Песни и люди. О русской народной песне - Наталья Павловна Колпакова

а исполнять только то «массовое» и общеизвестное, что поется на эстраде. Хор зачах, расшатался и помаленьку развалился. Отдельные его группы все-таки собирались и пели то, что привыкли и любили петь. К нам они бросились с жалобами и просьбами помочь — где-нибудь поговорить», «попросить», «уговорить начальство».

— Песню свою родную русскую беречь надо… Любить! А это что же? — обиженно говорили они. Насколько больше понимали в искусстве эти простые колхозники, чем руководство местного РДК! Правда, это было давно, в 1950-х годах, но от того не легче: ведь хор-то все-таки распался.

Молодежь относится к традиционной песне в разных местностях по-разному. Конечно, в пригородных районах ее больше интересуют современные формы развлечений, чем хоровое пение с бабушками и дедами по вечерам в чьей-нибудь сельской избе. Но зато как внимательно, с каким уважением слушает эта молодежь родителей и дедов там, где она с детства привыкла видеть и слышать вокруг себя те или иные проявления исконной национальной песенной культуры. Бывает, что городские и пригородные парни (в основном — парни) позволяют себе бестактно высмеивать знатока старой песни — мать или бабушку; обычно таким насмешникам просто не хватает общей культуры, чтобы правильно оценить то, что живет с ними рядом. Зато в деревнях, более отдаленных от местных центров, и девушки, и их братья гораздо глубже понимают всю ценность, заключающуюся в мастерстве такой пожилой певицы. Да в деревнях ли только? Однажды в праздничном концерте на сцене клуба города Кандалакши в Беломорье неожиданно для публики появилось двенадцать пожилых поморок в старинных местных костюмах и головных уборах. Степенно, неторопливо встав полукругом перед опешившими зрителями (преимущественно приезжими, недавними жителями Кандалакши), они запели старинные лирические и величальные беломорские песни. На фоне программы, состоявшей главным образом из современных массовых песен, декламации, акробатических номеров и т. п., этот хор выделялся красотой подлинной, величавой народно-песенной культуры. И зал ахнул и зашумел от восторга. Бабушек без конца вызывали «на бис». Бабушки торжествовали и скромно сияли. А внуки и внучки, сидевшие в публике, радостно твердили:

— Они еще и не такое знают! Они и «У ключа, ключа, у колодезя» поют, и «Напальёша, парень молодой», и «Лебедушка белокрылая»…

Этот вечер был большой победой традиционной песни. Бабушки радовались, а вместе с ними радовались и фольклористы, случайно, но весьма счастливо для себя, попавшие в тот день в Кандалакшу.

Районные дома культуры имеются повсюду. Они ведут большую работу с колхозниками и сельской интеллигенцией. В их активе можно встретить и певцов с оперными ариями, и вокальные дуэты, исполняющие песенки из кинофильмов, и балетных артистов, и даже иногда фокусников или жонглеров. Но народная песня там нередко на втором и десятом плане. Когда нам пришлось однажды говорить на эту тему с работниками Дома народного творчества в Вологде (в Вологде, в центре богатейшего фольклорного края!), нам дословно ответили так:

— Песни? Это не нас касается.

— А кого же, если не вас? — спросили мы. В ответ — пожимание плечами:

— Наше основное дело — постановки.

— Да почему же?!

— Мы должны показывать культурный рост населения.

Очевидно, эти руководители считали, что, если люди забывают свою национальную песенную культуру и вместо русских народных песен поют арии из «Цыганского барона» пли «Травиаты», — они «растут культурно». Можно — и нужно — знать и Штрауса, и Верди. Но зачем же забывать свое родное и близкое?

И так бывало не только в Вологде. Бывало, к сожалению, и в других местах.

Общеизвестно, какой широкий интерес вызывают всегда конкурсы и смотры сельской художественной самодеятельности, проводимые у нас в периферийных городах, и в столицах. Но понимание ценности народной поэзии у организаторов таких смотров далеко не всегда на высоте. Совершенно потряс нас, фольклористов, случай в городе Нарьян-Маре, где однажды для выступления на районном смотре пригласили замечательного мастера, одного из лучших печорских сказителей, Андрея Федоровича Пономарева. Старик начал было на репетиции петь одну из своих любимых былин, но его быстро прервали:

— Нет, дед, так не пойдет. Больно долго. Публика скучать будет. Ты бы покороче что-нибудь, да говорком, говорком, без «голоса». Не пой, а говори, да побыстрее!

Можно себе представить, как оскорблен был сказитель и за себя, и за народное творчество, и за своих любимых богатырей.

— Коли я не подхожу, так и выпускать меня не надо было. А торопить меня нечего. Это народ надо учить, чтобы понимал свои старины. Ведь они про героев сложены, — с глубокой обидой в голосе повторял он, рассказывая нам этот случай.

Можно смело утверждать, что именно фольклорные номера (как правило, в умелом исполнении наиболее пожилых и опытных «артистов») вызывают на таких показах наибольший интерес и восторг зрителей, особенно когда эти «артисты» с толком наряжены в красивые, этнографически-красочные костюмы. Эти коллективы обычно показывают сценки народного традиционного веселья — хороводы, пляски, вечера-посиделки, игры, отрывки из старых обрядов свадьбы. На такое художественное претворение старого русского быта зрители обычно глядят, затаив дыхание. Но народной лирики со всей ее глубиной, задушевностью и красотой на всех этих смотрах показывается, как правило, очень мало, хотя из деревень в общем составе выступающей группы приезжает порой целый ряд певцов с прекрасным традиционным репертуаром. Зачастую исполняется не песня, а только отрывок ее: время концерта ограничено, надо дать место и другим исполнителям. И зритель, пришедший на смотр, далеко не всегда слышит настоящую, неподдельную народную песню. Слышит фрагменты, обработки — и получает о песне неверное представление.

И еще один очень большой недостаток имеется в показе традиционного фольклора с эстрады: заботясь о веселом настроении в зале, организаторы нередко выпускают на сцену карикатуры, утрировку и искажение подлинного материала, пошлую обывательщину, идущую от грубого лубка. Зритель невысокого культурного уровня хохочет и аплодирует. Ему и в голову не приходит, что такой искаженный показ народного творчества — это неуважение к народу, нарочитое оглупление и унижение его. В фольклоре очень много и юмора, и сатиры, но надо понимать и уметь подать их. Подлинный фольклор — огромная сила, которая может содействовать эстетическому воспитанию и «культурному росту» зрителя ничуть не меньше, чем любая постановка. И об этой воспитывающей силе никак нельзя забывать при широком публичном показе народного творчества с эстрады.

Да только ли эстрада может привести в содрогание внимательного любителя фольклора? А наши радиопередачи: что только не преподносится порою слушателям под рубрикой «народных песен», какие только пошлые, любовно-ресторанные «романсы» недоброго старого времени не проскальзывают в эфир под фольклорной маркой. Остается только ахнуть да за голову схватиться, когда, например, радио предлагает вниманию