Тайна Царскосельского дворца - Анна Соколова

Прошло несколько дней, проведенных императрицей в беспрерывной тревоге, которая сильно повлияла на ее здоровье. Приглашены были врачи ее величества, но они разделились во мнениях. Методичный немец Фишер настаивал на том, что ее величество простудилась и что на нее вредно повлияла перемена воздуха, а португалец Антоний Санхец, склонный объяснять все скорее нравственными, нежели физическими причинами, уверял, что императрицу должно было что-нибудь сильно поразить и что ее недуг является непременным следствием этого поражения.

Бирон молчал, но исподтишка наблюдал за императрицей и, не догадываясь об истинной причине ее нервного расстройства, искал вокруг себя то, что могло так встревожить ее.

Прежде всего подозрения герцога падали на принцессу Анну, и он с той ненавистью, какую неизменно питал к ней, относил волнение и недовольство императрицы к тому упорному отвращению Анны Леопольдовны от избранного ей жениха, которого она не только не скрывала, но которым как бы даже щеголяла даже пред всем двором.

Меньше всех замечал и обращал на это внимание сам принц Антон, продолжавший величаться пред всеми своим грядущим значением и не на шутку готовившийся чуть не корону российскую надеть на свою некрасивую и не особенно умную голову.

Анна Иоанновна видела и сознавала все его нравственное убожество, но, раз порешив с этой свадьбой, уже не хотела отступить от своего решения.

Вообще, в основании характера императрицы лежало то упрямство, которое многие принимали за твердость и непоколебимость воли и которое в сущности было недостатком, а не достоинством. Решалась она долго и обдумывала свои поступки строго, но, раз решившись на что-нибудь, уже не изменяла своего решения, считая себя даже не вправе сделать это.

Между тем она молча наблюдала за нареченным женихом племянницы и подчас сама сознавала в душе, что и она на месте принцессы Анны с трудом покорилась бы участи навсегда соединить свою судьбу с судьбою такого несимпатичного и непривлекательного человека.

Принцессу Анну государыня в последние дни видела чаще прежнего и внимательно наблюдала за тем, не известно ли ей что-нибудь относительно ее камеристки. Но самое зоркое наблюдение не приводило ни к чему; принцесса, очевидно, ничего не знала и не наблюдала, и даже на предупреждение тетки о том, чтобы она обязательно доложила, когда ее камеристка станет проситься со двора, Анна Леопольдовна, видимо, не обратила никакого внимания, сочтя это за одну из тех фантазий, которые были свойственны императрице, постоянно опасавшейся, чтобы кто-нибудь при ее дворе не вышел из личного повиновения ей.

— Ты вообще довольна своей камеристкой? — однажды, как бы невзначай, спросила императрица племянницу.

Та рассеянно ответила, что довольна Региной настолько, насколько может быть довольна бессловесными услугами привычного и умного человека.

— Но… в общем она нравится тебе? — настаивала государыня.

Такая настойчивость удивила Анну Леопольдовну, и она нехотя ответила:

— Я очень мало знаю ее и еще меньше желаю знать! Я повторяю вам, что одевает и шнурует она меня ловко, свои обязанности исполняет аккуратно, ничего не забывает, ничто при ней не пропало. А больше я от нее ничего не требую и не желаю!

— Но особой привычки или привязанности ты к ней не чувствуешь?

— Мне было еще некогда привыкнуть к Регине: ведь она так недавно при мне! — ответила Анна Леопольдовна, с грустью вспомнив при этом свою погибшую Клару. — А привязанности к ней я, наверное, никогда не буду иметь, если бы она мне даже сто лет прослужила!.. Регина вообще несимпатична мне!..

Тем временем Юшкова, видимо, пользовавшаяся особым вниманием императрицы, зорко следила за всем, что совершалось вокруг, и старалась как можно меньше сталкиваться с герцогом, который, как ей казалось, все недружелюбнее относился к ней.

Это подозрение вполне оправдывалось; Бирон, привыкший никогда не скрывать своих впечатлений, даже заметил раза два императрице, что ему особенно неприятно ее благоволение к старой камеристке.

Анна Иоанновна отнеслась к этому замечанию строже и неприветливее обыкновенного.

— С которых это пор ты вздумал диктовать мне мои симпатии и антипатии и входить в мои личные женские дела? — полушутя и полусердито заметила она озадаченному фавориту. — Мне помнится, этого прежде за тобой не бывало! Дела государства я всецело поручаю тебе, в твои политические распоряжения тоже мало впутываюсь, а уж распоряжения о моих юбках ты предоставь мне! В этих делах я смыслю куда больше тебя!

— Я не смею вмешиваться в распоряжения вашего величества, — обиженным тоном ответил фаворит. — Мне только странным показалось…

— А ты перекрестись, чтобы тебе не «казалось»: кажется только привидение, а от креста всякое привидение исчезает!

Тон императрицы, совершенно новый для фаворита, в первую минуту смутил его, но он, властолюбивый и избалованный постоянным попустительством императрицы, выразил свою досаду дерзким окриком.

— Вашему величеству угодно шутить? — заносчиво заметил он, возвышая голос.

— А ты пользуйся тем, что мне угодно «шутить», — пожимая плечами, ответила ему императрица. — Пока я шучу, со мной ладить можно… Не дай Бог, я шутить перестану, тогда куда труднее станет.

Фаворит был окончательно сбит с позиции. Ничего подобного ему с момента поступления ко двору Анны Иоанновны слышать не приходилось.

— Я нахожу, что из-за такого пустяка, как какая-то негодная горничная, спорить и ссориться не стоит! — слегка растерявшись, заметил он.

— Во-первых, ссориться со мной никому не приходится, потому что равных мне в империи нет, — строго заметила императрица, взглядывая Бирону прямо в лицо. — Во-вторых, Юшкова не горничная, потому что при моем личном штате горничных не полагается: у меня есть камер-юнгферы, а не горничные!.. А в-третьих, — и это главное, — ты опять вмешиваешься в мое женское хозяйство, а я уже заметила тебе, что мне это не угодно…

Она даже не сказала, что не желает этого; она, чуть ли не в первый раз в своем интимном разговоре с фаворитом, употребила выражение «не угодно».

— Я считал своим долгом предупредить вас, ваше величество, что в лице прислужницы Юшковой вы имеете далеко не верную и не преданную вам особу!

— Ты говоришь это с чужих слов и на этот раз очень ошибаешься. Юшкова — человек, быть может, и не хороший, и не особенно надежный, да где их, надежных, искать-то? По крайней мере она не глупа, свой интерес понимает, а на мой разум — если человек не дурак, так с ним всегда поладить можно!.. Юшковой со мной ссориться не расчет и продавать меня выгоды мало!.. При мне ей во всяком случае житье лучше, нежели без меня будет… Ну, поэтому я только и верю ей. Меня оберегая, она сама себя бережет!.. А себе самому кто же враг?