Гарабомбо-невидимка - Мануэль Скорса

– Стойте! Зачем убивать? Все уладим по-хорошему.

Свистят, свистят и свистят. Офицер поднял обе руки, солдаты разделились на два крыла и пошли вперед.

– Поджигают!

Да, они поливали дома бензином и поджигали. Ветер дул, хижины так и занялись.

– А люди?

– Сгорят!

– Нет, выходят! Молят их на коленях!

– Стройся в три ряда! Кто верхом – вперед! Кто пеший – за нами!

– Спасибо, хоть лошадь не моя, – смеется Скотокрад.

Не хотели мы, а охали. Солдаты швыряли бомбы. Я раньше не знал, что бывают слезоточивые газы. Всюду дым.

– Братья, пришла пора умереть за нашу землю! Пока дым, ничего не видно, нападем на них!

– В атаку! – крикнул Маседонио Ариас и выругался по-индейски. Он всегда так, перед дракой бранится.

– Вперед! – крикнул Мануэль Кристобаль.

Мы поскакали вперед и напали на них. Они нападения не ждали. Раздались выстрелы. Когда рассеялся дым, я увидел первых мошек. Когда человек умирает, у него изо рта вылетает голубая мошка и говорит: «сио!»

– Сио! – свистнула мошка по имени Освальдо Гусман.

Верных коней – Золотого, Брыкуна и Нипороро – прострелили навылет. Золотой был на самом деле буланый, с белой мордой, очень хороший конь, шести лет. Брыкун был каурый и сильно лягался.

– Сио! – свистнула мошка Максимо Ловатон.

– Сио! – свистнула очень маленькая мошка.

Мошки свистели, Гапарина пылала. Они подожгли сотни хижин. Ветер раздувал пламя. «Сио, сио». Мы поскакали вверх по склону. «Сио, сио».

– Зачем они напали? Зачем, жгут? Ух, жарко мне! – крикнул Марио Куэльяр.

– Да и я не прочь с ними схватиться! Вперед!

– Это вниз?

– Вниз!

Мы на полном скаку слетели вниз. Нет, половина доскакала, а другая полегла на склоне! Кони брыкались, просили их пристрелить.

– Жарко, не могу! – кричал Ариас.

Его коня убили, но он вовремя спрыгнул. Лучший пращник из Гапарины пошел вперед, вращая свое оружие. Тогда выстрелили в него.

– Сио, – свистнула его мошка.

– Сио, сио, сио, – свистнули еще три.

– Ах! – вздохнул мой конь и упал, ногу мне подмял.

– Куцый, что это ты? Куцый?!

– Сио, – просвистела мошка, которая в ту пятницу плясала с моей племянницей Росарио.

Двое солдат увидели, что я встать не могу, и пошли ко мне. Я пробую выбраться, никак! А он штык заносит. Ну, я с горя ударил его ногой, шпора на ней. Он лицо закрыл и отскочил. Темно уже, всюду кричат, люди и кони умирают.

– До свиданья, Мелесьо, – вздохнул Куцый.

А я ему ответить не смог, еще один солдат подходил. Но тут я выбрался, коня поцеловал – он не слышал, он уже умер, и Травка, и Боров, и Соловый. Борова так назвали, у него глазки были свиные, а вообще-то он очень шустрый. Ему что изгородь, что скала, что река – все одно. Когда его хозяин напьется, он прямо летал через стены. А Травка – та кроткая, как овечка. Послушная. А Соловый – лихой конь, молодец!

– Сио, – свистнула маленькая круглая мошка, похожая на Алехандро Хинеса.

Я схватил солдата и через тучи этих мошек понес его вверх, на Мурмунью, чтобы сбросить вниз. Он меня бьет, а я себе иду, иду, иду.

– Да стреляйте вы, братцы! Стреляйте, миленькие!

– Патроны кончились! – отвечают ему солдаты и отходят, а на них сыплются удары бичей.

Я все иду, иду, иду. Он заплакал.

– Прости меня, сеньор!

С высоты я посмотрел, как горит Мурмунья. Поднял его и чувствую, у меня изо рта летит мошка.

– Сио!

Был я у себя, в Гапарине, старался скотину успокоить, а тут вижу, соседка моя, Фауста Травесаньо.

– Сосед, войско идет!

Я ничего не отвечаю.

– Бумаги спросят или перебьют нас, как в селенье Ранкас? Могут они нас убить?

– Войско – это войско и есть, кума.

– Давай хоть скотину спасем!

Мы сгоняли наши оба стада, когда прибежал молодой Ханампа, весь дрожит.

– Алехандро Кальюпе, солдаты так и валят! Обманул нас Гарабомбо! Теперь все умрем.

– Чего ты? У нас права. Мы чужую землю не занимали.

Поднималось солнце. На дороге в Тамбопампу показался всадник, качается.

– Это кто?

– Он раненый.

– Пьяный он!

Максимо Трухильо едет, орет, веселится. Лицо в муке, голова в траве в какой-то.

– Слушай, дон Максимо, ты солдат не видал?

– Где это?

– Наверху.

– Выпить нету?

– Я не шучу, Максимо. Они идут с гор, все жгут.

– Это мы мигом! Я человек военный. В армии служил, сражаться научен. Никто не может напасть без объявления войны.

– Матерь божия! Да вот они!

Солдаты спускались по склону.

– Бежим-ка лучше! – сказал Ханампа.

– Еще чего! Это я мигом. Сейчас поговорю с товарищами по оружию. Переговоры, братцы, переговоры!

Он вынул пестрый платок. Солдаты медленно шли.

– К вам обращается бывший товарищ по оружию! Поговорим спокойно, братцы! Как положено, по всем правилам! – Он пошел к штурмовому отряду. – С вами хочет говорить сержант кавалерии! Ветеран! Стойте, ребята!

Они покропили на хижину Ханампы. Солома была старая.

– Да стойте вы! Где это видано жечь дома мирного населения? Что, устава не знаете? На гражданское население не нападают. Что с вами, братцы? Вы правила уважаете или нет?

Его прошили пулями. Ханампа заплакал.

– И нас так убьют! Что мы против них можем?

Тогда Скотокрад понял единственное, что открыл ему Речной Старец: «Ты умрешь, когда тень будет белой». Тень белая! Летучая мышь летела в ярком свете. Вот оно! Мертвые давно ему являлись, порасспросить, как идут дела. Приходили они голодные. Он всегда припасал им еду. Они так и кидались, но все зря. Они ведь зря едят, у них все вываливается через дырку в горле. По этому признаку их и можно узнать. Они ели, а он им рассказывал, как и что. Но последнее время, больше месяца, они присядут, и все, ничего не слушали. Если он начинал им рассказывать, как все хорошо идет, они глядели в землю, словно им это ни к чему. Теперь он понял: они ждали, когда он будет с ними!

Солдаты перешли к другой хижине. Они с трудом дышали и от страха, и от тяжелого оружия.

Старуха Сульписия упала на колени.

– He жгите мой домик, бога ради! Я тут зерно держу. У меня больше ничего нету!

Солдаты полили крышу бензином и подожгли. Солома буйно горела. Сульписия стонала. Начали лопаться маисовые зерна. Выскочили обожженные кролики. Старуха узнала тех, кого угостила, и, как ни была она слаба, ярость опалила ее сердце. Она вцепилась в куртку капрала.

– Я тебе дала поесть!

– Прочь отсюда!

– Я дала тебе маису, а ты жжешь мой дом. Тогда плати! Или отдай картошку! Плати, такой-растакой!

– Брысь, старуха поганая!

Но она кричала и бранилась, пока старая мошка не свистнула: «Сио…»

Солдаты перешли к дому Нестора Гутьерреса, В хижинах остались только старики и дети. Уже час, как Скотокрад прошел по селенью и сказал, что Мелесьо Куэльяру в Гапарине нужны люди. Жена Гутьерреса опустилась на колени.

– Не жгите, ради господа! Мы старые. Мы уже не можем работать. Последний раз дети нам помогли снять урожай.

И это я видел во сне: Леандро-Дурак принес письмо от тех, снизу. Я их знал, они были из Туси, а потом скотоводы в Чинче подрались и убили их. Они мне уже говорили, что главные, с того берега, скоро пришлют очень важную весть. И кого же эти главные выбрали? Леандро-Дурака! Кто Ж мне доверит? Так и вижу во сне: приходит он, садится есть и не здоровается. Еда вываливается, а он все ест. Так в кашу въелся, что письмо из рук выпустил. Вот беда! Оно полетело к двери, а там его ветер унес. Я за ним, но нет, унес ветер. Так я из-за Дурака ничего не узнал.

– Сио, сио, сио, – свистнул ткач, которого я видел в Пакараосе.

На вершине Мурмуньи появился Гарабомбо, едва дыша, весь в крови. Он показал на разбросанные тела.

– Трусы! Почему вы оставили нас одних?

– Мы ничего не видели, Гарабомбо!

– Не видите, что вся Мурмунья горит?

– Ничего мы не видели!

Он глотал небо открытым ртом. Опять затрещали выстрелы.

– Стреляют, – сказал он и встал. – Будем биться?

– Будем.

– Так будем или нет? Говорите правду! Хотите бежать – не держу.

– Будем.

– Строй-ся!

Тогда за нашей спиной показалась еще одна шеренга солдат.

– Руки вверх!

Я не знал, что это такое, и еще я не знал, что у меня изо рта летела голубая мошка.

– Чего ты столько ешь?

Дурак покатился со смеху.

– Думаешь, внизу есть не хочется?

Из этих его слов я вывел, что должен запастись едой, с вечера, раньше, чем лечь, я ставил еду под кровать. Сперва ничего, а потом стала она куда-то деваться. Проснусь – нету. И мясо, и каша, и картошка, и початки маиса. Значит, кто-то их уносит к себе.

Конокрад бросился на землю и посмотрел на небо, где уже летали ястребы. Стреляли поменьше. Может, пули кончились? Он ощупал тишину, встал, полез на Мурмунью. Наверху его затрясло – вся Гапарина пылала. Сотни домов исчезли в дыму! Ветер чуть не сдул с него шляпу. Под Уагропатой собралась конница общины.

– Сио… – просвистел один скотовод из Янайчо, с которым он как-то поспорил из-за цены.