По субботам не стреляю - Белоусова Вера Михайловна

И тут я догадалась. Так вот что казалось мне знакомым! Акцент. Она говорила с венгерским акцентом.

– В костюме цыганки? – спросила я. – Она нарочно отпугивала от него женщин?

– Теперь вы поняли? – ответил он вопросом на вопрос. – Мне необходимо было ее увезти – я просто не мог поступить иначе. Она была в таком состоянии... Я всерьез опасался за ее психику. Нужно было срочно увезти девочку из этого кошмара. Я надеялся, что дома она придет в себя. И кроме того... Если бы как-нибудь всплыло, что она тогда болталась около того самого дома, с ней наверняка захотели бы побеседовать, а она, видит бог, была не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Она могла просто не выдержать. Вот почему я уехал. Вы меня понимаете?

– Понимаю, – ответила я. – Вполне. И как она сейчас?

– Очень сильно потрясена. И все-таки дома она немного пришла в себя – мне так кажется по крайней мере. Правда, время от времени повторяет, что накликала беду своими пророчествами... С Антоном она разговаривать побоялась и притворилась, что не понимает по-русски.

– Все ясно, – сказала я. – Ну что ж... Спасибо за ин­формацию.

– Не за что, – ответил Лендел. – Не знаю, какой в этой информации толк... Во всяком случае, я свое дело сделал. Спасибо вам, Ирина, что выслушали.

Я собиралась попрощаться и положить трубку, но в этот момент сестра, успевшая по моим репликам реконструировать картину, быстро написала что-то на бумажке и подсунула ее мне под нос. «Спроси, видела ли кого-нибудь. И про концерт», – прочитала я. В самом деле – могла бы и сама догадаться!

– Господин Лендел... – начала я.

– Просто Ласло, – перебил он.

– Хорошо – Ласло. Скажите, пожалуйста, Ласло, ваша дочь... она видела кого-нибудь, кто выходил бы из дома после меня?

– Нет, Ирина. Она ушла сразу следом за вами. Иначе она не успела бы к моему приходу.

– И еще одно... Вы были на последнем концерте Никиты?

– Да. Он пригласил нас. Мы сидели в первом ряду.

– Ну так, – сказала я, положив трубку и пересказав сестре подробности разговора. – Еще одна исповедь. Сперва – еврей, потом – венгр... Отчего это мне так везет, хотела бы я знать? Может, во мне есть что-то от исповедника? Ну, ладно... Хоть что-то прояснилось, слава тебе господи. А то – одни загадки и ни одной разгадки! Неизвестно, правда, что с этой разгадкой делать, но все-таки... И как это я сразу не сообразила, что у нее венгерский акцент! Вот растяпа! А, между прочим, заметь, сколько в этой истории всяких лингвистических штучек: цыганкин акцент, потом этот e-mail с разной транслитерацией... Погоди, что-то я должна была сделать?.. Ах да, Антону позвонить, я обещала...

– Постой, как ты сказала? – изменившимся голосом переспросила сестра. – Лингвистических штучек? Транслитерация?..

– Ну да, – удивилась я, – а что?

Она никак не реагировала на мой вопрос и продолжала бормотать, глядя в пространство:

– Гастроли... Венгрия... Транслитерация... Лингвистический вопрос... Ты говоришь, у Никиты был к тебе лингвистический вопрос?

– Ну да, он так сказал, – ответила я в полном недоумении. – Да что такое?

– А то, что... Дай-ка мне что-нибудь, чем писать!

Я пожала плечами, но покорно пошла за ручкой. Маринка тут же выхватила ее у меня из рук и принялась что-то лихорадочно писать на газетном обрывке.

– У Никиты есть песня под названием «Пашня»? – вдруг спросила она, не поднимая глаз.

– Есть, конечно, – ответила я. – Только, по-моему, не «Пашня», а «Пахота». Впрочем, названия у него всегда условны. Неужели не помнишь? Один из его знаменитых русских народных рок-шлягеров. С символическим, между прочим, подтекстом... Пахота – жизнь, вспаханное поле – прожитые годы. Итак далее... Все рыдают... Может, скажешь, в чем дело?

Вместо ответа она протянула мне клочок бумаги, на котором писала. Там было написано, одно под другим, всего два слова, но их было вполне достаточно для того, чтобы я пришла в крайнее возбуждение. На первый взгляд это могло показаться тарабарщиной: слово «пахота» по-венгерски, а под ним по-русски – «шантаж». Но я-то была уже подготовлена, – во-первых, историей с поддельным письмом, а во-вторых – Маринкиным бормотанием насчет транслитерации и лингвистики... Как это сказал Лендел?.. «Мы даже издали что-то вроде либретто... Я привез ему показать». Ну, конечно! Господи, как просто!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А ведь я всерьез пыталась строить на этом «шантаже» какие-то теории! Впрочем, не я одна. Следователь Соболевский тоже не обошел этого «шантажа» своим вниманием... Я представила себе, как буду объяснять ему, что к чему. «Вот смотрите, слово «пахота» пишется по-венгерски так: «szantas». Теперь попробуйте переписать его русскими буквами. Надстрочных знаков в русском языке, как известно, нет, поэтому на них придется просто плюнуть. «Sz» по-венгерски читается как русское «с», но тот, кто не знает венгерского, об этом, конечно, не догадывается. Как же передать это «sz» по-русски? Уверяю вас, что многие носители русского языка передали бы его как «ш». Скорее всего, это идет из польского, который нам все-таки куда ближе и понятнее, чем венгерский. С буквами «a», «n» и «t» все понятно, тут никаких проблем нет. А вот с последним «s» – опять сложности. В венгерском языке это – «ш». Но русский, естественно, напишет в этом случае «с». Соединяем все буквы вместе и получаем: «шантас». Вы помните, что последняя буква в Никитиной записи была мало похожа на «ж»? Ее вообще невозможно было прочесть. Она была похожа на загогулину, плавно переходящую в вопросительный знак. Дайте-ка сюда эту бумажку – я вам покажу...»

Тут я обнаружила, что чересчур увлеклась. Передо мной сидел не следователь Соболевский, а сестра Марина, которая ждала моей реакции. «А ведь она с самого начала угадала, что речь идет не о действии, а о слове, – вдруг подумалось мне. – Вот тебе и «серенькие клеточки»! А я-то еще подсмеивалась...»

– Вот только последняя буква... – с сомнением проговорила сестра, не дождавшись моей реплики.

– Ты, Мариша, правда, гений сыска, – сказала я с искренним восхищением. – Последняя буква была в виде закорючки и сливалась с вопросительным знаком. Вот тебе и весь шантаж! Я бы ни за что не догадалась! Так бы и думала, что он вынашивал коварные планы. Знаешь, ведь остальные песни у него либо вовсе без названий, либо называются попроще, постандартнее; это все можно найти в любом разговорнике, а слово «пахота» – вряд ли.

– Ну да, – подтвердила Маринка, – можно предположить, что разговорник он приобрел из-за предстоящих гастролей... «Пахоту» он не нашел и решил спросить у тебя. Похоже, так оно и было, хотя точно мы этого уже не узнаем. Видимо, спрашивать он собирался по телефону – иначе зачем бы ему делать русский «конспект»?

– Правильно! – подхватила я, получая большое удовольствие от происходящего. Первый раз за все это время мы не ставили вопросы, а давали ответы – эта процедура нравилась мне куда больше. Наш диалог немного напоминал музыкальный дуэт: как только замолкала одна, тут же вступала со своей партией другая. – С иностранными языками у него всегда был напряг, отсюда – русские буквы, так ему было проще... И, знаешь, ведь в этом случае становится понятно еще кое-что. Помнишь, ты удивлялась, зачем писать на бумажке слово, которое и так знаешь?

– Ну, конечно, – вступила сестра. – Это мы увидели слово «шантаж». Точнее, вы с Соболевским. Не исключено, впрочем, что я бы тоже купилась... А Никита никакого «шантажа» не видел. Просто бессмысленный набор букв... Ну что, дорогая, давай, звони своему Соболевскому.

– Когда?

– Как это – когда? – удивилась сестра. – Чем скорее, тем лучше. Звони прямо сейчас!

– Нет, – сказала я, стремительно мрачнея. – Не буду я ему звонить, пока не поговорю с Костей.

Стоило мне вспомнить про Костю – и настроение упало так же быстро, как поднялось. Конечно, это замечательное ощущение – понимать, что происходит. Я ведь давно уже перестала считать, что это – в порядке вещей. Но пока мне удалось вытянуть из болота бессмыслицы только кончик носа. В самом деле, чего это я разрезвилась? Ну ладно, с «шантажом» от меня теперь, надо надеяться, отстанут... Но визит-то этот субботний, злополучный поход за записной книжкой все равно на мне. Да и не в том дело. Какое там путешествие!.. Если Костя... И шантаж обернулся пшиком, и Кузнецов, если верить Маринке, все наврал, но ведь Костя был там в субботу! Не знаю, зачем, не могу себе представить – но был! Кажется, тут ошибки быть не может. Он обманул меня – и пока я не пойму, что все это значит...