РУССКАЯ ЖЕНА - Татьяна Купер

Вот уже много месяцев я занималась дыханием и медитацией, прислушиваясь к своим чувствам и ощущениям, к своей израненной душе. В какой-то момент я, видимо, достучалась до неё, потому что внутри открылась потайная дверь, и неведомый голос стал отвечать. Никто из прочитанных мною авторов не мог объяснить происхождение этого голоса, но все соглашались в одном – с нами разговаривает Высшее божественное «Я», заложенное в нашем генетическом коде. Теперь я больше была не одна – у меня появились поддержка, совет и руководство к жизни, и постепенно я научилась полностью доверять и полагаться на этот голос в своих решениях и даже действиях. Но прошло много лет, прежде чем я окончательно сделала его своим постоянным советчиком и другом. Это был единственный голос во всей вселенной, который никогда меня не подвёл!

Сейчас этот голос мне говорил: «Прости себя за то, что поверила своим родственникам, приняла на веру всё ими сказанное, и позволила им растоптать и сломать себя. Прости себя за то, что опустилась на колени перед жизнью и позволила людям делать тебе больно. Прости себя за то, что под этими ударами ты упала на дно ущелья, и все эти годы была слабой и беззащитной, рыдающей в ночной тишине. Прости себя, наконец, за то, что не смогла разрушить эту внутреннюю тюрьму, стала узником собственной боли, обокрала саму себя, слепо поверив, что кто-то может спасти или разрушить тебя. Ты всё сделала своими руками, так как жила неосознанно и не знала что делать, но сейчас прости себя за это».

Чувство вины, наконец, упало с моих согнувшихся плеч и перестало угнетать, так как теперь вуаль, покрывавшая правду, начала потихоньку приоткрываться. Я больше не собиралась убегать и получать удары в спину. Я остановилась, мысленно повернулась лицом к бабушке и папе, и произнесла: «Я больше вас не боюсь. Вы больше не повесите на меня своё чувство вины – оно не имеет ко мне никакого отношения. Я совершенно невинна, и теперь буду жить свободной от него».

Были дни, когда я всё еще чувствовала, как папа и бабушка продолжали контролировать меня. Иногда это проявлялось и вылезало в виде бездействия, бессилия, возмущения, или неверия в будущее. Но я знала, что это только временно и наступит день, когда я полностью преодолею своё наследие – хотя бы ради того, чтобы никогда не передать его будущему поколению. Это наследие уже никогда не коснётся моих детей и внуков, оно не вольёт свой яд, не вонзит свои щупальца, и больше никого не поставит на колени. Время моего наследия закончилось навсегда – теперь наступило моё время. И я уверена, что даже когда я умру, моё время будет продолжаться…

Двери моей тюрьмы были распахнуты настежь, но я в нерешительности стояла на пороге и осторожно вдыхала воздух свободы, готовясь выйти и сделать первые шаги. Я была полна надежд и уверенности, что теперь моя жизнь преобразится, и всё будет идти, как по накатанной. Но мне было неведомо, что, вырвавшись из тюрьмы, ты порой не знаешь, что делать на свободе, потому что ты никогда там не был… Многих беженцев вылавливают и сажают обратно, некоторые совершают новые преступления или добровольно возвращаются сами…

Глава 10. Книга Боли

Наступил следующий этап моего лечения. Мне предстояло вскрыть самый большой нарыв в моей душе и встретиться с человеком, который посеял и взрастил на почве моего подсознания выжигающее душу чувство стыда. Долгие годы этот стыд разрастался, как дикий бурьян, и безжалостно губил нежные ростки благородных растений, как чертополох губит изысканные розы…

Мне предстояло встретиться с моим мучителем, посмотреть ему прямо в глаза и сказать: «Мне не стыдно за себя и за всё, что я сделала!». Для успешного лечения необходимо было сначала остановить кровотечение, которое обессиливало мой дух, а затем вернуть жизненную силу, которую этот человек отнял у меня в прошлом. Мне хотелось вырвать эту силу из его бесчувственных рук и поставить его на колени со словами: «А теперь покайся! Не передо мной, а перед той беззащитной девочкой, которую ты так изуродовал…»

Мне предстояла самая трудная задача – закрыть свою бесконечную Книгу Боли. Чтобы жить в мире с самой собой, я должна была понять этого человека, примириться с ним в душе, и даже постараться простить. А эта задача была не из легких! Мне казалось, что если я начну его понимать, мне будет гораздо легче простить. Но как понять человека, выбор которого ты никогда не сделал? Как его любить без всяких кондиций, если он сам повсеместно ставил эти кондиции на любовь к тебе? Как простить, если он сам не попросил у тебя прощения? Это были вопросы, на которые я тщетно искала ответы…

Если свобода даётся с определенными обязанностями, то моей следующей обязанностью было позаботиться о своей Душе, которая разговаривала со мной на языке чувств и эмоций. Пока эти чувства и эмоции управлялись исключительно внешним миром, и их главным дирижером был мой отец.

Теперь я хотела встретиться с этим дирижером и поэтому приняла решение пригласить его в гости. Отец охотно согласился, и вскоре приехал по моему приглашению, правда без жены, объяснив это тем, что нам лучше провести время вдвоём и постараться наверстать упущенное. Мы устроили ему довольно тёплый прием – много путешествовали по стране, или просто сидели по вечерам в баре, разговаривая о прошлом. Он даже как-то признался, что я осуществила его большую мечту – показала места, где родились и жили многие английские и шотландские писатели. Но я ему просто давала шанс восстановить наши отношения и показать, что он способен быть моим отцом.

Месяц прошел неплохо. Я не затрагивала больные темы, полностью отдав инициативу в его руки. Мне хотелось посмотреть, о чём он будет говорить, и какие усилия прилагать. Наблюдения оказались довольно интересными – он пел дифирамбы о том, какая у него прекрасная дочь и как он ею гордится. Однажды его так сильно занесло, что он даже воскликнул: «Мне Англия должна платить пенсию за то, что я вырастил такую дочь!». Меня эта фраза тут же покоробила – в воздухе запахло привычным для него цинизмом.

Я затронула больную тему всего один раз. Когда он, в очередной раз, стал повествовать о том, как они с бабушкой всегда волновались за меня, я ненароком заметила, что на самом деле они вообще-то сломали мне жизнь. Затем спросила: «Почему ты всегда так плохо ко мне относился?», на что он ответил обвинением в том, что я создала из всего этого мелодраму. Когда же я расплакалась и вышла из комнаты, он догнал меня и начал, наконец, оправдываться. Оказывается, я оказалась в тени своей матери… Еще он не знал, что я нуждалась в нём. К тому же ему нечего было мне дать. И вообще в жизни его расстраивала только одна вещь – когда его покидало творческое вдохновение, и он не мог писать стихи. Еще он сказал, что ему всегда становилось легче, когда онна ком-нибудь срывался… И тогда же я узнала об одной из его главных писательских привилегий: «Ты еще не знаешь, как другие писатели издеваются над своими женами и детьми!».

Оправдания лились бесконечной лавиной, но ни в одном из них я так и не уловила хотя бы скрытого сожаления. Больше мы об этом не говорили. Шли дни, я расслабилась и просто получала удовольствие от общения с отцом – ведь он всегда был очень эрудированным человеком и интересным собеседником. В какой-то момент мне даже показалось, что мы можем наверстать упущенные годы, и теперь быть просто дочерью и отцом, без всяких мелодрам и трагедий. Мне хотелось этой семейной обыденности, простоты, стабильности, и даже банальности, которые были отняты у меня с самого первого дня появления на свет.

Визит отца подходил к концу, когда мы пошли на прогулку в большой парк недалеко от дома. В тот день наша местная команда играла в футбол, и мы решили посмотреть игру. Был солнечный октябрьский день, в воздухе пахло бабьим летом, и у меня было прекрасное настроение. Мы пересекли небольшой мост через железную дорогу, когда отец неожиданно заговорил о деньгах. Он спросил, смогу ли я ежемесячно высылать ему на питание и лечение 300 долларов. Накануне он задал подобный вопрос Вите, но запрашиваемая сумма была ниже – всего 100 долларов. В обмен на эти деньги он обещал оставить мне и Вите свою квартиру в Москве. Он забыл сказать: «Мы с Юлей посоветовались и решили…». Только удивительный цинизм мог подсказать ему такое странное решение – ведь по сути он продавал нам своё наследство… Оно стоило, по его расчетам, 400 долларов в месяц и его предполагалось выплачивать, по-видимому, до конца его жизни.

Мы подошли к футбольной площадке. Я начала объяснять, что не могу позволить себе такую сумму, так как у меня кредиты и другие финансовые обязательства. К тому же мне надо помочь Виктору встать на ноги. Я не могла поверить, что он обратился ко мне с подобной просьбой – он просто вонзил мне в спину нож. Услышав мой ответ, он его тут же злобно прокрутил: «Почему ты мне раньше не сказала, что у тебя нет денег? Я бы тогда не приезжал!»