Клуб любителей диафильмов (сборник) - Нина Хеймец

– А что значит, «на пингвина»? – спросила я.

– То и значит. Вот ты проигрываешь, правильно? Берешь так мячик, аккуратненько. Зажимаешь его коленями, и идешь себе вокруг площадки, по всему периметру. А пока ты идешь, еще говорить нужно: «Я пингвин. Несу яйцо. Я пингвин. Несу яйцо». Ну что, играешь? Или слабó тебе? – братья опять переглянулись.

Это было лишне. Унизительно. Нечестно. И я уже заранее знала, как эта игра закончится. Надо было выйти из нее, выйти, пока не поздно.

– Не слабó, – сказала я.

Димка тоже остался. И Толян – ему броски из центра обычно очень хорошо удавались. А двое мальчиков, которые перед игрой к нам присоединились – ушли.

Мой первый бросок был мимо. И второй – тоже. У меня дрожали руки. Не получалось правильно бросить мяч – от поясницы, чтобы он летел, продолжая траекторию движения руки, по ровной дуге, мимо непрозрачных от дневного света окон, в центр щита. У меня было меньше всех очков. Я проигрывала. Точно, как тот, старший, сказал. Скоро это со мной произойдет. Совсем скоро. В конце игры.

– Кто же так играет?

Мы остановились. У края площадки стоял человек – средних лет, невысокий, полный, в кожаной куртке. На ремне у него висела связка ключей.

– Тоже мне спортсмены! С такого расстояния уже даже в детском саду не кидают. Сейчас я вам покажу настоящую игру. Кто тут на новенького? – человек направился к нам. Он был нетрезв. Его пошатывало.

– Мы «на пингвина» играем, – сказал ему Толян, – кто проиграет, зажимает мяч коленями, идет так вокруг площадки и говорит…

– Меня твои пингвины не интересуют, – перебил его человек.

Он забрал у Толяна мяч и направился к противоположному щиту.

Бросок. Мяч отскочил от щита, не попав в кольцо.

– Ладно, с кем не бывает, – сказал он, – я издалека кидаю. Все равно больше вас всех очков наберу.

Во второй раз мяч полетел мимо щита. И в третий – тоже. И в четвертый. Человек уже не разговаривал с нами. Смотрел только на мяч у себя в руках. Провожал его взглядом, как будто стараясь довести до кольца, не дать ему свернуть в сторону. Мимо. Опять мимо.

Игра закончилась. Кто-то протянул ему мяч. Человек взял его неуверенно.

– Ребята, вы шутите что ли?

– Это правила, дядя, – сказал ему старший из братьев, – правила одни на всех. Вы обещали.

Человек не спорил с ним. Он отошел от нас, встав на противоположном краю площадки. Стало тихо. Никто больше не произнес ни слова. Мяч выскользнул у него из рук и покатился по асфальту. Человек поднял его, с трудом удержав равновесие, и вернулся на край площадки.

В первые секунды никто не придал этому значения. Мало ли, зачем Димке это понадобилось. Он вышел вперед и направился к человеку с мячом. Димка быстро шел по площадке, наискосок, по еще не прогретому солнцем, потрескавшемуся асфальту. Я смотрела ему в спину, и вдруг представила себе, вдруг увидела, как он идет по этой же площадке, среди пятиэтажек – а, видишь, это наш балкон, на четвертом этаже, третий слева, видишь, стекло чуть треснуто. Это однажды птица об него ударилась – как он идет там через двадцать лет и через тридцать. Такой же худой, и у него та же точно походка – спина чуть согнута, острые локти прижаты к бокам. И у него будет та же стрижка. Только рыжеватые волосы поредеют на макушке.

Димка приблизился к человеку в кожаной куртке. Человек смотрел теперь на него. Это была его передышка. И тут Димка качнулся в сторону, сделал резкое движение рукой и, выбив у человека в куртке мяч, отскочил в угол площадки. Мяч теперь был у него в руках.

– Эй, ты чего вмешиваешься? – спохватился старший из братьев, – ты что, самый умный? Шею тебе намылить?

Димка не ответил ему. Он взглянул куда-то в сторону, и мне показалось, даже издали, что я узнаю это его выражение лица – когда пешка вдруг оживает на краю шахматного поля, и Димка смотрит так, как будто сам этому удивлен, как будто не верит, что это – его рук дело, что это у него так ловко вышло. И вдруг он сорвался с места, побежал от площадки, мимо школы, через газон, к гаражам.

– Эй, ты что? – заорал кто-то из братьев, – вернись сейчас же! Вернись, кому говорят! Отдай мяч!

Они бросились за Димкой, скрылись за гаражами.

– Убежит, – сказал Толян, – бегать у него хорошо получается.

Я пришла к Димке вечером. Мы зашли в его комнату. На кровати лежал белый футбольный мяч.

– Они тебя потом искали, – сказала я.

– Ага, они даже сюда приходили. Думали, наверное, что я им дверь открою, «кто там?» спрошу. Они утром все равно уедут. А мяч у меня останется. Было ваше – стало наше.

– Я принесла тебе рубль, мне дед подарил, на марки. Возьми, в счет долга.

– Очень мне нужен твой рубль! – сказал Димка, – Ты бы мне еще три копейки принесла. У меня теперь мяч и так есть. Точно как я хотел. Белый, адидасовский, посмотри! И покупать ничего не нужно.

– А как же долг? – спросила я.

– Съешь свой долг, – ответил Димка, – проехали. Или, знаешь что, давай мне этот рубль. Завтра «Космос» куплю. Отпразднуем.

– А вратарские перчатки?

– А зачем они мне, – сказал Димка, – пусть теперь Толян на воротах стоит.

Димка взял с кровати мяч. Сдавил его руками, проверяя упругость. Провел пальцем по шву между белыми кожаными полосками.

– Хороший мячик, – сказал он, – завтра поиграем.

Свет и тень

– А знак такой, – говорит Леночка и берет меня за руку, – Знак такой, ты только не рассказывай никому.

Мы оборачиваемся, чтобы никто не подслушивал, мы ставим ранцы на землю и склоняемся друг к другу, голова к голове.

– Темные очки! – говорит Леночка, – Темные очки. Если он их снимет, нам конец. Тебе тоже, – добавляет она, глядя мне прямо в глаза. Она могла бы и не добавлять, мне и так понятно.

Мы стоим здесь уже несколько минут. Леночка говорит, что раньше тут не бывала, а вчера ту улицу, по которой она всегда ходит в школу, перекрыли – то ли трубу там прорвало, то ли цистерна с маслом перевернулась.

– С подсолнечным, что ли? – спрашиваю я.

– Сама ты с подсолнечным, – говорит Леночка. Она смотрит на меня в упор, а потом добавляет: «с каким-то маслом, в общем, не знаю я».

– Пришлось в обход идти, – продолжает Леночка, – ну, я и пошла, все дворами да переулками, чуть не заблудилась, а когда здесь проходила, сразу это место узнала, хоть и в первый раз здесь оказалась, сразу все про него поняла. И он, – она кивает мне на старика, еле различимым таким движением, чтобы тот ничего не заметил, – тут сидел, точно как сейчас сидит, и даже одет был точно так же, в этой шерстяной кофте и в куртке, и в очках, заметь, темных. Только вчера было холодно и дождь моросил, а сегодня солнце с утра светит. А он точно такой же. Думаешь, случайно?