РУССКАЯ ЖЕНА - Татьяна Купер

Жизнь наша работает по принципу: мы делаем выбор и потом получаем последствия. Тебе когда-то нравился выбор, но теперь не нравятся последствия. Ты хочешь, чтобы я смягчила их для тебя, сделала их менее болезненными, подложила подушечки – чтобытвоей талантливой особе не так было жестко почивать на чувстве вины? Но что-то я не припоминаю,чтобы ты когда-нибудь подложилэти мягкие подушечки мне. Не тогда ли, когда меня изнасиловали, а ты продолжал насиловать мою душу: «Тебе не стыдно было писать, что ты ничего не чувствовала?» Не тогда ли, когда вы с бабушкой решили навсегда избавиться от меня, пытаясь отправить в Сибирь на строительство БАМа? Не тогда ли, когда я осталась жива после попытки самоубийства, а ты убил мои едва появившиеся ростки желания жить: «Ты просто ненормальная!» Не тогда ли, когда я лежала в тяжелой депрессии, а ты толкал меня еще дальше: «Какая депрессия? Все люди работают, и ты иди и работай!»

Ты был так поглощен насыщением своих потребностей, что даже не заметил, что они у меня тоже, оказывается, есть. Но я и сама забывала о своих потребностях, потому что большую часть жизни провела в попытках заглушить боль, нанесенную тобой. А когда человек в агонии, он не знает ничего о своих желаниях и потребностях. Он хочет только одного – чтобы боль прошла… Еще я забывала о своих потребностях, потому что была слишком занята поисками любви, при этом, по твоему совету, пытаясь «завоевать любовь и уважение». Ведь я поверила тебе, что просто так меня никто любить не может. Когда же я робко вспоминала о своих потребностях, ты опять издевательски смеялся мне в лицо.

А теперь я хочу поговорить с тобой о рамках и границах. Не думаю, что в нашей семье кто-нибудь когда-либо даже подозревал о существовании таких границ, не говоря уже о том, чтобы учить этому своих детей. Мои личные дневники доставались из тумбочки и читались всей семьей, и мои самые сокровенные мысли и чувства выставлялись на всеобщее обозрение, как нечто позорное и постыдное. Отсутствие этих границ и позволило мне столько лет сидеть с тобойза одним столом и кормить твоих ненасытныхдемонов. Но это было вчера. А сегодня я сижу за столом своего праздника жизни, и всё за этим столом будет так, как я хочу. Я не хочу больше кормить твойЦинизм, когда ты приписываешь все мои заслуги себе. Я не хочу больше кормить твой Гнев и Ярость, и твою извечную Критику. И я также не хочу кормить твою Жадность, когда ты набираешься наглости просить у меня постоянного содержания. Эта пора закончилась навсегда. Я уже не та наивная и беззащитная девочка, в душе молящая о пощаде, на которой можно сорваться, чтобы облегчить свои накопившиеся эмоции.

Теперь же, когда я начала чего-то добиваться в жизни, ты вдруг проявил готовность меня любить и уважать. Причем, если я еще и денег в придачу дам, то ты вообще во мне души не будешь чаять. Ну и заодно, между прочим, попросил прощения. Причем «Прости» получилось довольно странное: прости, сама знаешь за что, потому что я плохо помню. А я была так близка к тому, чтобы простить и дать тебе последний шанс! Я была всего лишь в одном шаге от этого… Пока ты не заикнулся о деньгах. И тогда я поняла, что пока ты поклоняешься своим демонам, наши отношения не имеют никаких шансов. Пока ты не возьмешь полную и безоговорочную ответственность за свои поступки в прошлом, и я не получу от тебя полную безусловнуюлюбовь, у нас с тобой тоже нет никаких шансов.

Выбор за тобой. Я приму любое твое решение и буду уважать его, но я также прошу уважать и мое решение. Ответы типа: «Мы с Юлей посоветовались ирешили, что ты все-таки ненормальная» для меня уже больше неприемлемы. Желаю тебе успеха на выбранном пути. Всегда твоя дочь Таня».

Ответ на свою Книгу Боли я получила только через полгода. Отец ни словом не заикнулся о моем письме.

«Дорогая Таня. Ты, наверно, на меня до сих пор держишь обиду. Я, конечно, во многом виноват, но единственное, что могу сказать в свое оправдание: корысти, в которой ты меня упрекнула, никогда во мне не было. Ты все-таки плохо меня знаешь. Я могу выкинуть в жизни бог знает что, наделать кучу глупостей, даже оскорбить могу, но корыстным никогда (повторяю: никогда!) не был. Но давай об этом больше не будем, и предлагаю забыть все прошлые распри и начать всё как бы с чистого листа. Не было у нас никакого разговора о материальной помощи, не просил я у тебя ничего. Клянусь, никогда не повторю ничего подобного, чтобы сохранить наши отношения, которыми я всё-таки дорожу (и не подумай здесь опять о корысти). Юля передает тебе большой привет, и всё время ругает меня за несдержанность и инфантильность. Не забывай меня. Твой отец»

Теперь он предлагал мне не просто закрыть книгу, но еще и притвориться, что моя глава о Боли вообще никогда не существовала. Он по-прежнему отворачивался… Тогда я опять напомнила ему о своих потребностях:

«Здравствуй папа,Я благодарна тебе за письмо и за то, что ты хочешь сохранить наши отношения. Ты предлагаешь забыть все распри и начать все как бы с чистого листа. К сожалению, проблемы имеют такое маленькое свойство: они сами по себе не рассасываются и никуда не уходят. И поэтому я приглашаю тебя подумать о нашем будущем, обо мне и моих потребностях. Я хочу, чтобы ты решил, стоят ли наши отношения твоих усилий.

Итак, первое. Мне нужен отец, а не член Союза писателей, даже самый гениальный, или чей-то муж, даже самый распрекрасный. Я понимаю, что никто не научил тебя быть отцом, но ты можешь пересмотреть эту роль, написанную для тебя предыдущими поколениями. Знаешь, иногда, время от времени, нужно пересмотреть свои позиции и заглянуть в свой переполненный гардероб: не завалялся ли там старыйзамшелый дедушкин кафтан, вышедший из моды и поеденный молью? Веришь ли ты по-прежнему в родительскую строгость и требовательность? Веришь ли ты, что твоё писательское призвание даёт тебе право забыть о роли отца, или что оно спишет все твои грехи? Или ты всё еще веришь, что, добившись чего-то в жизни, ты с полным правом можешь смотреть на меня сверху вниз и называть “нулем и ничтожеством»? Или, может, я всё еще должна заслуживать твою любовь и уважение?

Я не хочу больше брать твоих планок – это уже для меня неприемлемо. Мне действительно хотелось бы знать, когда, наконец, закончатся все эти условия, критика и требования, и ты начнешь любить меня просто так, ни за что, а просто потому, что я – твоя дочь. Какую информацию ты мне даешь своей критикой, требовательностью и несдержанностью? Что ты мне не доверяешь? Или что я тебя в очередной раз разочаровала? Как я должна была прочитать твоё многомесячное молчание после отъезда? Что я не стою твоих усилий? Нас с тобой связывает многолетняя история, тут много контекста и подтекста, и любое сказанное слово будет пропускаться через эту историю. Так не пора ли нам изменить эту историю, а заодно и стиль коммуникации?

А теперь о доверии. Нет, не о доверии ко мне. Доверяешь ли ты самому себе, что справишься даже в том случае, когда я не оправдаю твоих высоких ожиданий, и останусь самым обыкновенным человеком? Можешь ли ты найти в себе мужество сказать: «Ну и что? Я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что. Даже если ты вылитая копия своей матери, и даже если ты никогда ничего не достигнешь. Да тебе ничего ине нужно достигать или заслуживать, а тем более за что-то стыдиться».

Но если по каким-то причинам тебе захочется отвести от правды глаза и спрятаться, и если тебе будет так больно и неприятно, что появится импульс раскритиковать и даже унизить меня, как раньше, то знай – я уже этого не боюсь. Потому что теперь я знаю – я справлюсь! Я также знаю, что никто больше не посеет сомнения в моей обновлённой душе, и её больше не обожгут языки стыда или позора. Никто, слышишь, никто больше не имеет власти над ней.

Для меня бы очень много значило, если бы ты приложил хоть капельку усилий для того, чтобы статьмоим отцом. Для меня бы очень много значило, если бы мы могли дотянуться друг до друга, пока еще не поздно, пока еще у нас есть время. Для меня бы очень много значило, если бы ты хотя бы один раз прислал мне открытку на день рождения, и чтобы эта открытка была только для меня и только от тебя, а не приписка к письму: «Заодно поздравляем тебя с Днем рождения». Чтобы это было хорошим поводом хоть изредка сказать, что я для тебя что-то значу, что ты любишь и гордишься мною, и веришь в меня».

Ответ на этот раз пришел довольно быстро. Но, к сожалению, всё письмо было только о нём самом.

«Таня, дорогая!Я был очень обрадован твоему письму. Можешь верить или не верить, но я радовался как ребенок. Какие теперь я должен посылать тебе сигналы на уровне подсознания, если всё мое сознание пронизано радостью и благодарностью? Когда я вернулся из Англии, душа моя была не на месте. Я каждый день думал о вас, подолгу рассматривал фотографии, ругал себя, на чем свет стоит. Нет, Таня, ты ошибаешься, я давно понял, что детей любят не за что-то, а лишь за то, что они есть. Если же я был чем-то недоволен в отношении тебя и Вити, так это все оттого, что я переживал за вас, болел душой, желал вам добра. А моё долгое молчание говорит не об обиде, а о том, что я был в растерянности и хотел глубже продумать наши отношения. Ведь всё это свалилось на наши головы так внезапно.