Ярость мщения - Дэвид Герролд

Это было потрясением – видеть чудовище Франкенштейна улыбающимся, смеющимся, хохочущим и скачущим вверх-вниз, вверх-вниз. Я старался попадать в такт, ибо в противном случае он оторвал бы мне руки.

Джейсон тем временем командовал: – Продолжаем прыгать! Раз-два! Раз-два! Танцуем друг с другом! Танцуем! Все расслабились! Не спите!

Теперь смеялись все. Я не поспевал за Франкенштейном. Тогда он по-медвежьи сгреб меня в охапку, как ребенка, и поскакал по кругу. Все улюлюкали и показывали на нас. Потом мы упали на траву, и Франкенштейн стал меня целовать и говорить, что любит меня, а я почувствовал себя таким счастливым, что поцеловал его в ответ и сказал, что тоже люблю его. Потом мы поднялись с земли и приступили к следующему упражнению.

– Теперь, – сказал Джейсон, – вы должны установить контакт со своим дыханием. Все положили руки на колени. Опустили головы. Закрыли глаза и медленно дышим. Задержали дыхание. Теперь выдохнули. Не дышим. Медленно вдохнули. Прочувствуйте собственное дыхание. Сконцентрируйтесь на нем. Не дышим. Теперь выдох. Будьте своим дыханием. Вдохнули.

Сначала я чувствовал раздражение. Потом расстроился. А через минуту заскучал, Долго ли это будет продолжаться? Я сконцентрировался на дыхании. Перестал прислушиваться к словам Джейсона, начал считать про себя и дышать, считать и дышать; я жил внутри своих легких. Спустя какое-то время остальная Вселенная исчезла. Голос Джейсона доносился откуда-то издалека. Он был ориентиром, если бы я захотел вернуться. Но я не хотел.

– Все, хватит, хорошо – Прекрасно. Теперь пришло время потянуться. Потянулись и достали до неба. Все тянемся. Давай, Джим, тянись до самого неба. Как можно выше.

Затем он заставил нас раскачиваться. Мы превратились в деревья. Мы качались на ветру. Мы чувствовали, как ночной бриз шевелит наши листья. Мы качались, как лес из людей-сосен, поворачиваясь к Джейсону – Солнцу, в то время как он ходил вокруг нас. Среди нас были маленькие деревца, тянущиеся, чтобы увидеть его лицо, и великаны, спокойные и величавые. Деревья-мужчины и деревья-женщины. Негнущиеся и гибкие, шумящие и молчаливые. Мы дышали. Раскачивались. Проходили дни. Сменялись времена года. Наступила весна, и мы расцвели.

А потом мы стали птицами, парящими над деревьями. Мы плыли в потоках воздуха. Смотрели на своего вожака и летели следом за ним. Ловили восходящие потоки и лениво поднимались вверх. Мы кружили и кувыркались. Парили в бело-голубом океане воздуха.

После этого мы были водой. От холода мы превращались в снежинки, беззвучно падавшие на траву. Мы медленно оседали на землю, друг на друга и таяли там. Мы перетекали друг в друга, мы становились друг другом.

А в конце мы были обезьянами, голыми, приседающими и подпрыгивающими, издающими вопли. Мы жались друг к другу перед лицом ночи. Кроме жестов и хриплых звуков, другого языка не существовало. Слова еще не изобрели. Мы снова были приматами, животными, человекоживотными. Детеныши уже свернулись клубочками и спали. Две обезьяны начали тихонько спариваться. Самка была слишком стара, чтобы иметь талию. Груди у нее обвисли. Совсем молоденький самец охотно и радостно оседлал ее. Я с одобрением наблюдал за ним.

Рядом со мной сидела молодая самка с. большими грудями. Я потянулся к ней и похлопал ее по спине. Она шлепнула меня в ответ. Мы потерлись носами. Это было приятно. Я решил спариться с ней – это тоже было бы приятно. Я похлопал ее еще немного, начал щупать груди. Она засмеялась и оттолкнула мои обезьяньи лапы.

Пожав плечами, я отвернулся посмотреть, что происходит в стае.

Высокая обезьяна, наш вожак, издавала звуки. Она изобретала слова.

– Довольно, пора возвращаться. Давайте придумаем века. Много веков. Придумаем наш век, двадцать первый. Давайте придумаем человека разумного. Станем на какое-то время людьми.

Я огляделся. На траве сидели голые люди. Разные – чересчур жирные или слишком тощие. Или грязные. Или растрепанные. Мальчишка с прыщами на ягодицах разлегся на пожилой женщине, лишенной всякого стыда. Я смутился. Чувство стыда еще не покинуло меня.

Мне не понравилось быть человеком. Я захотел снова превратиться в обезьяну, встал и признался в этом. Все рассмеялись и зааплодировали. Джейсон самодовольно улыбнулся.

– Видишь, что произошло. Едва ты вернулся к своим суждениям, отношениям, мнениям, как они автоматически отрезали тебя от твоей семьи. Так что же реальнее: чувства, испытанные тобой в обезьяньей стае, или твое мнение об этих людях?

– И то и другое реально, – ответил я. – Разве нет?

– В твоей голове – да, – парировал он. – Но одно – это настоящий чувственный опыт, а другое – лишь созданное тобой представление о том, какими должны быть твои чувства. От чего ты получил большее удовлетворение?

– От чувств.

– Правильно. Мнения и суждения о них не способны принести удовлетворение. Пойми, прошу тебя, Джим, что мы лишь стая обезьян, изобретшая речь, машины и кучу другой ерунды, включая мнения и предрассудки. Сейчас мы стоим перед выбором: следовать ли своему чувственному опыту или потеряться в дебрях надуманного? Что бы ты выбрал?

– Думаю, что стал бы обезьяной.

И тут я подпрыгнул, почесал под мышкой и захрюкал, чтобы подчеркнуть свою мысль.

Джейсон рассмеялся и захлопал в ладоши. Довольный, я сел.

– Вот вам классический случай, – сказал он. – Нагляднейший пример того, что я хотел продемонстрировать. Опыт пережитого вызывает трансформацию. Посмотрите на лицо Джима. Он уже другой человек. Видите проявление жизненности? "Я", что прячется внутри нас, стало теперь нам более доступным.

Все закричали и захлопали, а я чувствовал себя прекрасно.

– Произошла трансформация, Джим, и ты это чувствуешь, верно?

Я восторженно закивал.

– Таким образом, вы видите, что ощущение себя играющего, созидающего и есть ощущение себя как первопричины. Каждый теперь осознал, что он – источник собственного опыта, то есть источник трансформации. Есть такие, кто не понял? Нам предстоит разговор о трансформации, и, пока вы четко не уясните себе ее истоки, мы не сможем двигаться дальше.

Коротко суть дела в следующем: ощущение своего "я" как источника вызывает трансформацию. Вы занимаетесь собственной трансформацией все дни напролет. Когда вы источник опыта, который создаете, вы одновременно и источник трансформации, ибо можете перевоплотиться во что хотите.

Давайте остановимся на минуту на перевоплощении. Существует ли способ контролировать его? В определенном смысле нет. Вы не можете произвольно начать процесс и не можете его остановить. Вы постоянно перевоплощаетесь – пока не прекратите. И тогда вы прекращаете делать все. Для переставшего создавать себя существует даже специальный термин. Его называют трупом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});