Песни и люди. О русской народной песне - Наталья Павловна Колпакова

вопросов в современной фольклористике.

Песенная новизна, понимаемая как расширение народного репертуара, входит в народный обиход разнообразными путями. Это песни из кинофильмов, из телепередач, с грампластинок. Это профессиональное искусство, идущее на сближение и соседство с традиционным репертуаром.

Но воспринимая эти песни, народ не называет их народными. Вспоминается очень давний случай в одной деревне, когда старик-отец ворчал на сына, собиравшегося в клуб на пушкинский вечер.

— Какой такой Пушкин? Какие стихи складывал, какие песни? — недовольно ворчал неграмотный старец, — вот то ли дело свои песни, народные…

— Какие же, например, папаша? — покорно осведомился сын. И старик, подумав, запел: «Буря мглою небо кроет…».

Много лет прошло с тех пор, как пушкинские стихи, оторвавшись от своего автора, ушли глубоко в народ и растворились в его репертуаре. Неизвестно, когда так будет (и со многими ли) с современными песнями наших профессиональных поэтов. Пока что эти песни от своих авторов еще не отделились и существуют в сознании носителей песенной традиции как нечто, сочиненное поэтом-единоличником, разученное по печатному тексту и вполне отличное от традиционной песни. Фамилию автора исполнители могут и не знать, это неважно. Важно, что песня — «не своя».

Но и жить одной старой песней нельзя. С этой справедливой мыслью соглашаются даже самые искренние любители традиционного песенного народного творчества на местах.

— Обязательно надо и новые песни петь, коли хотим, чтобы народ нас слушал, — говорит Таисья Архиповна Орешкина, многолетняя руководительница самодеятельного хора в поселке Каменке на Мезени, — такие, чтобы самим народом сложены были.

Новых песен хотят, их ждут.

И они появляются.

Песенная новизна, идущая из глубины народных масс, сложенная и поддержанная устами коллектива, возникает в стране повсюду. Новые песни по большей части складываются в самодеятельных хорах, где имеются свои местные поэты и композиторы, творчество которых быстро подхватывается, шлифуется, дополняется и затем, усвоенное хором, исполняется, как «своя» песня. Таких авторов, создававших первоначальные варианты будущих хоровых песен, мы встречали не раз. Старики и старухи, грамотные и неграмотные, взрослые парни-баянисты и девочки-школьницы, сельские учителя и колхозники-пенсионеры — они жили в разных местах — в Ленинградской, Костромской, Ярославской и Вологодской областях, на Волге, на Урале, в Заполярье. Они были различны по своим характерам, вкусам, занятиям и образу жизни. Но всех их роднила любовь к песне и жажда творчества, пробивавшаяся праздничным радостным огоньком из-под прозы повседневной трудовой жизни.

Новые песни, создававшиеся ими, как правило, всюду принадлежали только к жанру лирических. Никому, конечно, не могло бы прийти сегодня в голову складывать песни заклинательные, мало кто думает и об игровых; новые игровые песни иногда создаются сегодня в группах художественной самодеятельности преимущественно как выигрышные номера для показа на смотрах и концертах, но в быту встречаются редко: никто не играет сегодня в такие игры, как прежде. Новые величальные тоже еще не отстоялись и не вошли в широкий народный обиход, хотя тенденция к их созданию намечается в разных местностях и коллективах. Эти попытки интересны, но не всегда удачны: видно, что творческие силы певцов выбиваются наружу, но еще не нашли верных путей для своего выхода, что нужна помощь для поддержания этих творческих поисков, а ее, очевидно, от приписанных к хорам руководителей в деревнях можно получить далеко не всегда (это «не их касается») Нет, основная новая песня, которую ищет сегодня и к которой прокладывает путь народ, — это, естественно, песня лирическая. Пути ее создания различны.

Первый, может быть наиболее понятный и доступный, — это отталкивание от общеизвестного традиционного текста, переосмысление его в современных условиях, внесение обновленных образов, лексики, нового идейно-художественного содержания в традиционную рамку.

Принцип этот известен в фольклоре давно. По нему в наши дни сделан ряд «новых» песен, например солдатских, где замена старого имени или образа новым не меняет основного содержания текста. Так использована для новой злободневной темы песня о партизане Платове и Наполеоне:

Ай, да что не пыль в поле курится,

Не дубравушка шумит,

Не дубравушка шумит,

Да немец с армией валит,

А немец с армией он валил,

Да он генералам пригрозил:

«Вы, советски генералы,

Во ногах я вас стопчу,

Во ногах я вас стопчу

Да в кременну Москву войду».

Ворошилов выезжал,

На воротах написал:

«Ох, не быть тебе, собака,

В кременной у нас Москве,

И не видать тебе, собака,

Полковых наших знамен!»

Вместо «француза» с армией оказался «немец», вместо Платова — советский маршал, песня как будто «обновилась», не теряя своего народного патриотического характера. В эпоху гражданской войны одна из песен, построенная на традиционных образах, прозвучала по-новому потому, что в нее была вставлена одна строчка со злободневным именем:

Меня ранили, братцы, зимой в шальную во погоду,

И распроклятый барон Врангель разбил он мне головку.

Ох, болит, болит моя головушка, болит и очень больно,

Ох, и нечем, нечем-то мне головушку, нечем завязати.

Завяжу свою головушку-головку я шелковым да платочком.

Да мой платочек-короточек, он головку-то мне да не повяжет.

Да не с кем, не с кем мне на родину не с кем было приказ приказати, —

и т. д. Певица М. И. Кожевникова в мезенском поселке Каменке пытается обновить текст одной из традиционных лирических любовных песен, внося в нее новые образы: старый текст рассказывал, что милый, уезжая, оставлял любимой девушке «с ручки перстень золотой», глядя на который, она должна была вспоминать его в разлуке. М. И. Кожевникова вместо золотого перстня заставляет парня оставить девушке «фотокарточку свою», с которой она поступает так же, как героиня старой песни с перстнем, а самого героя отправляет не просто в отъезд, а на фронт:

Уезжает мил на фронт…

Дак уезжает милый, оставляет

Одни ласковы милой слова, ласковы слова…

Да на прощаньице милой оставил

Фотокарточку только одну, карточку одну…

Вечор на карточку я поглядела,

На ночь в зголовье себе клала, ай, в зголовьиде лoжил*…

Конец у песни теплый и трогательный: героиня радостно встречает вернувшегося с войны героя-калеку и любит его по-прежнему, невзирая на его увечья.

В селе малом Ванька жил,

Ванька Таньку полюбил.

(Иванов Е. П. Русский народный лубок.

М.—Л., 1937. с. 84. л. 19).

Можно ли считать подобные песни «новыми»? Традиция использована в них широко, но в