Тайный знак - Алёна Жукова

Миша отвернулся к стене, натянув на голову подушку.

– Но с другой стороны, – продолжила Клава, – квартира ей достанется по наследству будьте-нате! Я слышала, что Татьяна болеет. Недавно опять с сердечным приступом слегла. Возраст, никуда не денешься. Дура она, что Веньку прописала. Делить придется. Балерун своего не упустит. Что молчишь? Ладно, все понятно. Судьба сына тебя не интересует. Вот заявится такая невестка и всем рот затыкать будет: «Мол, кто вы такие, собственно? Ваше место на овощебазе, а я – голубая кровь!» Аж зло берет.

Вздохнув, Миша повернулся на другой бок, скривившись от взвинчено-крикливых модуляций Клавкиного голоса.

– Да, забыла сказать. Как-то в нашем почтовом ящике нашла пакет на имя деда. Весь марками обклеен красивыми, и с королевой, и с листиками красными. Сначала не поняла, что за страна такая на букву «С», а потом в словаре нашла – Канада. Как думаешь, с кем это дед переписку ведет? Вот я поражаюсь: старый пень, почти девяносто, а мозги варят! Слышала, как он по телефону на иностранном лопотал, быстро так, четко.

Миша понял, что избавиться от Клавы не получится. Сел на кровати и протянул руку к бутылке пива. Хлебнув, равнодушно промямлил:

– Небось наконец родню нашел. Его семья во время революции сбежала. Теперь можно искать, не запрещается, а до перестройки молчал как партизан. Недавно намекнул, что не Степанов он, а другая фамилия у них, графьев этих… И не Михаил он вовсе, а Николай.

Клава так и села:

– Так что, у нас родственники за границей? И мы тоже, значит, графья?

– Уж ты, бля, точно. – Мишка осклабился и икнул.

– Ладно скалиться, почему молчал?

– А тебе что с того? Все как с ума посходили, бегут кто куда.

Он потянулся до хруста в костях и опять прилег на кровать.

– Правильно делают. А если он граф, то и наследство имеется, как думаешь?

– Может, и так, но мы с тобой пролетаем, как фанера над Парижем. Мы – Степановы, а он если докажет, что граф… черт, забыл фамилию… то все и получит. Нам ничего не оставит, и не надейся. Все Мишке отпишет, внучку своему драгоценному. Я вот слышал, как он заливал ему про свою сеструху канадскую, Софью, кажется, и про книгу какую-то.

– Какую еще книгу? Может, он там, в книге этой, деньги прячет?

Миша задумался и затих. Как Клава ни пыталась вытянуть из него, что он конкретно имеет в виду, но так и не получила ответа. Плюнула, решив расспросить сына, но поговорить в этот день не удалось. А то, что случилось потом, вообще надолго выбило ее из колеи.

Михаил Александрович каждое лето проводил на даче. Несмотря на приближающееся девяностолетие и нездоровье, отказывался быть под присмотром Клавы – предпочитал платить сиделке, которая помогала и ему, и по хозяйству с утра до позднего вечера, а ночью уезжала в город. Клава злилась, что дед опять плюет на всех и, вместо того чтобы экономить – лежать себе тихонько в городской квартире, – транжирит деньги почем зря. Лучше бы отдавал ей свою персональную пенсию, справилась бы не хуже сиделки. Но дед считал, что Клаве и так досталось по жизни говнеца в избытке, хватит уж миазмов. Ее возмущало также, что он отпускает сиделку на ночь и остается в доме один, но Михаил Александрович успокаивал: «Ночь самое подходящее время для свидания с костлявой, а если еще и во сне – так об этом только мечтать можно».

Как-то утром сиделка позвонила и сообщила, что нашла Михаил Александровича на полу возле кровати. И тут же быстро добавила: в сознании, дышит и даже говорит. «Скорая» уже тут, но ее подопечный отказывается от госпитализации и срочно хочет повидать внука. Клава удивилась, при чем тут внук, но, недолго думая, собралась и поехала с двумя Михаилами на дачу. Все выходные они провели там. Состояние Михаила Александровича ухудшалось с каждым часом. Он умирал.

Миша Третий вернулся в Москву с тяжелым сердцем. Он бы ни за что не уехал, но утром в понедельник должен был сдавать выпускной по математике. Врачи предупредили: смерть может наступить в любой момент. Прощаясь, дед передал ему пакет. Миша бегло просмотрел содержимое – там были письма на английском языке от некой семьи графов Граве, живущих в Канаде, и нотариально заверенные документы о наследстве на имя внука: Михаила Михайловича Степанова, 1972 года рождения. Миша не вникал в суть всех этих бумаг. В голове крутились невнятные слова деда, которые с трудом расслышал: «книга», «стекло», «полка», а может, и «елка». Бредил дед, что ли? Ему казалось, все это происходит не с ним. Ругал себя, что не остался хотя бы на ночь, мог бы уехать первой электричкой, но в Москве его ждала Ася, трясшаяся как заяц перед математикой. Они договорились готовиться вместе.

О том, что дед умер, Миша узнал ближе к вечеру следующего дня. Клава специально не звонила, дожидаясь окончания экзамена. Как оказалось, деда не стало ночью, но она решила не волновать сына в такой ответственный момент.

Услышав в трубке Асины рыдания, Клава в очередной раз психанула:

– Да что же это такое! Прямо некуда от нее деться! Ясное дело, что она рыдает. Еще бы! Знает, что дед мечтал их поженить. Ладно, пусть порыдают на пару, легче будет.

Сейчас ее волновало другое – куда делся муж? Ночью, закрыв глаза свекру и вызвав «скорую», она растолкала спящего Мишу. Тот поплелся в комнату отца. Клава прилегла – за эти два дня она ужасно устала и у нее не было сил идти проверять, не умыкнул ли стервец-муженек с дедовой тумбочки бутылку с медицинским спиртом. Когда тело увезли, она и вовсе заснула как убитая.

Наутро муж не объявился. Бутылки со спиртом тоже не было. За окном лило как из ведра, начиналась майская гроза. И где его черти носят в такую погоду? Клава зашла к соседям, сообщила о смерти Михаила Александровича и спросила, не попадался ли им на глаза ее благоверный, но Михаила никто не видел. Она оставила на столе записку, чтобы Миша срочно ехал в Москву помогать с похоронами, но тот не появился в Москве ни на второй, ни на третий день. Такое с ним случалось не впервой, но сейчас искать его по вытрезвителям и дружкам не было ни сил, ни времени.

Решили, что деда будут хоронить, как и положено, на третий день. Миша на похороны не пришел, и это уже было подозрительно. Клава заявила в милицию, но поиски ничего не дали.

После похорон Клава вместе с сыном и Асей носилась по больницам и моргам, звонила Мишкиным друзьям-алкашам, но муж как сквозь землю провалился.

Только спустя неделю соседи по даче оповестили, что из сарая на участке Степановых доносится жуткий запах. Там и нашли Мишу – почерневшего, распухшего. Он лежал на полу в засохшей крови. Левая ступня располосована, пальцы болтались на тонкой полоске кожи. Вскрытие показало, что умер он от кровопотери. Никто не мог понять, почему он разрубил себе ногу тяпкой. Если бы Миша мог говорить, то поведал бы странную, почти нереальную историю, которая случилась с ним в ту самую ночь, когда умер его отец.

После того самого разговора с женой Миша старался вспомнить все, что связано с книгой. Книгу-то он помнил очень хорошо, как и то, что хотел ее уничтожить, а вот почему хотел – не знал. Иногда казалось, кто-то назойливо жужжит ему в ухо: «Сейчас же жги, режь!» Потом книга куда-то пропала, а куда именно – его не интересовало. Случайно подслушав разговор деда с внуком, он понял, что книга где-то рядом. В памяти всплыло, как однажды мама взяла лопату и пошла к елке, а потом принесла сверток с книгой. Может, в книге и вправду спрятаны деньги и фамильные ценности, иначе с чего ее закапывать?

Миша решил: пока Клавка не разузнала у сына, о чем ему говорил дед, надо книгу найти. Его проспиртованные мозги шевелились медленно и плохо. Думал только: надо спешить. Ночью вытащил из сарая тяпку. Почему копать нужно именно тяпкой, он не мог объяснить, просто это было первое, что попалось под руку. Елка на их участке была одна. С детских лет помнил перекопанную землю под ней. Сейчас земля утрамбовалась, и тяпка ее не брала. Он стукнул один раз, другой. И тут его отбросило в сторону, как если бы он на электрический провод напоролся. Долбануло будь здоров как, аж руки задрожали. Он оступился на кирпиче, но все же еще раз замахнулся со всей силы. Тяпка вонзилась в ногу. Старый кед был пробит вместе со ступней, ступня оказалась пригвожденной к земле. Боль была адской. Рванув тяпку, Миша почувствовал, как полилась кровь. Теряя сознание от боли, он упал на землю и нащупал в штанах бутылку со спиртом. Вытащив зубами пробку, хлебнул из горлышка и немного пришел в себя. Он хотел снять кед, но не смог. Опираясь на тяпку, встал и поковылял к сарайчику – там у него была заначка. Спирту в бутылке было немного, граммов двести, зато чистого, медицинского. Боль отпустила. Миша ползком добрался до ящика с дачным скарбом и нашарил там поллитровку. Забился в угол между старым шкафом и ящиком, выдул и ее. Потом укрылся ветхим одеялом, которым на зиму укутывали кусты роз, и заснул. Он даже не заметил, как умер.