Принципы и несчастная гордость (СИ) - Дубинская Анна

– Господи, какой ужас…. – я машинально прикладываю ладошку к лицу, прикрывая рот. – А что случилось?

Я, как и он, не могу стоять так просто. Когда узнаешь что-то подобное хочется двигаться, говорить, что-то делать. Потому что, наверное, кажется, что, стоя на месте, ты погружается в тяжёлые воспоминания или же просто рискуешь быть съеденным заживо этой черной дырой тоски.

Я делаю шаг и протаскиваю свою руку через его локоть. Крепче прижимаюсь к нему, в желании поддержать.

– Его избили сильно. А умер Мишка уже в реанимации. Так и не пришел в себя. Травмы несовместимые с жизнью. Этого тебе мама конечно не рассказала? Нет…

– Нет, такого она не говорила, – почти шепчу дрожащим от дикого волнения голосом.

– Вот тебе и армия и военные… Служба и престиж! Долг стране.

– Боже, какой ужас. Ром… Кошмар. Он ведь был совсем молод. Как несправедливо. Господи, как несправедливо…

Честно признать, я говорю какую-то ерунду. Но ведь мы оба знаем, что человека уже не вернуть, какие бы ты слова сейчас не произнес. И это самое страшное и самое болезненное чувство на земле.

– Он для меня был самым близким человеком, наверное, – продолжает медленно Рома. – Хм. Многому научил меня. Мы жили близко, он младший брат моего папки. Мишка уделял мне внимания даже больше, чем родители. Я часто гостил у бабушки. С ним мы увлекались резкой по дереву. Он меня этому научил. У нас была целая коллекция этих фигурок. Да, несмотря на возраст, мы были очень близки. В душе он был как подросток. Молодой, весёлый, задорный… Самое паршивое, что после его гибели, спустя неделю, умерла и бабушка. Просто не смогла это пережить. Хотя была ещё не очень старая. Представляешь, какой удар по моей неокрепшей психике? Помню, как я проклял эту армию и зарекся, что не буду служить. Честно, потому что боялся…. Боялся повторить судьбу дядьки Миши.

Я молчу. По моему лицу бегут дорожки слез. Я не могу их сдержать. Мне так жалко Ромку. Жалко его дядю Мишу. Жалко бабушку, которая похоронила своего сына. Наверное, это самое страшное, что может вообще произойти в жизни. Видеть смерть своего ребенка.

– Мне очень жаль… – бормочу тихо, – Поэтому ты хочешь выкинуть поделки?

– Ты что? Ты что – плачешь? Эх, малышка… – Рома поворачивает меня лицом к себе и крепко прижимает, – Ты чего? Не плачь… Я не хотел тебя расстроить…. Прости, что вот так ты узнала об этом. Просто хотел рассказать тебе, чтобы ты знала причину, почему я против армии. Ну, не плачь. Анютка, блин, испортил весь романтик.

– Прости, я тебя замочила….. – говорю ему, утыкаясь носом в мягкий ворот его толстовки.

А слезы все не унимаются. Текут и текут.

– Ничего страшного. Делай что хочешь, только не плачь. Хорошо? – ласково спрашивает Рома, крепко сжимая меня в своих объятьях.

– Угу, – шмыгаю носом.

– Ты права, деревяшки напоминают о нем. Хотя веришь, я до сих пор не смирился с его уходом. Кажется, будто он просто уехал и не может позвонить. Но прошло уже восемь лет…

Я глубоко дышу и стараюсь успокоиться. Рома гладит меня по голове, и постепенно я прихожу в себя. Мы стоим так довольно долго. Я, шмыгая носом, а он, тяжело вздыхая. И каждый думая об этом ужасающем случае.

Мне просто не верится в это. Одно дело, когда от нас уходит пожилой человек, и совсем другое – когда это молодой парень. Это кажется несправедливым до такой степени, что начинаешь задумываться – а какой тогда смысл в самой жизни? Чтобы терпеть боль от утраты близких?

– Ром, мне так жаль. Он был такой молодой. Господи. Что за люди такие у нас. Как так можно? – спустя некоторое время говорю я.

– Это армия. Там все может быть. Поэтому я и не хочу служить. Честно, я боюсь, что умру. Точнее раньше боялся. Сейчас я боюсь другого.

– Чего? – я все ещё хлопаю глазами пытаясь высушить непрошенную влагу.

– Я боюсь тебя потерять. Боюсь, что ты не станешь меня ждать.

Рома немного отстраняется и обеими ладонями касается моего лица. Теперь мы смотрим друг на друга. Большим пальцем Рома нежно проводит по моей щеке, словно стирая невидимую слезинку. В груди у меня оживают бабочки, а под ложечкой начинает болезненно потягивать.

– Ты самая невероятная, самая красивая, самая, черт возьми, желанная девушка на свете. И я не готов тебя терять.

Я хочу, чтобы он немедленно меня поцеловал. В томном ожидании облизываю губы. А он все медлит. Молчит, смотрит в мои глаза и медлит.

– Да ну тебя! – тихо произношу и, вставая на цыпочки, первая касаюсь его губ.

Не знаю, как это выходит. Словно само собой. Но Рома тут же отвечает мне. Притягивает ближе к себе и целует меня. От его настойчивых горячих губ я медленно пьянею и вместе с тем таю, растворяясь в игривом нежном сплетении наших языков. Наш поцелуй такой страстный и глубокий, будто мы оба долго-долго терпели и вот наконец-то сделали это. Соединили наши души в одну, отсекая все горькие мысли.

Рома гладит мое лицо и забирается руками в распущенные волосы, не оставляя даже маленьких крупиц сомнений. Я люблю его. Люблю. И чувствую, что он тоже любит. И вряд ли теперь нам сможет помешать кто бы то ни был.

– Ты же понимаешь, что это точка невозврата? Ммм? – тихо спрашивает Рома, немного отстранившись от меня, но по-прежнему находясь очень близко.

Я шире распахиваю свои веки и вижу искрящиеся изумрудным бисером счастливые глаза парня.

– Я и не вздумаю возвращаться, – бормочу почему-то смущённо.

Ромкин взгляд согревает, едва ли не обжигает мои тонкие струны души. Он улыбается, не игриво и не ехидно, а по-доброму, ласково, с любовью.

– Ты хорошо подумала? Теперь я тебя точно не отпущу. Принимай таким какой есть, потому что вряд ли люди исправимы. Да и прошлое не перечеркнешь. Что было – то уже было, – произносит серьезно он.

– Да. Хорошо. А что значит не отпустишь?

– Это значит тебе придется терпеть меня всю жизнь, потому что я однолюб, – то ли шутит, то ли действительно говорит правду Рома.

– Хм, меня устраивает это, – отвечаю чуть смелее.

– Значит будешь ждать… – шепотом произносит Рома прямо мне в губы и снова целует, не дав ответить. А может, поставив перед очевидным фактом.

Снова мы целуемся. Наши губы переплетаются в таинственном пылком танце. Захлестнувшие неистовые эмоции не разрешают нам остановиться. И мы целуемся. Целуемся так долго насколько хватает сил и времени.

Нас отвлекает мелодия на телефоне.

– Наверное, с работы. Михалыч, – Рома выпускает меня из теплых уютных объятий и отвечает на звонок.

Рома быстро разговаривает с коллегой и завершает вызов. Потом убирает смартфон во внутренний карман куртки и снова притягивает меня к себе.

– Пора ехать? – спрашиваю я.

– Да, пора. Через пару часов мне надо быть на работе. Я отвезу тебя, а потом поеду в шинный центр. Что будешь завтра делать?

– Учиться, а ты?

– Слушай, мне нужно диплом доделывать. Времени катастрофически не хватает. Возможно, приду на одну лекцию, потом уеду. Сколько у вас пар?

– Завтра четыре.

– Хорошо. Я заберу тебя, – вот так вот просто заявляет Рома.

– Идёт! – улыбаюсь и мягко касаюсь его губ.

* * *

Мы ещё немного стоим не берегу в обнимку. Только теперь я, как и он, стою лицом в реке. Мы вместе смотрим вперёд и тихо разговариваем.

Рома с тихой благодарностью и теплотой рассказывает о своем детстве и о дяде Мише. Как они рыбачили, играли, бесились. Теперь все в прошлом, но я уверена – это время навсегда останется в его сердце.

Вместе мы приходим к решению не выкидывать поделки. Я убеждаю парня, что это память, и со временем эти деревянные фигурки приобретут немного другое значение. Станут не болезненным воспоминанием, а драгоценным.

Потом Рома рассказывает про то, что хотел дать взятку должностному лицу и попробовать получить освобождение от армии. Но не вышло. Тот человек, который должен был ему помочь, оказался ненадежным, и Рома бросил все попытки и смирился со своим положением. Летом, после экзаменов он добровольно принудительно пойдет сдаваться.