Две сестры - Эйлин Гудж

— Тебе нравится жить со своими родителями? — поинтересовалась она.

— Конечно, — ответил он, но потом вздохнул. — Я все понимаю — поцелуй смерти[49], верно? У парней моего возраста, до сих пор живущих вместе с родителями, столько же шансов познакомиться с симпатичной девчонкой, как и у Квазимодо. Можешь мне поверить, я ничего так сильно не хочу, как иметь свое собственное жилье, но они рассчитывают на меня, понимаешь? У моего отца артрит, и ему нужна помощь в тех ситуациях, в которых он раньше обходился своими силами. Это значит, например, что я должен встать пораньше, чтобы помочь ему выгрузить улов и убрать сети перед тем, как уеду на работу. А по вечерам я торчу у плиты, занимаясь выпечкой, так что у меня остается совсем немного времени на развлечения.

— А как же твои братья и сестры — разве они не помогают родителям?

— Они делают то, что могут, но у каждого из них есть и собственная жизнь. А я — младший, и это значит, что я влип. Так что мне предстояло выбрать: или заботиться о номере первом, то есть о себе самом, и предоставить родителям доживать век в одиночку, или делать то, что должно. Я знаю, что не смог бы жить сам и наслаждаться жизнью, оставив их одних в трудный период. Вот почему в возрасте двадцати четырех лет, когда человек уже вполне самостоятельный, я по-прежнему живу со своими предками. — Он бросил на нее взгляд и горько рассмеялся. — Сожаления достойно, ты не находишь?

— Я думаю, что это очень мило с твоей стороны. — Впрочем, в ее жизни тоже была подобная ситуация: у взрослого парня, живущего со своими родителями, не было ни единого шанса залезть ей в трусики, в отличие, скажем, от того, кто уже успел отсидеть свой срок. — Однако же не мне судить. Ты только посмотри на меня: я живу со своей сестрой и при этом даже не знаю, помогаю я ей или совсем наоборот. Иногда у меня возникает такое чувство, что от меня больше вреда, чем пользы.

— Уверен, что это не так, — заявил Олли.

— Да? А как же насчет прошлого вечера? — напомнила ему Керри-Энн. — Все, что от меня требовалось, — присмотреть за сворой дамочек из книжного клуба в течение пары часов, но даже с этим я не справилась.

— Не забывай, что я тоже был там. И откуда нам было знать, что одна из них — воровка?

И впрямь, ни одна из женщин не выглядела даже отдаленно подозрительной. Возраст их колебался в пределах от тридцати до семидесяти лет, но все они выглядели респектабельными и достойными доверия, из тех людей, к которым вы без опаски повернетесь спиной в комнате, полной всяких ценных штучек. Но когда Керри-Энн именно так и поступила, одна из дамочек умыкнула книг на целых восемьдесят долларов. Хуже всего было то, что, поскольку в совершении преступления никто не признался, ожидать возмещения убытков не приходилось. Поговорив с несколькими женщинами, она заподозрила новенькую — особу, которая совсем недавно вступила в клуб, — молодую женщину, пришедшую на заседание с огромной хозяйственной сумкой. Ее подозрения лишь усилились от того, что дамочка удрала еще до окончания сборища, пробормотав что-то вроде того, что ей-де нужно подменить сиделку, оставшуюся с ее ребенком. Однако, не имея железных доказательств, Керри-Энн ничего не могла предпринять.

— Да, разумеется, вот только кому-то придется заплатить за это, и, если только не поймают вора, этим «кто-то» будет моя сестра. — Керри-Энн вздохнула, глядя в окно, — они проезжали через Кинг-Сити, двигаясь по главной улице, по обе стороны которой выстроились торговые центры, склады и магазины уцененных товаров. Ей вспомнилось утомленное выражение лица Линдсей, которое, казалось, говорило: «Так я и знала, что на тебя нельзя рассчитывать», — и это было намного хуже, чем если бы сестра просто накричала на нее. — Давай смотреть правде в глаза. Если бы мне платили за эту работу, то сейчас я бы уже оказалась на улице.

— Не суди себя слишком строго, — посоветовал Олли. — Ты еще не успела освоиться и понять, что к чему. На это нужно время.

— Глядя на мою сестру, этого кажется мало. — Или, говоря откровенно, она просто недостаточно старалась.

— Она успокоится. Я ее знаю. Просто она не может сразу привыкнуть к переменам, особенно таким крутым.

— Не думаешь же ты, что мне легко? — Керри-Энн метнула на него сердитый взгляд, воинственно задрав подбородок.

Она не стала откровенничать о том, что новая жизнь нравилась ей. Дом сестры стал для нее первым настоящим домом за всю сознательную жизнь. Она даже научилась ценить тишину и спокойствие деревенской жизни, от однообразия которой едва на стенку не лезла в первую неделю своего пребывания здесь. Да и работа, когда она умудрялась не напортачить, тоже казалась ей настоящим делом, а не просто отбыванием безрадостных обязанностей. Сейчас Керри-Энн хотела только одного — чтобы исчезло ощущение, будто она ступает по раскаленным углям под пристальным взглядом сестры.

Вчера, например, когда они одевались, чтобы ехать на работу, она вдруг заметила, что Линдсей исподтишка наблюдает за ней. Наконец, выйдя из себя, она обратилась к сестре:

— Что такое? У меня пятно на юбке или прыщ на подбородке? Или не хватает пуговицы на блузке?

Линдсей прикинулась невинной овечкой:

— Разве я что-нибудь сказала?

— А тебе и не надо ничего говорить. Ты всегда смотришь на меня так, словно тебе стыдно показаться со мной на людях или что-нибудь в этом роде.

— Не говори глупостей. Почему я должна стыдиться того, что нас видят вместе? — Линдсей наклонила голову, делая вид, что возится с неподатливой пуговицей на блузке, но Керри-Энн успела заметить предательский румянец на щеках сестры. «Лгунья ты никудышная», — подумала про себя Керри-Энн.

— Может, это потому, что, по твоему мнению, я одеваюсь, как бродяжка?

Линдсей медленно подняла голову и на этот раз не отвела глаз, встретившись с Керри-Энн взглядом.

— Я так не думаю. Но я действительно не понимаю, почему такая красавица, как ты, испытывает необходимость выставлять себя напоказ. Тебе это не нужно, и ты сама это понимаешь. Мужчины все равно будут смотреть тебе вслед, даже если ты не станешь носить одежду, которая не оставляет им простора для воображения. — И она многозначительно посмотрела на тесную майку и мини-юбку, которые надела Керри-Энн.

Теперь настал черед Керри-Энн покраснеть. Однако она не пожелала отвести взгляд, ведь сестра могла истолковать это как признание поражения. Она продолжала с вызовом глядеть на Линдсей, пока та не опустила глаза. Но слова сестры не пропали даром. Керри-Энн вдруг вспомнила, как в четырнадцать лет расцвела буквально за одну ночь, превратившись из худенькой, плоскогрудой девочки в настоящую женщину — и как странно и восторженно она себя чувствовала, оказавшись в центре внимания после долгих лет забвения, когда ее, что называется, в упор не видели, смотрели как на пустое место. Это дало ей ощущение власти, которого она еще никогда не испытывала. Этой властью она могла воспользоваться к своей выгоде в отношениях с противоположным полом. И, подобно подростку, только начинающему учиться водить машину, иногда она «ехала слишком быстро».

Одеваясь этим утром, она вполне отдавала себе отчет в том, какое впечатление хочет произвести. Социальная работница, ответственная за Беллу, будет, как обычно, наблюдать за ее сегодняшним визитом, и отсутствие плохих отметок в ее отчете было теперь особенно важно. Поэтому, вместо того чтобы машинально потянуться за одеждой, в которой она, бросая вызов миру, чувствовала себя наиболее комфортно, а иначе бы ощущала бы себя каким-то «мелким шрифтом», Керри-Энн принялась тщательно обдумывать, как должна выглядеть. Она остановила свой выбор на черных джинсах с чуть заниженной талией, свитере с длинными рукавами и замшевых сапожках до середины икры вместо своих излюбленных ковбойских сапожек. Единственными украшениями, которые она себе позволила, стали сережки-капельки в ушах и ожерелье, подаренное Иеремией, которое она не снимала никогда. Став перед зеркалом, она едва узнала себя. В столь консервативном (по ее меркам) наряде, с почти поблекшими розовыми прядями в волосах и минимумом губной помады и теней для век, она вдруг запаниковала. Ей показалось, что она стоит на краю высокого обрыва и смотрит вниз. «Кто ты такая?» — спросила она себя.

А теперь, глядя на Олли, она думала: «Я по-прежнему остаюсь сама собой». По крайней мере, с Олли. Он был единственным, кто, помимо мисс Хони, видел под внешней мишурой настоящую Керри-Энн.

— Полагаю, я должна радоваться уже тому, что сестра не решила, будто эти книги украла я, — сказала она.

Олли бросил на нее удивленный взгляд.

— Почему это она должна была так подумать?

— Ну, не знаю. Может, потому, что мне приходилось выслушивать и более тяжкие обвинения.

— Ну-ка, ну-ка, а в чем это более тяжком тебя обвиняли? — заинтересовался Олли.