В горах Таврии - Илья Вергасов

Я слушал комиссара и хорошо понимал, что пятый район находится в чрезвычайно сложном положении по сравнению с другими партизанскими районами Крыма.

- Мы частенько сравниваем наших людей с разведчиками, - продолжал Домнин. - Но когда командир посылает во вражеский тыл своих подчиненных, хотя бы на три дня, вся часть заботится о них. Если они, выполнив задание, возвращаются к своим, - это считается большим подвигом. Их радостно встречают, кормят, отводят в теплые землянки, о них говорят, их награждают. А у нас? Кругом враги, а награда - товарищеское спасибо. Мы сами себе врачи, сами и интенданты... Вот уже более ста дней в тылу врага, почти рядом с фронтом, без связи с Севастополем. Это разве не подвиг? Подвиг, и трудно повторимый. Только советским людям он под силу.

Домнин замолчал. Потом, как бы извиняясь, добавил:

- Я, кажется, тебя агитирую?!

- Это хороший разговор...

- Правильно, нужный. Ты молодой коммунист, в больших партизанских начальниках не ходил, да и не комиссарил. Нам сразу надо найти веру друг в друга. Найдем, командир?

- Найдем, комиссар...

Поднимаясь по крутой тропе, мы с комиссаром встретили деда Кравца. Он, размахивая руками, бежал к нам. Что там случилось?

- Товариши начальныкы, связь из Севастополя! Ей-богу! Прийшлы военный и гражданський, наш Якунин, той самый, шо фрицив на Чайном домике богато с пулемета положив, - выпалил одним духом старик.

Мы бросились бегом. У входа в землянку столкнулись с Калашниковым. Он кого-то ругал:

- Прислали людей, а радио нет!

- Не может быть?!

В землянке негде было повернуться.

Военный без петлиц с трудом сделал шаг в нашу сторону.

- Вы начальник района? Разрешите доложить: прибыла связь из Севастополя. Высадились в Голубом заливе с катера-охотника. Прошу, протянул он мне два синих, запечатанных сургучом пакета: шифр и расписание работы радиостанции.

- А где же станция? Как вас зовут?

- Старший лейтенант Маркин, а рация... Погиб радист, погубил все, товарищ начальник. Нам сказали, у вас есть рация.

- Кто говорил? Где рация, батареи? - разволновался я. - Эх, какая была возможность установить связь с Севастополем!

Маркин с виноватым видом смотрел на нас.

- Как думаете возвращаться обратно и когда?

- Как и когда прикажете.

- А вы знаете, что линию фронта пройти невозможно?

- Пошлете, пойду и перейду, - твердо ответил Маркин.

Я поинтересовался, откуда у него такая уверенность.

- Мне не привыкать. Я уже трижды переходил.

Атмосфера немного разрядилась. Мы наперебой стали расспрашивать Маркина о Севастополе.

- Ну, как город? Все такой же крепкий?

- А как же! Правда, туговато пришлось нам в конце декабря. Очень уж враг нажимал. Но штурм с 17 декабря по 1 января мы выдержали, а потом сами ударили и даже отогнали гитлеровцев. Говорят, у них ранеными и убитыми более сорока тысяч... Ну, а теперь жизнь налаживается, - продолжал Маркин. - Сам читал объявления: "Жилуправлению требуются дворники". Трамвай ходит. Дома ремонтируют, все как полагается. Недавно московские артисты приезжали.

- А детей-то эвакуировали? Там мои ребятишки с женой остались, встревоженно спросил радист Иванов.

Видно, вести из Севастополя его сильно волновали.

- Многих эвакуировали, но много еще и осталось. Недавно я с секретарем Крымского обкома зашел к полковнику, командиру морской бригады, а он пригласил нас на утренник в детский сад. Детишек там много, песни пели, хороводы водили, угощали нас. Одна беда - вода была плохая, чай грязноватый, да и суп с песочком... Немцы разрушили водопровод. Один малыш, лет пяти, подходит к полковнику: "Дядя, а дядя, ты самый большой начальник? Мне воды чистенькой хочется, такой, как мамка давала". Полковник поднял мальчика и долго смотрел ему в глаза... И дети все-таки дождались воды, чистой, свежей, горной.

Партизаны ловили каждое слово Маркина. Дед Кравец, пробившись поближе к столу, растроганно поддакивал.

- Как же воды достали? - спросил кто-то.

Оказывается, полковник собрал своих моряков и рассказал им о просьбе мальчика: "Ребятушки, из-за проклятых фашистов детишки помои пьют". На участке морской бригады, на передней линии фронта протекает горная речка Черная. Поздней ночью три матроса прикатили с речки бочку с водой почти на глазах у немцев. Конечно, началась перестрелка. Но все-таки моряки доставили воду в детский сад. Долго возились с ребятишками. Когда уходили, сказали:

- Пейте, ребята, это вода хорошая. Это очень дорогая вода, за нее много заплачено.

Наступило молчание...

- Вот видите, товарищи, какие люди защищают Севастополь! Их воля тверже самых современных оборонительных сооружений! - вырвалось у Виктора Домнина.

Каких только вопросов не задавали партизаны! Каждый справлялся даже о своих родных, как будто Маркин мог всех их знать.

Я познакомился со спутником Маркина.

- Разрешите представиться, Якунин, бывший командир группы Севастопольского отряда. Я в декабре месяце оторвался от своих и перешел линию фронта. Теперь - опять к вам.

- Тот самый, которого после боя у Чайного домика считали убитым? протянул ему руку Домнин. - Секретарь Корабельного райкома партии?

- Он самый.

- Так это вы тогда из пулемета уложили столько фашистов? - вспомнил я рассказ деда Кравца об этом бое.

- Да, мы с товарищами.

- Что же думаете делать сейчас?

- Я в вашем распоряжении.

Деду Кравцу Маркин, видимо, очень понравился. Он слушал его внимательно, то и дело поддакивал и всячески старался чем-нибудь услужить.

Кравец искренно наслаждался постоянным общением с людьми. Возможно, прожив свыше тридцати лет в лесу, где ему приходилось больше иметь знакомство с деревьями, дед сейчас наверстывал упущенное.

Весь вечер Кравец не отходил от Маркина. Они даже спать улеглись вместе. Но дед очень хотел, чтобы все видели, как он близок с Маркиным. Стоило Маркину отойти, как дед кричал:

- Товарищ Маркин, ты нэ курнэш самосадку? Добрый табачок!

Новая землянка для штаба была готова. Домнин, Красников - теперь уже казначей района - и Иваненко поселились вместе. Маркин так и не расстался с дедом Кравцом.

Комиссар Виктор Домнин мне очень пришелся по душе. Он прост, всегда спокоен, рассудителен, поразительно скромен. Для него существуют только интересы дела.

Иваненко показался мне неприятной личностью. Я узнал, что до войны он был финансовым работником. Иваненко очень аккуратен. Готовясь ко сну, он медленно, какими-то канцелярскими движениями слишком белых для лесного жителя рук отстегивает командирский ремень с портупеями и, аккуратно сложив, кладет его рядом, стараясь никому не мешать. Спать ложится подальше от всех и долго лежит, бесцельно устремив куда-то взгляд. Лицо его ничего не выражает. Никогда не поймешь, как он воспринял ваши слова, ваш совет или приказ, доволен или нет, согласен или протестует.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});