Рагу из любимого дядюшки - Наталья Александрова

Никогда в жизни воздух не казался мне таким прекрасным, таким благоуханным! Я дышала и не могла надышаться.

И тут в моей памяти всплыла совсем недавняя сцена, когда я точно так же не могла надышаться после того, как чудом спаслась от удавки в том самом злополучном поселке Листвянка…

Вместе с этой мыслью ко мне вернулась способность соображать. Я повернула голову, пытаясь понять, куда исчез убийца и почему он не доводит до конца начатое дело, не пытается меня убить. Сейчас это было бы очень легко, я совершенно обессилела и не смогла бы оказать ему серьезного сопротивления.

Боковым зрением я заметила убегающего по коридору человека в белом халате, и в ту же секунду он скрылся за поворотом. Тут же я поняла, что его спугнуло: с другой стороны ко мне приближалась группа врачей, возглавляемая высоким дородным мужчиной лет пятидесяти. Судя по его важному, начальственному виду, это было какое-то местное медицинское светило — главный врач, или профессор, или заведующий отделением, в окружении своей свиты производивший обход подведомственной территории. Ослепительно белый, накрахмаленный до жестяного скрипа халат, надменное лицо с густыми темными бровями, белая шапочка, надетая так, словно это корона, — все вместе производило царственное, монументальное впечатление.

— Чтобы к завтрашнему дню все было сделано! — говорил профессор кому-то из своих спутников, и тот, кивая, быстро записывал распоряжения в блокнот, стараясь не сбиться с шага и не отстать от шефа.

Поравнявшись со мной, светило удивленно застыло на месте, густые брови поползли вверх.

— Это что? — спросил профессор у своих подчиненных, указывая на меня. — Почему у нас больные на полу?

Только сейчас я сообразила, что лежу на холодном и грязном линолеуме, куда упала во время борьбы с убийцей, и представляю собой чрезвычайно жалкое и неприличное зрелище.

— Я не больная, — отозвалась я, ухватившись за стенку и неловко поднимаясь на ноги.

— Тем более! — Голос светила набрал гневную мощь. — Почему у нас посторонние на полу?

— Разберемся! — раболепно отозвался от лица свиты человек с блокнотом, делая там очередную пометку. — Немедленно во всем разберемся и доложим, Георгий Вахтангович!

Я не стала дожидаться, пока со мной «разберутся и доложат», и торопливо зашагала по коридору, оглядываясь по сторонам. Впрочем, здесь почти все ходили в одинаковых белых халатах, и я не узнала бы своего неудачливого убийцу, даже если бы столкнулась с ним лицом к лицу.

Внизу, в вестибюле, оказалось полно народу, так что можно было не опасаться внезапного нападения. Я стояла, наблюдая за лестницей, чтобы не упустить Ленку, и думала. Последнее неудавшееся покушение, если можно так выразиться, очень благотворно повлияло на мои мыслительные способности. Такое впечатление, что голову продуло хорошим сквознячком. Потому что все события, случившиеся со мной, обрели смысл и выстроились в стройную систему. Кто-то хочет меня убить. В первый раз это случилось на даче, где чуть не взорвался газовый котел. Я-то думала, что убить хотели Ленку, но она тут абсолютно ни при чем, просто так все совпало. Охотились, несомненно, за мной, потому что Ленка никому не мешала, за муженьком своим не следила, о деньгах в сумке понятия не имела. Убивать ее не за что… А меня за что? Вот это вопрос! Я-то, конечно, тоже никому ничего плохого не сделала, но по всему получается, что кому-то сильно мешаю.

Я мысленно перебрала все случаи покушений: газовый котел на даче, потом возле дома, когда мы столкнулись с Ленкой и мне показалось, что на той стороне улицы на чердаке сидит снайпер. Вполне вероятно, что так и было, только убить хотели меня. Но я плюхнулась на асфальт и Ленку за собой потащила.

И когда я выслеживала Никиту, тот тип в Листвянке не случайно напал на меня. И если бы случайно не подвернулся Олег, то меня бы уже на свете не было. Потом льдина, свалившаяся на голову, и вот сегодня в больнице. Тут уж я сама не сплоховала либо прабабка Софья помогла…

Что же мне делать? Как выяснить, что нужно от меня тому типу? Из-за чего меня хотят убить? Олег… Олег, несомненно, может мне помочь. У него связи где-то там в спецслужбах, он взял мой телефон и сказал, что не хочет меня так просто отпустить, а самое главное — он присутствовал при покушении и знает, что я ничего не придумываю.

Но тут же перед моими глазами предстала картина: умирающая старуха шепчет с усилием: «Никому ничего не говори! Люди злы и завистливы… Сама проживешь…»

Возможно, она не права, но, прежде чем посвящать малознакомого человека в свои проблемы, неплохо бы самой в них разобраться.

Итак, с чего все началось? Пожалуй, с того дня, когда умерла прабабка Софья Алексеевна. Она оставила мне кота и завещание. Ну с котом все ясно, а вот с завещанием… Как там сказано — полдома и все остальное имущество… Как будто у нее было еще какое-то имущество… И это странное письмо, которое показал мне старичок-нотариус…

Тогда, в больнице, прабабка не успела рассказать что-то очень важное. И как знать, если бы она сообщила мне это важное, может, моя жизнь была бы совсем другой?

— Сонька, Сонька! — Это Ленка теребила меня за рукав. — Снова ты стоишь как в столбняке и никого вокруг не замечаешь!

По дороге к ее дому мы с ней обе молчали. Она едва боролась со слабостью, потому что от свежего воздуха кружилась голова, а я была занята своими мыслями.

Сдав подругу с рук на руки ее маме и оставив их выяснять отношения, я вышла на улицу и подумала, что старик-нотариус, скорее всего, прав: если я хочу разобраться с завещанием, нужно снова ехать в Парголово.

С одной стороны, я воспринимала все эти непонятные намеки в бабушкином письме с недоверием, но с другой стороны — нотариус упорно утверждал, что Софья Алексеевна была в здравом уме и твердой памяти. Кроме того, что меня мучило самое обыкновенное любопытство, нужно же в конце концов выяснить, о чем умолчала старушка и кто желает моей смерти. Иначе я так и буду шарахаться от каждой тени, и если и спасусь от убийцы, то закончу свои дни в психушке.

Маршрутка по моей просьбе остановилась недалеко от парголовской больницы, той самой, где умерла моя прабабка. Санитарка тетя Дуня никуда не делась и обрадовалась мне, как родной. Она даже расцеловала меня и прослезилась.

— Вспомнила все-таки нас, навестила! А у меня как раз смена заканчивается, пойдем ко мне, мать тебе тоже обрадуется. Софьины поминальные сорок дней скоро, как раз обсудить кое-что нужно, ты ведь за этим приехала?

— Извините, тетя Дуня, — я невольно отступила на шаг перед ее напором, — я вообще-то по другому делу. Вы не знаете такую Аксинью Прохоровну?

— Аксинью Прохоровну? — Санитарка глубоко задумалась. — Нет, такую не знаю. А это кто же будет?

— Это бабушки моей, Софьи Алексеевны, знакомая. Только она умерла, наверное, давно уже. Бабушка мне в завещании велела могилку ее навестить, — придумала я на ходу, — а где она, не написала.

— Да зачем тебе, — протянула санитарка, — чужие могилы навещать?..

Снова мне показалось, что в глазах тети Дуни мелькнуло подозрение. А может, просто тетка сильно интересуется чужими делами, своих-то интересов у нее, почитай, нету..:

Тут я вкратце рассказала про свое посещение нотариуса, не упоминая про царивший у него в конторе беспорядок.

— Уж не знаю зачем, а только надо, — твердо закончила я рассказ, — бабушка Софья в письме прощальном велела. И еще просила на сорок дней заказать поминальную службу.

— Это хорошо, это правильно! — оживилась тетя Дуня. — Это мы непременно сделаем по самому что ни на есть высшему разряду… Так умерла, говоришь, Аксинья Прохоровна… Так это, верно, баба Ксеня, она уж лет пять тому померла. Могилку, говоришь, навестить? Это дело хорошее, богоугодное, я тебя туда провожу…

В Парголове расположены два кладбища. Одно из них — огромное Северное, на котором хоронят горожан, жителей северных районов Санкт-Петербурга. К нему идут специальные маршрутки, к нему протоптана широкая народная тропа от автобусного кольца, туда ведет асфальтовая дорога от железнодорожной станции, и по этой дороге непрерывным потоком идут горожане на свидание со своими усопшими родственниками. Возле ворот всегда толчется народ, предприимчивые бабки торгуют цветами и еловыми ветками. На самом кладбище тянутся бесконечными рядами одинаковые могилы последнего времени.

Совсем иначе выглядит так называемое Старое кладбище, на котором хоронят только коренных жителей самого поселка. Оно маленькое, полузаброшенное, хотя к нему тоже тянутся время от времени одинокие старухи с букетиками полевых или садовых цветов.

Сюда и привела меня тетя Дуня.

Возле ржавых ворот, сразу за оградой, притулилась маленькая деревянная церковка, давно уже нуждающаяся в ремонте. Блекло-голубая краска, которой кладбищенская церковь когда-то была выкрашена, облезла от дождей и снегопадов, и стены храма казались почти белыми, как выцветшие от старости и невзгод глаза деревенской старухи. На покосившемся куполе сидела стая непременных галок, и какая-то сгорбленная бабка, стоявшая на паперти, закутанная до самых глаз черным платком, с интересом проводила нас взглядом.