Клуб любителей диафильмов (сборник) - Нина Хеймец

«Что же мне делать? – думала я, – что же мне предпринять?»

В тот вечер мы пошли на крышу. Димка ее нашел.

– Я знаю тут классное место, – сказал он, – туда никто не ходит.

Через дорогу от нашего двора начинался квартал, который строили пленные немцы. Его так и называли «Немецкий городок». Но красные двухэтажные домики начали сносить, а образовавшиеся пустыри застраивали панельными домами – в шестнадцать этажей и в восемнадцать. Мы вошли в лифт. Он был новеньким, пах клеем и пластиком. На стенке висело зеркало. Я смотрела на наше отражение. Димка был на год старше меня, но ниже меня ростом. Его тринадцати ему никто никогда не давал. Никто не верил, что он уже в седьмом классе.

– Там должно быть открыто, – сказал Димка.

Лифт поднялся на последний, восемнадцатый этаж и остановился. Мы поднялись по лестнице. Дверь была широкой, обшитой металлом. Мы навалились на нее, она тяжело поддалась, даже не заскрипев на смазанных петлях, и мы оказались на крыше. Уже почти стемнело, и на трубах химзавода, в трех кварталах от нас, зажглись красные огоньки. Дом обступали шестнадцатиэтажки, почти во всех окнах горел свет. Но здесь, на крыше, у взгляда была свобода выбора. Можно было не замечать их, метнуться, выскользнуть из светящихся решеток, перескочить подступающую с востока туманную громаду Кусковского парка – лишь секунду задержаться над ней, не узнавая тот парк, где однажды, много лет назад, мы с бабушкой увидели двух лосей, и где белки, если присесть на корточки и замереть, сдерживаться, не шелохнуться, подбегали к раскрытой ладони, хватали цепкими лапками сырой от впитавшегося пота орешек и, отскочив в сторону, на безопасное расстояние, закапывали добычу в прелые листья. «Они готовятся к зиме», – объясняла мне бабушка. За парком, за крышами многоэтажек светились огоньки – красные, белые, голубоватые. Сигнальные огни высотных зданий, прожектора, окна далеких домов, фонари – взгляд метался от одной мерцающей точки к другой, не в силах выбрать направление, задержаться, сфокусироваться. Так лилипуты, накинув на Гулливера тысячи ниточек, лишили его возможности спастись бегством.

«Смотри, как здорово!» – сказал Димка. И вдруг, разбежавшись, прыгнул на опоясывающую крышу бетонную ограду.

– Что ты там застыла? Иди сюда!

Он взмахнул руками и, неловко изогнувшись, прыгнул назад, спиной по направлению к центру крыши, оступился, упал и, тут же поднявшись на ноги, снова вскочил на бортик. И – спрыгнул на крышу. Потом опять – на бортик. Как будто кто-то прокручивал взад-вперед один и тот же кадр.

– Что ты делаешь? – закричала я ему, – пожалуйста, слезь оттуда! Не надо!

Но Димка, казалось, не слышал меня. Он продолжал прыгать.

Я подошла к краю крыши и легла животом на ограду. Она была мне по пояс. В ширину – примерно метр. Ткань свитера легко пропустила исходившую от бетона прохладу. Я подтянулась к краю ограды. Падающее тело еще продолжало бы бессмысленно сопротивляться, а взгляд, даже не попытавшись ни за что уцепиться: ни за окна, ни за провода, ни за ветки – устремился вниз, в открывшуюся шахту, и выхватил внизу, на самом ее дне, точно под нами, пятачок – козырек подъезда, поворот тротуара, припаркованный грузовик.

– Взлетаааая! Выше еееели! – орал Димка – Не веееедая преград! Блин, как они делают это свое сальто?

Я сползла на крышу, села, прислонившись спиной к ограде. Высота перестала ощущаться. Передо мной была знакомая железная дверь. Даже ветер не чувствовался, если сидеть так.

– Давай уйдем отсюда, прошу тебя – говорить громко не было сил, но Димка вдруг услышал меня и остановился.

– А что уйдем-то? – сказал он, – мы же даже еще не покурили. Зачем пришли, спрашивается?

Он спрыгнул с ограды, сел напротив меня, достал из кармана ветровки пачку «Явы» и протянул мне сигарету.

– А сколько у тебя за раз колечек выдохнуть получается? – спросил Димка.

– Ни одного, – ответила я. Мне было все равно, что он сейчас скажет.

Но Димка не отреагировал. Он следил за своими колечками. Они постепенно теряли форму и растворялись в вечернем воздухе.

– Понял! – Димка повернулся ко мне, – Я понял, что я хочу купить! Футбольный мяч! Адидасовский, белый, как у Толяна!

Белый мяч! Ну, конечно. Странно, что это только сейчас пришло Димке в голову. Толян жил в соседнем дворе. Пару раз в неделю он выходил из дома со своим мячом. Сокровищем. Толян определял, кто будет нападающим, а кто проскучает всю игру на воротах. Без такого мяча фиг бы кто стал его слушать. Чей мяч, тот и решает.

– Футбольный мяч должен быть белым! Понимаешь? В нашем классе один чувак как раз такой продает. Ему отец из загранки привез. Ты отдашь мне деньги, и я сразу же и куплю. Толян упадет, когда увидит. Представляешь? И там еще останется – так я вратарские перчатки куплю, и насос. В «Спорттоварах»!

«Это никогда не кончится, – подумала я, – я никогда не выпутаюсь из этой ситуации».

Все решилось назавтра.

Было субботнее утро. Я шла по школьному двору и увидела Димку. Он сидел на траве, а рядом, на баскетбольной площадке, стояли два подростка. Они были старше нас, и очень друг на друга похожи. В руках у одного из них был мяч. Тот самый. Белый футбольный мяч.

– А где Толян? – спросила я Димку.

– А он тут ни при чем. Это к тёте Вере из второго подъезда племянники приехали. Они в каком-то другом городе живут. Завтра утром уезжают. А мяч – их.

– Эй, мелкие, – позвал нас один из братьев, тот, что постарше, – в «колечко» будете играть?

– Будем! – обрадовался Димка.

Я тоже была не против. В «колечко» у меня как раз неплохо получалось. Игра была простой – нужно было забросить мяч в баскетбольное кольцо, на щите. Сетки на нем давно уже не было. Попадаешь из круга перед щитом – одно очко, из круга в центре поля – пять очков. Еще можно было попробовать попасть из дальнего круга, того, что перед противоположным щитом. Так можно было получить сразу десять очков. Но это редко кому удавалось.

Мы вышли на площадку. И Толян вдруг тоже, откуда ни возьмись, появился. И еще какие-то подростки. Нас было уже человек семь. Мы начали игру. Старший из братьев кидал первым.

– Кстати, – он обернулся к нам, – мы на пингвина играем. Это ничего? – Он посмотрел на брата. Тот подмигнул ему, и они засмеялись.

– А что значит, «на пингвина»? – спросила я.

– То и значит. Вот ты проигрываешь, правильно? Берешь так мячик, аккуратненько. Зажимаешь его коленями, и идешь себе вокруг площадки, по всему периметру. А пока ты идешь, еще говорить нужно: «Я пингвин. Несу яйцо. Я пингвин. Несу яйцо». Ну что, играешь? Или слабó тебе? – братья опять переглянулись.