Медный гусь - Евгений Немец

— Да нет, — засомневался Семен Ремезов. — Не бывает такого, чтоб раны за час затягивались. Может, вогулы тушу забрали?

Перегода пожал плечами, ответил:

— А куда б они ее дели? Ежели они свой дощаник перегрузят, то назад по Ендырю не пройдут, больно речка мелкая.

— Вогулы не возьмут убитого не ими медведя, — толмач покачал головой. — А туши нет, потому как то не обычный медведь был. Через душу олэм шаман в зверя вошел и на вора его навел. А после и раны ему исцелил. Теперь те раны на Агираше.

— Да ну! — удивился Васька Лис. — Выходит, вогулы могут зверями оборачиваться, как оборотни-перевертыши?

— Не оборачиваться, а вселяться в них, — поправил толмач. — И простой люд на такое не способен, а вот шаманы — другое дело. Слыхал я про это не единожды, хотя сам не видал.

— А ведь и вправду, когда шаман явился, у него в рубахе две дыры было, — задумчиво произнес Демьян. — Дырки как раз под пули, одна в животе, другая в груди, но крови не было.

Минуту сидели молча, обмозговывая слова Перегоды, затем казак встряхнулся, словно наваждение прогонял, к Ваське Лису лицо обратил, спросил бодро:

— Что там с ужином, Вася? А то кишка кишке уже кукиш кажет.

— Терпи, все голодные, — отозвался Лис, ворочая на углях подрумянившиеся куски мяса.

— Подождем… Рожин, про остальные души поведай, — Перегода вернул взгляд на толмача.

— Другая душа — ис, душа-щука. Через нее вогулы с реками и озерами связаны, с любой тварью подводной, с речными богами и кулями.

— Вот, значит, как шаман на нас Обского старика науськал, через душу-рыбу, — заключил Васька Лис. — Эх, изловить бы ту щуку да в котел ее на уху! И вся недобрая вогульским кулям!

— Чертову щуку без креста на голове на уху пустить?! — поразился Недоля. — Ты, Вася, совсем умом растревожился? Чтоб брюхо набить, готов из чертей щи варить? Хочубей вон уже связался раз с Обским дедом.

— Не скули! — огрызнулся Лис.

— Да тихо вы! — одернул стрельцов Перегода. — Лексей, сказывай дальше.

— Через душу-ис шаман из одной реки всю рыбу прогнать может, а другую реку рыбой наполнить, так что от плавников и хвостов вода закипит, хоть руками хватай. Может посреди тихой реки водовороты устроить, такие, что и струг потопят, а может…

— Волны в безветрии поднять высотой в три сажени, — мрачно закончил за толмача Мурзинцев.

Рожин кивнул, продолжил:

— Третья душа — лиль, душа-гусь. В небе ее стихия, с главными богами знаться призвана. Через эту душу шаман за советом к самому Мир-сусне-хуму восходит. У вогулов такая быличка имеется: Нуми-Торум не очень своего отпрыска любил и однажды решил его погубить. Огромное пламя на сына обрушил, а когда огонь спал, вместо кострища оказалось озеро, в котором плавал гусенок. Это Мир-сусне птицей обернулся.

— Ясно теперь, почему Медный гусь — шайтан Мир-сусне-хума, — заключил Мурзинцев.

— Вот-вот, — согласился Рожин. — Еще иноверцы такое сказывают. В давние времена, когда кругом была только вода без единого острова, Нуми-Торум решил сотворить сушу. Он гагару призвал и велел достать со дна ил. Гагара достала, и горсть того ила Торум приумножил и сотворил землю.

— Так гагара и гусь — разные ж птицы, — заметил сотник.

— Гагара, гусь, лебедь — один хрен, просто разные лики Мир-сусне-хума, и остяки с вогулами всех тех птиц одинаково почитают. И потому что птахи те — лики небесного бога, через душу лиль шаман ветрами править способен, дожди призывать, снега и туманы.

— И туманы, — задумчиво повторил сотник. — А в тумане над нами гагара кружила. Выходит, шаман через душу-гуся и душу-щуку нам преграды чинил. Чего дальше ждать, все медведи Югры на нас ополчатся?

— Ополчатся, — толмач кивнул. — Может, и не все, но нам и одного будет впору, ежели им Агираш править будет.

Васька за разговором следил внимательно, но и с мяса глаз не спускал. Теперь же объявил о готовности дичи, раздал товарищам по куску. Пресвитер от грудинки глухаря отказался.

— Петров пост, мне скоромного неможно, — пояснил он и попросил Семена принести ему кружку раскисших сухарей.

Васька пожал плечами и жадно вцепился зубами в свой кусок. И тут же получил от пресвитера подзатыльник.

— А Господу хвалу воздать, что не оставляет нас без пропитания? — отчитал отец Никон стрельца.

Васька от священника отвернулся, проворчал тихонько:

— За то надо бы Демьяну в пояс поклониться, а не Господу, — но шмат послушно ото рта отнял.

Пресвитер прочитал молитву, сотрапезников благословил, и все набросились на снедь. Некоторое время жевали молча, затем Перегода продолжил расспросы:

— Ну а что с четвертой душой?

— Четвертая душа — ис-хор, душа-тень. Через нее шаманы в мир Куль-отыра спускаются, с подземными демонами знаются. А последняя душа — ляльт, душа судьбы. Ляльт и делает человека человеком, его жизнь определяет. Она может быть кем угодно: соколом, волком, лосем, филином, белкой, даже жуком… Если твой ляльт, скажем, лось, то жить ты будешь долго и спокойно, если жаворонок, то быстро, весело и недолго. Потому все люди разные, говорят вогулы. Когда человек умирает, эта душа еще недолго при нем остается, потом уходит к предкам и ждет рождения младенца, чтобы в него войти. А ежели с человека содрать волосы, то душа не сможет к предкам вернуться, а потом возродиться. Без души ляльт человек жить не может, только кули, поэтому, Демьян, вогулы тебя и не тронули, они к кулям уважение питают, даже если это незнакомые им кули — русские…

— Вот же некрести, даже для общения с сатаной душу себе измыслили! — гневно перебил толмача отец Никон. — Нет больше сил моих терпеть это безбожие! Ну а вы? — пресвитер обвел сотрапезников тяжелым взглядом. — Почто уши-то развесили, бусарные?! Думаете, и в самом деле Демьяна лысина спасла? А забыли, что крест на нем? Вера его спасла! Вера могучая до небес молитву возвысить способна, а там Господь ее услышит и ангела в помощь молящемуся пришлет! Скажи, Демьян, молился, когда вогуличи на тебя ружья наставили?

— Молился, владыка, — послушно отозвался Перегода, но глаза долу опустил, чтоб на пресвитера не смотреть.

— Вот! — победоносно заключил отец Никон. — На Демьяна равняйтесь! С такой верой железной он и сатану одолеет!

Никто пресвитеру возражать не стал, все были с ним согласны… Но оставалось что-то еще, что-то непонятое, недосказанное, недоосознанное. И это что-то не давало покоя, заставляло думать, терзаться сомнениями.

Сотник обвел подопечных взглядом, остановился на Рожине, спросил:

— Скажи, Алексей, откуда у дремучих вогулов такое разнообразное виденье души? Как до такого додуматься можно?