Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

в Макао, и я не знаю, как с ними связаться. Но подозреваю, что если даже мы встретимся или сможем связаться с ними по телефону, они не будут нам рады. В конце концов, именно они и отправили нас в Таиланд.

Мама хочет обратиться за помощью к своим родителям. Я плохо их помню: мы виделись раза два несколько лет назад во время их приезда в Макао. Но для меня они — Системиты, чужаки. И уж точно они не те, кого бы я решила просить о помощи. Пересчитав оставшиеся в сумочке баты, мама снова начинает рыдать от чувства безысходности. У нас даже не хватает денег на международный телефонный звонок в Америку.

«Мама, — я касаюсь ее плеча. — Я думаю, что ты зря боишься. Ведь Семья никогда бы не отняла детей у родителей, — говорю я, пытаясь ее успокоить. — Это не было бы актом любви, как нас учит дедушка».

«Но они это делают, — всхлипывает мама. — Ты помнишь тетю Кэт, жену Заки Стара?»

«Да», — настороженно отвечаю я, вспоминая своих старых друзей, их детей — Чинг-Чинг и Янни.

«Ее брак тоже распался, и Зак увез двоих ее детей в Европу».

Мама называет еще нескольких человек, которых руководители сочли мятежными или оказывающими дурное влияние, и в результате они потеряли связь со своими детьми: бывшие супруги увезли их в другую страну.

Моя уверенность улетучивается. Может быть, ее страх обоснован? Но что мы можем сделать? Я пытаюсь ее приободрить: «Если нас попытаются увезти куда‑то без тебя, я откажусь. Упрусь и откажусь садиться в самолет. Они же не смогут меня тащить, если я буду кричать. Будь уверена, я могу быть твердой, если это необходимо».

Мать лишь слабо мне улыбается, а затем снова встает на свой пост у окна.

Проходит три дня, и мама в основном продолжает рыдать и нервничать. Все то время, что мы здесь, она почти не спит. Я не виню ее за те чувства, которые она испытывает. Я тоже ненавижу наш новый Дом. Но, по крайней мере, у нас всегда была еда, вода и крыша над головой. И у меня только наладились хорошие отношения с дядей Стивеном. Я ничего не слышала о том, что нас собираются разлучить с ней; наверное, это просто говорит ее страх. Впрочем, теперь я беспокоюсь, что после нашего побега власти коммуны могут сделать то, чего так боится мама.

Но у нас не слишком много вариантов, а на руках — Нина и Джонди. Они постоянно капризничают, и мы больше не знаем, чем их занять и как успокоить в этой крошечной жаркой комнате мотеля.

Когда у нас заканчиваются деньги на еду и мотель, каким бы дешевым он ни был, я все‑таки уговариваю маму позвонить в коммуну. В конце концов она сдается.

Кто‑то на том конце провода смог ее успокоить и убедить вернуться. Вскоре за нами приезжает фургон. Как только мы подъезжаем к воротам комплекса, я замечаю на подъездной дорожке дядю Стивена. Едва я выхожу из машины, как он заключает меня в свои медвежьи объятия.

«Я так за тебя переживал», — говорит он, прижимая меня к груди. Мы идем в столовую, где нас кормят до отвала.

В следующие дни я замечаю, что люди бросают на меня косые взгляды. Они ведут себя мило и сочувственно, но я чувствую, что они шокированы так же, как и я. На такой побег здесь еще никто не решался. Или, по крайней мере, я никогда ни о чем подобном не слышала.

Я понимаю, что наказание неминуемо, но проходит день, другой — руководители коммуны не возвращаются к теме нашего побега. Пока никаких репрессий. Я все так же Вожак своей группы.

Я старательно исполняю свои обязанности и притворяюсь, что все в порядке. Но мне стыдно за то, что мама решилась на побег, и я очень за нее переживаю. Я думаю, что чем больше времени требуется пастырям, чтобы вынести приговор, тем страшнее будет наказание. Я подозреваю, что они решают: можно ли сломать мою мать? Или лучше ее отослать прочь, и пусть это станет чужой проблемой?

Возможно, не зная, как справиться с изменчивым настроением моей матери, или ожидая инструкций от Всемирной службы, местные руководители не выносят четко выраженного приговора. Но в течение следующих двух месяцев маму отправляют проповедовать и собирать средства по двенадцать часов в день. Теперь она постоянно занята и большую часть времени находится вдали от других постояльцев Дома. Но она не говорит по-тайски, поэтому ее роль заключается в том, чтобы действовать как молчаливый партнер для тех, кому поручено продавать кассеты с музыкой Семьи, ходя от двери к двери. Но с другой стороны, это и хорошо — ее дни все равно проходят как в тумане.

Прошло уже несколько недель с момента нашего возвращения, но наказание за побег до сих пор не назначено. На одном из Молитвенных Собраний мы читаем новое Письмо Мо. В нем говорится, что если у вас большая семья (а у многих сейчас от восьми до десяти детей) и вы, живя в бедной стране, с трудом обеспечиваете себя миссионерской деятельностью, вам следует подумать о том, чтобы вернуться в США или другую богатую страну. Там вы сможете получить финансирование от родственников и церквей, которые поддержат вас в качестве миссионера. Как и в одном из своих более ранних Писем Мо, «Есть трейлер, будем путешествовать», дедушка теперь предлагает отдельным членам семьи вернуться в США и распространять Слово Божье, путешествуя по стране в трейлерах.

Таким образом убиваются сразу два зайца: у переселенцев будет меньше шансов попасть в ловушку комфортной жизни в Америке и они сохранят свой цыганский миссионерский образ жизни и рвение до тех пор, пока не найдут возможность вернуться за границу.

Взрослые не могут скрыть своего шока. Ведь раньше дедушка говорил, что Америка — это зло, Вавилон Великий, мать блудницам. Америка только и ждет скорого Божьего суда за свои грехи и за преследование Семьи — истинных детей Бога. Бог уничтожит ее, особенно Калифорнию, которую поглотит море в наказание за содомию и за то, что загрязняет мир своим культом потребительства и жестокими фильмами вроде Рэмбо.

А может быть, это проверка, чтобы увидеть, насколько мы преданные люди? И вернуться в Америку захотят только предатели и отщепенцы?

Когда люди расходятся, мама наклоняется ко мне. «Я всегда мечтала быть цыганкой и жить в трейлере», — мечтательно говорит она.

Эта идея захватила ее! Она изменилась, щеки