Кругом одни принцессы - Наталья Резанова

Я предполагала, что он сделает это после того, как мы выберемся из крепости. Однако бахадур оказался слишком нетерпелив.

Поначалу я надеялась, что мне удастся его просто вырубить. Но здесь это было труднее, чем в дастархан-бараке. Там, в тесноте, Ахоку негде было развернуться с мечом, к тому же на меня работал фактор внезапности. И я не могла подобраться к нему достаточно близко, наоборот, приходилось уходить от ударов. Со стороны, наверное, это выглядело очень забавно — как я уворачиваюсь. Во всяком случае, белые зубы Ахока сверкали в кудрявой бороде, и эхом отдавался над провалом моста смех Бизява. И когда я, зацепившись ногой за обломок колонны, упала на мраморный пол, Ахок, торжествующе улыбаясь, направил острие меча мне в сердце. Пора было прекращать представление. Я перекатилась в сторону, и один из моих метательных ножей (тот, что из разряда «кодзука») влетел бахадуру в горло. Я подхватила меч из его слабеющей руки, и вытащила нож.

Бизяв яростно взмахнул Рубилом.

— Ну, давай, иди сюда, ифритка, пятнистая змея! Каким бы ни было твое оружие, оно разлетится в прах от удара моего!

Тут он был кругом прав. Но теперь это уже не имело значения.

— Обернись! — с ужасом закричала я.

Обрубки Железного Феникса целенаправленно ползли друг к другу. Бизяв усмехнулся и сделал шаг к мосту.

Обрубки сомкнулись, срослись вместе… вот почему страж-птицу назвали Фениксом.

— Обернись, идиот! — в отчаянии воззвала я, глядя как за спиной Бизява поднимается Железный Феникс — новенький, без швов и ржавчины, будто только что из плавильной печи.

— Эта уловка, дочь разврата, устарела, когда у моего прадедушки еще борода не росла… — больше Бизяв ничего не успел сказать. Страшный клюв Железного Феникса обрушился на него сверху и проломил череп. Затем страж-птица принялась разрывать бахадура на куски своими когтями, подобными кинжалам, и этим кускам вовек не суждено было срастись. Меч Рубило валялся у края моста. Я разбежалась, прыжком, достойным Рыбина Граната, преодолела провал и схватила страшное оружие. Но бросаться на страж-птицу, увлеченно кромсавшую останки бахадура, отнюдь не стала, а устремилась к стене. Вскочив в бойницу, увидела, как на зубец упала тень железных крыльев. Страж-птица оставила Бизява и собирается взлететь. В бездне у моих ног зыбились мрачные воды озера. Еще мгновенье — и металлический монстр поднимется в воздух, чтобы пасть на цель.

Не выпуская рукояти Рубила, я выступила из бойницы и полетела в единственно доступном человеку направлении — вниз.

— Подъём! Вставай! Нет мира под чинарами!

— Ну кто там еще… — пробормотал спросонья Хэм.

— Кто-кто! Конни в попоне!

Я была очень зла. Ночь была прохладной, и после купания в озере я продрогла. А этот мерзавец дрых себе как ни в чем ни бывало, ни костра не разложил, ни жратвы не приготовил. Пришлось действительно кутаться в попону.

Хэм протер глаза, постепенно возвращаясь к реальности.

— Постой! Меч-то ты добыла?

— А как же! Вон на земле лежит. Только не вздумай хватать, не дай бог зацепишь что-нибудь. Он и впрямь рубит что ни попадя. У меня уже рука затекла его на отлете держать. Очень неудобная штуковина, понимаю, почему царь, не поменю, как звали, от него отказался.

Хэм поднялся на ноги и долго смотрел на свое приобретение. Потом спросил:

— А куда делся этот… Железный Феникс?

— Утоп. Он же железный, просекаешь? — Хэм не просекал. Я вздохнула.

— Ну, у него в программе заложено преследовать того, у кого меч. Поэтому пришлось нырнуть поглубже, чтоб природные свойства железа одержали верх над программой. И если кто-то тебе скажет, что нырять в кристальные воды озера Дахук Кардаль большое удовольствие, — плюнь ему в глаза!

Не знаю, что понял Хэм из моих разъяснений, но он полез в сумку и принялся выкладывать еду. Характерно, он не спросил, куда девались Ахок и Бизяв.

Отдохнув и подкрепившись, я собственным ножом — из тех, что остались в наличии — отрубила длинную крепкую ветку и принялась ее обтесывать до состояния шеста.

— Что ты затеяла?

— Сделаю что-то типа коромысла, в порядке техники безопасности. Так его и повезем. А еще поверх рукоятки чем-нибудь занавесим. К нему же никакие ножны не подходят, Ядрена Вошь! И рукоять у этого меча не зря с таким большим перекрестием — чтоб руку защищать. Когда им рубишь — такие щепки летят…

— А что мы будем делать дальше?

— До рассвета — отдыхать. А потом — заключительным пункт нашей программы. Этроф, кажется. Стало быть, едем в Этроф…

Чем мне нравятся жители Ближнедальнего Востока — при всём своем любопытстве они страшно боятся показать, будто чего-то не знают. Едва ли не каждый встречный спрашивал, что я везу на шесте, задрапированное тканью, но заслышав в ответ: «Таинственный артефакт», — все, как один многозначительно заводили глаза, цокали языком, и никто не спрашивал, что это такое.

Так мы продвигались в сторону побережья, и нужно было побольше узнать о пункте назначения. Летучие листки по эту сторону Радужного моря не выходили, и ничего не оставалось, как прибегнуть к традиционному для Ближнедальнего Востока источнику.

На перекрестке торговых путей мы увидели старого слепого сказителя, развлекавшего публику занимательными побасенками. После того, как караванщики, прослушав очередную новеллу о похождениях хитроумной Ма Сянь, разошлись, я приблизилась, бросила старику монету и спросила.

— Известна ли тебе, дедушка, история Бедр-аль-Тохес, называемой также Доступной Принцессой?

Старик попробовал монету на зуб (несколько штук у него оставалось) и лишь потом ответил:

— Эта история — жемчужина из историй, и долгие годы поколения сказителей передают ее друг другу…

— Поведай ее нам, дедушка, и получишь другую монету. — Сказитель не замедлил.

— Дошло до меня, о щедрейшие из скитающихся, что был некогда в мире владыка, имя которого стерлось от времени. И была у него дочь, луноликая Бедр-аль-Тохес, с родинками, подобными мускусу (далее шло стандартное описание красот строчек на пятнадцать, которые я позволю себе опустить). И упал на нее взгляд волшебника по имени Дубдуб, а был тот волшебник…

— …из числа зловредных? — с сомнением спросила я.

— Кто здесь сказитель? — сердито сказал старик, и не дождавшись опровержений продолжал: — …из числа зловредных, и попросил тот Дубдуб прекраснейшую себе в жены. Но владыка ответил, что дочь не выйдет замуж иначе как по его соизволению, а он соизволения своего не дает.

Я крепко озадачилась. Ведь я же выдумала историю Доступной Принцессы! Конечно, мне было известно, что большинство людей говорит и действует сообразно законам жанра, а на Востоке — в особенности, но чтоб так совпало? Ладно, послушаем, до какой степени.

— И злоба разгорелась в сердце злобного Дубдуба, а был он визирем у эмиров Благоуханного Этрофа. И силою чар воздвиг он башню в Этрофе, на берегу Радужного моря. И силою чар своих перенес прекрасную Бедр-аль-Тохес в башню, и заточил там. И сказал: «Рек владыка, что только по его соизволению выйдет замуж луноликая! А я говорю, что будет то по моему соизволению. Да будет доступ в башню открыт всем желающим, но пройти туда можно лишь через покои привратника, где соискателей буду ждать я! И посмотрим, по чьему слову совершится!» И прокричали глашатаи об этом на всех перекрестках. И правоверные витязи, и неверные рыцари устремились со всех концов мира, чтоб освободить луноликую. А Дубдуб испросил у эмиров Этрофа, чтоб даровали ему такую милость — присылали ему для охраны воинов, могучих, закованных в доспехи, искусных с оружием. Но даже если правоверным витязям и неверным рыцарям, а также принцам и царевичам удавалось проложить дорогу средь тех воинов и ворваться в привратницкую, ни один не вышел оттуда. И луноликая Бедр-аль-Тохес томится в башне, и зловредный Дубдуб, чтоб она не зачахла, посылает ей туда разнообразные кушанья и сласти, и фрукты, и нарядов великое множество, и невольниц, невинных девушек, прекрасных видом, которых похищает в различных странах, и конец истории этой скрыт.

— Что ж, спасибо, дедушка, — я положила на поднос серебряный башль и пошла к коновязи. Хэм поплелся за мной.

— Подождите, достойнейшие! — окликнул нас старик. — Назовите мне ваши благородные имена, дабы я мог вплести их в свои сказания.

— Спасибо, дедуля. О нас не расскажут сказок и не споют песен…

— А ведь что-то подобное и я слышал, — в задумчивости заметил Хэм, когда мы вновь поднялись в седла, и я положила на плечо шест с Рубилом.

— Где? Когда?

— Дома, от папаши.

— Что же ты мне ничего не говорил?

— А ты не спрашивала! — огрызнулся наследник Великого Хама. — Вечно слышишь от тебя: «Молчи, Хэм!». Вот я и молчал.

— Ну смотри, пацан, тебе с этой принцессой жить, не мне.

Хэм начал медленно процеживать через мозги эту перспективу, а я продолжала рассуждать.