Завсегдатай - Тимур Исхакович Пулатов

чайник на скамейку:

— Это последний. Чайханщик больше не даст бесплатно. Я говорил ему, что вы командир, но он ни в какую.

Беков, слегка растерявшись, привстал.

— Ведь я много лет пил в этой чайхане. Помнишь Клыча, Кулихан?

— Как же не помнить, командир?

— Так получилось, что все деньги вышли у меня. Скажи чайханщику, Маруф, пусть подождет до пенсии.

— О чем вы говорите, командир?! — поразился Эгамов его униженному состоянию. — Вы наш гость!

Он вынул мешочек с монетами и бросил сыну:

— Беги и отдай. И скажи Клычу, что ему не поздоровится!

Маруф, довольный тем, что сможет теперь ответить обидчику Клычу, снова побежал в чайхану, думая о том, какие же все-таки они странные, командир и его бывший адъютант, какие трогательные.

Вспыльчивый Эгамов долго не мог успокоиться, стоял, прислонившись к стене, и ворчал, называя чайханщика бесстыжим ослом.

— Выпей. — Беков протянул ему пиалу чая.

С благодарностью взял Эгамов пиалу и сел на край скамейки.

Нуров все это время молчал и смотрел на сидящих в зале крестьян в надежде увидеть кого-нибудь из своих, чтобы увезти вместе с Вековым в машине автобуса уже не будет до утра.

Вернулся Маруф с довольной улыбкой — нагрубил, видно, чайханщику, злейшему врагу отца.

Сел возле Нурова и, пока Беков и Эгамов пили чай, обменялся с председателем несколькими словами.

— С будущего года пойдешь учиться на тракториста, — тихо сказал ему Нуров, чтобы не услышал Эгамов и не возразил.

Маруфу всегда льстило, что взрослые говорят с ним серьезно.

Он избегал своих сверстников, считая их неинтересными.

Маруф пристроился возле отца и прошептал:

— Отец, я был в обкоме. Знаешь, там столько часов на стенах…

— После, — отмахнулся от него Эгамов.

— Знаешь, отец, — не унимался сын, — командир, конечно, заслуженный человек, но страшно занудливый. Не знаю, как мы с ним будет жить.

И это решил Эгамов пропустить мимо ушей, зная, что еще будет время наказать сына за непочитание командира.

Когда вышли все на улицу, чтобы уехать обратно в колхоз, Эгамов с Маруфом направились в чайхану отнести посуду.

А когда вернулись к вокзалу, грузовик уже отъезжал без них.

— Командир, — закричал Эгамов, боясь остаться среди ночи далеко от дома, — возьмите, пожалуйста, и нас!

Машина остановилась, и Беков из кабины спросил виноватым голосом:

— Где ты пропадал так долго, мой добрый Кулихан?

Сел Эгамов в кузов и сразу успокоился. Прижался к сыну и обнял его, сонного, за плечи.

— Видишь, к тому же он еще и невнимательный, — прошептал Маруф.

— Если ты еще раз скажешь плохое о командире, я тебе больше не отец! — снова разнервничался Эгамов.

Всю дорогу сидящие в машине молчали. Теплая ночь навевала грусть и склоняла к размышлениям.

…Жалел Беков о том, что не застал в обкоме старого приятеля своего — Мавлянова. Никого не было из прежних в обкоме, один Мавлянов… А тот, начальник рангом пониже, с которым утомленный командир поделился своим горем, решил успокоить его и сказал, что уже несколько лет обдумывает Нуров план перестройки жизни в Гаждиване и что план этот почти готов…

Несколько часов назад, несомый поисками справедливости, ехал командир в Бухару. Теперь тоска снова охватила его, и почувствовал Беков вину. Но вина эта была смутная, не принимаемая до конца.

«Хорошо, — подумал Беков, — что я не сбежал, а нашел в себе мужество вернуться… А ведь ты, Исхак, хотел сбежать, увидев, что сталось с заводом и Гажди-ваном, хотел уйти подальше от сложности жизни, так?.. Нет, быть теперь до конца с гаждиванцами, с Маруфом, который еще о многом спросит меня, с Эгамовым, слепо любящим меня и все мне давно простившим… И с Нуровым, с его новым проектом… Но как мне быть сейчас: помочь ему или же воспротивиться, потому что он делает все наоборот…»

…Старики все еще дремали во дворе, возле огорода, пахнущего в предутренние часы сыростью. Сказал им Нуров со злости: «Ждите!» — и они ждут, бросив семьи, дела… Вся жизнь их в ожидании…

Беков ничего не замечал. Хотелось ему скорее в постель, чтобы дать отдых слабому телу.

Маруф тоже, как только зашли во двор, бросился поскорей в дом. «Слабый сын, немощный, быстро устает, как старик, — думал Эгамов. — Была бы жизнь устроенная, кормил бы сына лучше… А такой он никуда не годится, ни в работники, ни в женихи. Может, от худобы он такой злой, циничный, мрачно мыслит?..»

Бывший адъютант снял с дерева лампу и стал освещать дорогу командиру. Видел, что Бекову стоит больших трудов не наступить кому-нибудь из спящих на руку.

Когда благополучно прошли половину двора, кто-то поднялся у самых ног командира.

— Товарищ Беков, — прошептал он голосом, которого Эгамов не узнал.

Эгамов поднял лампу: человек растерялся от света и зажмурился.

— Спокойствие, — неуверенно сказал он.

— Кто вы? — спросил Беков.

— Бесхвостый Барс…

Услышав кличку Турсунова, Беков вздрогнул. Нервно задрожали его руки, когда он протянул их, чтобы обнять Турсунова.

Но Турсунов отпрянул.

— Я уже третий час жду вас. — Обида была в голосе Турсунова.

— Так и сидели здесь? И ждали? Но к чему? Могли ведь пригласить к себе домой…

— Вначале сидел, потом не мог, лег. Но не спал. И сразу узнал вас, — говорил Турсунов. — А вы так неожиданно изменились… Неожиданно… — Взял он лампу и осветил лицо командира. — И вас, оказывается, время не щадит. А я-то думал… Приехали посмотреть, как мы живем? Добро пожаловать! Живем как полагается. Мирно и добропорядочно.

— Да вы, я вижу, пьяны, — удивился Беков.

— Пьян, извините, — угрюмо согласился Турсунов и пригласил: — Давайте-ка посидим здесь, во дворе. Утро скоро. Выйдет солнце, заводец наш осветит. Крысы убегут…

Турсунов обнял командира и стал медленно валиться на землю, ослабевая.

— И вас, оказывается, время не щадит. А я-то думал, — все удивлялся он. — Видели заводец?..

— Видел… А где те доски, которые я присылал тебе в тридцать пятом, весной?

— В тридцать пятом, весной?

— А железо? А цемент? — спрашивал Беков.

Турсунов молчал. Беков нагнулся над ним и пояснил Эгамову:

— Уснул…

— Сейчас я постелю вам, командир, — сказал Эгамов, направляясь в дом, но Беков возразил ему:

— Нет, я останусь здесь. С ним.

Сидя на корточках, он продолжал разглядывать Турсунова: к старости тот стал еще меньше ростом, а большая забота о делах гибнущего заводика придала его лицу черты интеллигентности.

— Но почему не в доме? — удивился Эгамов.

— Оставь нас, — рассердился командир и поставил в изголовье Турсунова саквояж, устраиваясь на ночлег.

Когда прилетела роса в огород, Беков проснулся и, поеживаясь, стал ощупывать свое одеяло. В полусне толкал