Право на легенду - Юрий Васильев

«Вот оказия, — думал Варг, глядя на понуро шагавшего Братишвили. — Ему бы дубы из земли выдирать, а он сейчас плакать будет. Тетюха. А симпатия в нем есть».

— Куда уж тебе домой, — согласился Варг. — Домой тебе нельзя. Специальности, говоришь, нет? Ну ладно. Грузчики у нас в порту хорошо летом зарабатывают. Пойдешь грузчиком?

— Не знаю… Придется пойти, наверное.

— А где остановился?

— Нигде. На автовокзале у сторожихи попросился переночевать пока.

— Герой! — рассмеялся Варг. — Землепроходец! Вот как мы с тобой решим. Дочка моя сейчас в отъезде, поживешь пока у меня. Потом в общежитие устрою. Скоро пароходы придут, за сезон и на билет заработаешь, и на гостинцы, и еще останется.

Уговаривать Володю не пришлось. Два дня он отсыпался, был молчалив, не отошел еще, должно быть, от финансовой катастрофы, потом приободрился, распаковал чемодан и достал фотографические принадлежности.

А вечером Варг увидел свой портрет. На него смотрел противный старикашка в позе адмирала Нельсона. Глаза у него были выпучены, руки по швам. Варг тихо застонал, но сделать уже ничего было нельзя. За несколько дней дом капитана превратился черт знает во что: отовсюду со стен глядели разноцветные уродцы, и в каждом, если очень захотеть, можно было узнать капитана Варга.

Вот так оно все и получилось.

Вчера Братишвили взмолился: «Хоть куда-нибудь пристройте на время, хоть камни таскать, хоть картошку чистить». Варг его пристроил — пойдет нынче на продовольственный склад ящики ворочать: место к навигации освобождать надо.

Пока Варг таким образом восстанавливал картину последних событий, Братишвили успел вдоволь нафыркаться под краном и теперь стоял в дверях кабинета с простодушной, прямо-таки детской улыбкой.

— Здравствуйте, капитан. Вы чем-то довольны, да? Вид у вас хороший.

— Правильно, Володя. Вид у меня хороший, хоть ты и храпел сегодня безобразно. Прямо: «трах-тарарах!» Ты почему храпишь?

— Не знаю… Но я храплю только тогда, когда не вижу снов. А сегодня я видел замечательный сон. Хотите, расскажу?

Варг приготовился было слушать, но тут зазвонил телефон. На этот раз звонила Эсфирь Яковлевна, заведующая небольшой ведомственной гостиницей для постояльцев высокого ранга — в поселке гостиницу назвали Домом дирекции.

Говорила Эсфирь Яковлевна не торопясь, но так плотно и обстоятельно, что вставить слово было нельзя. Да и не требовалось.

— Здравствуйте, мой дорогой, я знаю, вы чуть свет на ногах, вы птичка ранняя, жаворонок, это, поверьте мне, сулит вам долгие годы. Я не буду вас задерживать, я только хочу, чтобы не было осложнений. Мне опять дали указание оставить Егору Александровичу комнату, и я, конечно, оставила, но ведь Егор Александрович и теперь остановится у вас, не так ли? Я пыталась навязать свое мнение руководству, но руководство, вы знаете, всегда считает, что оно больше информировано…

— Правильно вы говорите, — успел все-таки ввернуть Варг, чем несказанно озадачил Эсфирь Яковлевну.

— Что правильно? — переспросила она.

— Все правильно. Егор будет жить у меня, так им и скажите. Могли бы привыкнуть за долгие годы-то. Вы от Нади что-нибудь имеете? Нет? И я тоже. Ничего, простим ей на сей раз. Экзамены у нее.

Надя считала Эсфирь Яковлевну своей крестной матерью. Варг не знал, в чем заключаются обязанности крестной, но если они заключаются в том, чтобы сдувать с ребенка пылинки и укладывать его в постель всякий раз, когда ребенок зашмыгает носом, то с этими обязанностями она справлялась блестяще.

Первое время, когда Надя была еще в садике, Эсфирь Яковлевна ограничивала свои заботы советами и наставлениями. Потом все чаще стала брать девочку к себе на выходные дни, говоря, что это полезно для духовного и умственного развития ребенка.

«Вы замечательный отец, — каждый раз повторяла она, — но вы, простите меня, всего лишь мужчина. Разве я в чем-нибудь не права?»

Эсфирь Яковлевну в поселке любили и уважали все. Кроме Николая Малкова.

«Вздорная баба, — говорил он. — Засюсюкает она нам девчонку».

Опять зазвонил телефон.

— Это я, что же еще, — торопливо заговорил Морозов. — Все я к тебе пристаю. Егор в Кепервееме сидит, только что сообщили. Аэродром раскис, большие самолеты не принимает. Думаю, не пришлось бы за ним «Аннушку» спецрейсом посылать.

— Ясно, — сказал Варг. — Ты оперативность проявляешь и от меня ждешь. Будет тебе оперативность, не суетись. Еще какие у тебя новости?

— Еще такие, что вроде бы с Пряхиным беда случилась. Пропал человек, понимаешь.

— Он же на озере.

— Был на озере. Третьего дня там ребята сели — Пряхина нет. Два часа ждали — все без толку. Лодка на месте. Печь не топлена, холодная.

— Даня не пропадет, — сказал Варг. — Не цыпленок, местный человек.

— Это верно. А все-таки забота.

— Без забот мы бы с тобой загнулись. Когда, говоришь, самолет на озере был?

— Два дня назад вроде.

2

Два дня назад Даниил Романович Пряхин сидел на приступке своего дома, гладил собаку, смотрел на озеро и пребывал в безмятежнейшем состоянии духа. Эта безмятежность, казалось, была разлита во всем, что окружало его: тихо дремали по берегам впитывающие тепло сопки; курился туман, поднимаясь к стекавшим с вершин белесым утренним облакам; изредка, словно нехотя, кричал в дальней протоке разомлевший по весеннему солнцу гусь.

Там, на побережье океана, откуда Пряхин улетел в первый же день отпуска, все еще было не пойми что: мокрая круговерть, ежегодное противоборство поздней весны и раннего лета, а здесь уже все определилось, все стало на место. И потому вот уже вторую неделю Пряхин живет на озере, в самой глубине чаунской тундры, полной мерой вкушая те нехитрые радости, которые в долгую зиму казались ему вообще несуществующими, выдуманными: разве мог он по дороге на Зеленый мыс или на Тайкуль, когда под гусеницами трактора стонала продрогшая до костей тундра, дымились черными провалами наледи, лопались, как шпагат, толстенные тросы, не выдерживая крутизны перевалов — разве мог он тогда верить в реальное существование этого мира, в то, что придет время, и снова запрыгает по мшистым кочкам нелепая птица цапля, готовая в неистребимой осторожности самое себя увести от своего же гнезда, что пойдет в сети тяжелый голец, что обнажатся и будут теперь уже до самого снега белеть среди тундры оленьи кости.

Зимой Пряхин берет иногда ружье и бродит по заячьим следам или поджидает в редком березняке отъевшихся почками куропаток, но делает он это без удовольствия, только для того, чтобы жирок не завязался. Стрелять ему не нравится. Да и не умеет он, честно говоря. Зима для него — время больших ожиданий. Но едва наступает лето, Пряхин берет положенные ему два месяца северного отпуска, и тут гори земля синим огнем — Пряхина нет. Пряхин сидит на озере и ловит рыбу.

Об этом давно все знали. Кроме того, начальство знало, что, если зимой понадобится построить плотину между Азией и Америкой, Пряхин ее построит, а летом его трогать нельзя. В конце концов, полагали они, хороший специалист имеет право на слабости…

На этот раз он прилетел на озеро загодя, чтобы успеть до путины кое-что по хозяйству сделать. Когда-то тут была перевалочная база геологов, от них остался ветхий домик и кое-какие сараюшки. Пряхин все это довел до ума — любо-дорого посмотреть! А посмотреть было кому: как только начнется рыба, гости пойдут косяками. Лететь сюда полтора часа, и, хоть озеро лежало несколько в стороне от воздушных дорог, любители свежего воздуха и вяленой рыбы всегда находили причины уговорить летчика посадить «Аннушку» или вертолет около дома Пряхина. Да и уговаривать особенно не приходилось: летчики — они тоже люди.

Вот и сейчас он уже приготовился было сколачивать раму под вешала, но тут из-под крыльца вылез заспанный Мартын и коротко тявкнул. Пес был флегматичным до полного равнодушия к жизни и лаял только на подлетавшие к озеру самолеты. Пряхин поднял голову и прислушался: так и есть, летит кто-то. Он пригладил рукой волосы: как-никак, а гости, и пошел встречать самолет. Идти надо было всего-навсего за угол сарая, где еще со времен геологов осталась хорошо укатанная в прибрежном галечнике площадка.

— Здравствуй, Коля! — сказал он, когда летчик спрыгнул на землю. — Здравствуй, дорогой. Что нового на Большой земле?

— А что может быть нового? Крутимся помаленьку. Я тебе свечи привез для «Москвы», просил ты меня, помнишь? Ребята специально прислали.

— Вот спасибо! Я тут без свечей пропадаю, старые еле тянут. Ну, пойдем, чайку попьем, перекусим чего-нибудь.

Они посидели немного, попили чаю, и Коля стал прощаться.