты ее не увидишь. Не почему, что я не верю тебе или боюсь злого умысла с твоей стороны. Хотя книгу и переносили несколько раз на новые доски, но время берет свое, и ветхость этих досок остерегает меня лишний раз прикасаться к ним.

Убегая из Киева, - Богомил сумел сласти только пять страниц древней книги, и я зачту их по памяти.

Доброслав испытующе взглянул на новгородца, после чего закрыл глаза и начал медленно говорить.

- Есть высокий огонь именем Ра. Есть воздух, он спасает от небесного гнева. Есть земля, она кормит живущих. Есть большая вода, в которой отражается Ра, и она принимает его имя. Другие зовут ее Ител. Душа живущего носят имя Ки. Душа, соединенная с небесным огнем и большой водой, есть Кимера. Страна от моря до леса. Земля полуденная окружена народами войны, населена беспокойными. Земля полуночная, которую эллины по незнанию зовут Гиперборея, есть наша земля. Она наполнена миром. Богатство - ничто, власть - ничто, знатность - ничто, мера всему - душа. Это есть Кимера...

Доброслав замолчал, и новгородец озадаченно взглянул на него.

- Худым своим разуменьем, - признался он, - не постигаю сказанного тобою.

- Говорится здесь о древней стране наших предков, стоявшей на берегах Волги-реки, которую они авали Ра, ибо отражала светлый лик солнечного бога Ра. Имя его сохранилось в словах, и ты знаешь эти слова: радуга солнечная дуга, радость -- дающая Солнце, Расея - сеющая Солнце... Эллины ошибочно называли жителей полночной Кимеры гипербреями, но через соседние народы звали их блаженными, умевшими жить без горя и неустроений. Главной добродетелью сих блаженных было богатство дум, которое позволяло им жить в согласии друг с другом и Великой Матерью-Землей, наполняло жизнь радостью и высоким смыслом.

Поверь, Невзор, мы в своих лесах старались жить по законам Кимеры.

Всякий человек - сын Природы, а скопище людское - часть ее. Наши боги не вымышлены есть, ибо каждый из них олицетворяет один из ликов Великой нашей Матери. Постигая своих богов, мы научались лучше понимать и крепче любить ее, разуметь человека и людское общежитие.

Душа, освещенная этим знанием, не позволяет наступить на горло слабого, силой или обманом отнять у имущего, ответить молчанием и смирением на вызов дерзкого. В наших общинные селеньях каждый труждался в меру сил своих, а когда их не хватало, иные помогали ему, ибо всякий может стать слабым и немощным. Но кроме старых, малых и нехожалых, не было никого, кто жил бы чужими трудами. Это есть Кимера. И заповедь, которую ты вспомнил, вполне нам понятна - не сотвори себе Кимеру, зачеркни прошлое, забудь заветы предков, отдай свой труд чужой силе, а чтобы не скорбеть об этом, уподобись бессловесному волу, оскудей душой, ибо блаженны нищие духом, смирись, пади ниц, смешайся с навозом, дабы тленьем своим удобрить чужую праздность. Посему так мила алчным мира сего грецкая вера и так ненавистен древний обычай вольных славян. Посему со времен насильного крещения и по сию пору жгли и жгут старые книги, разоряли и разоряют капища, убивали и убивают волхвов-ведунов, искореняли и искореняют саму память о вольности древнего славянства. А что взамен? Величественные храмы, наполненные чужими кумирами, где человек чувствует себя ничтожеством и где душу его перекраивают на рабский лад, внушают смирение, терпение и послушание не только богу грецкому, но и всякому, кто богат и знатен. Перекраивают народные наши праздники, их событиям чужой истории, перелатывают и богов наших, нарекая их именами истовых служителей чужой веры, а без этого всякому станет видна и понятна неполезность и ненадобность заморского зелья. Для того только, чтоб люди наши вкушали то зелье, пришлый волк рядится в шкуру славянскую. И после всего этого ты призываешь меня быть терпимее, забыть отца своего, забыть учителя Богомила, забыть Кимеру?

- Плетью обуха не перешибешь, - сказал новгородец и перевернул оловянную бляху на груди своей обратно, Ярилиным знаком наружу.

От этого легкого движения ожил обращенный внутрь лик архангела Михаила, суровый взор которого вопрошающе вонзился в душу старого мечника: не поверил ли ты, человече, словам нехристя-святотатца? не пошатнулся ля в истинной вере своей? Невидимый этот взгляд ледяным клинком полоснул по сердцу, развалил его надвое, и не знал Невзор, за какую половинку ухватиться, чем укрепиться и упрочиться, на что положиться и понадеяться. И вовсе зябко стало бы застывшей душ его, но сквозь олово змеевика прорвались горячие лучи солнечного бога, осветили и обогрели, утешили, уравновесили у успокоили...

Суров грецкий бог, да милостив, не оставит он чад своих без надежды, без выхода. А выход простой и верный: куда бы ни забрел ты, человече, покайся,- и спасен будешь, Ярило же, бог славянский, светит и вовсе без разбора, одинаково любит и тех, и других, и верных, и неверных, и правых, и виноватых. Сияет лик его на груди Невзора, и горячие лучи разлетаются по земле, лелеют и ласкают всех сущих-живущих.

Мила, да не люба эта ласка закованному в цепь Микуле. Обливаясь потом, вздымает он тяжелое весло, и не видно конца постылой работе.

Бий Торымтай, напротив, благоденствует в тени кормового шатра. Скоро волок, а дальше - Серебряная река, прямой путь домой.

В тени же прячутся верховный жрец северных вотов Уктын и булгарский наместник юзбаши Серкач. Угостившись вином из ржаной, они осторожно обсуждают свои хитроумные замыслы.

Катится солнце в закатную сторону, и туда же поглядывает боярский отрок Петрило. Там, на закате, стоит красавец-город, в городе том любушка-женка с малыми чадами. Изболелось сердце и рвется к дому, но там же, в красавце-городе, - ненавистный боярин Дмитр, будь он неладен и трижды проклят. Вот и думай, Петрило, как быть, как дальше жить. Пока ты думаешь, ватажники твои отыщут недостающий ушкуй, починят паруса да уключины, наладят оружие, а там видно будет...

Греется в добрых лучах спасенный Куакар, а неподалеку, в русском селении на Пыжме-реке, старец Добросkав тихонечко беседует с приемной внучкой Жданкой, раскрывает ей тайны целебных трав, цветов, листов, корней.

Довольно щурясь и прикрываясь от Солнца широкой ладонью, гледенский воевода Василий Нырок любуется почти достроенным храмом. Скоро, совсем скоро придет подмога из стольного града Владимира, а это значит - будем жить, милые мои, будем жить...

На это же надеется вогульский князь Отей, уводящий cdой народ за Большой Камень. Солнце еще высоко, к закату можно добраться до перевала, а завтра - Сибиир-земля, свобода, мирная жизнь.

О мирной жизни думает и Ларо, вождь Нижнего племени. Ларо обижен на нерасторопного Выра, не сумевшего, не успевшего защитить своих подданных от набега чирмишей. Но обиды обидами, а жизнь продолжается, стучат топоры, и вождь торопит работников. Надо построить жилища взамен cожженных и успеть закончить это дело, пока миром правит могучий Шундыр. Придет время, светлоокий солнечный бог окутается тяжелым облачным одеялом в доме отца своего Инмара и погрузится в зимнюю спячку. Надо успеть.

На высоком берегу близ устья Вотской реки стоит молодой вождь Верхнего племени Келей. Он любуется солнечными бликами на поверхности Серебряной реки и привычно думает о Люльпу. Неудача на шийлыкской скачке почти изгладилась из памяти, и Келей по-прежнему надеется на благосклоннасть ваткарской княжны и милость ее отца.

А Выр в последнее время задумчив больше обычного. Он помнит предсказанье туно, но не боится смерти, ведь она позволит ему встретиться с отцом и другими давно ушедшими предками. Одно печалит старого князя отправившись в лучший мир, он оставит детей своих без догляда и опеки. Их судьба волнует Выра, и он, закрывшись в келье домашнего святилища, подолгу молится и просит великих богов Шундыра и Инмара быть милостивыми к Люльпу и Гырыны.

Давно отсвистали соловьи в рощах предградья, но в душу Люльпу так и не вернулся привычный безмятежный покой. Княжна все так же подолгу сидит на берегу Серебряной реки и молча смотрит в даль верхнего плеса. Внизу журчит и плещет вода, вверху неумолчно шелестят листья, и вместе с ними тихонечко шепчет сердце-вещун - оттуда, оттуда: