Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков

цвета сукна с английским гербом на пуговицах. Шил их портной Брусс, из английского магазина на Невском. Моду эту ввел Линевич. Это стала как бы особая форма, присвоенная павловским офицерам учебной команды. Командир 5-й батареи, барон Велио, и некоторые из старших донцов носили обыкновенные кители[28].

Линевич позволял себе надевать этот домашний костюм не только на территории своей части, но и являлся в нем на званые вечера павловского начальства. Так много шума наделало его появление в домашнем френче на балу у командира гвардейского сводного казачьего полка, свиты генерала графа Граббе. Эта вольность благополучно сходила Линевичу, но не прошла бы у другого.

В отношении к солдатам Линевич был очень неровен. Как у всех дурно воспитанных людей, у него настроение играло большую роль в его поведении. В самом деле, мог ли старый дядька, сибирский казак, преподать своему воспитаннику правила общественного поведения и подлинного джентльменского обхождения?

Когда Линевич появлялся на строевых учениях в манеже, то все обращали внимание на задок его фуражки. Если он был приподнят и торчал кверху, значит Линевич был сильно не в духе и ученье проходило бурно, с истошным криком, хлопаньем бичом по лошадям, по людям, по чём попало. Доставалось и нам, вольноопределяющимся, но все же в пределах благоразумия, так, чтобы мы не могли бы счесть себя оскорбленными.

С перекошенные от злобы лицом, с налитыми кровью глазами (очевидно припухшими от вчерашнего загула) Линевич гонялся за кем-нибудь из нас по манежу, когда не получался заданный им строевой прием. Иногда он доходил до такого бешенства, что бросал в виновного бич, комья земли и даже раз запустил свою фуражку. Как правило, было замечено, что чем больше злился и бесновался наш командир, тем хуже у нас все получалось. Даже лошади и те начинали нервничать, дурить и не слушаться всадников. Впрочем, сколько бы Линевич ни кричал на занятиях, я не помню, чтобы он наказывал солдат нарядами. Никаких дальнейших неприятных последствий для солдат его беснование не имело. На другой день Линевич приходил на ученье чистенький, свежий; правда припудренный, но веселый и довольный. В такие дни все в манеже шло прекрасно. И люди, и лошади чувствовали себя превосходно, а на барьере лошади даже прыгали выше, чем обыкновенно. Тогда Линевич отпускал по нашему адресу довольно серенькие остроты или, прервав ученье, рассказывал офицерам, своим помощникам, анекдоты. Линевич никогда не бил солдат ни рукой, ни стеком, как это делал его помощник – поручик Перфильев. Солдатам он импонировал своей ловкостью и удальством. Он мастерски рубил и брал барьеры, что не все офицеры умели делать. В отношении к вольноопределяющимся был вежлив, но, разговаривая с ними, всегда делал страдающее лицо. Мы хорошо усвоили его манеру: для сильнейшего разноса нас ругать нашего соседа. Нам говорилось: «Мезенцев, уберите, пожалуйста, зад», а впереди идущему: «Савченко, убери ж…, что сидишь, как … на именинах?»

Мне для строевых занятий достался конь Донец. Это было умнейшее животное. Он прекрасно знал все команды и с голоса выполнял их. Как-то я прозевал команду, и услышал голос Линевича: «Корсаков, не мешайте вашему умному коню выполнять мою команду!». Раза два в месяц Линевич приглашал на наши гимнастические и верховые занятия трубачей. Удивительно, что музыка прекрасно действовала на нас и лошадей. Все труднейшие гимнастические упражнения под музыку проделывались легко, без всякого напряжения, а лошади крепко держали ритм рыси и галопа, меняя аллюр по слуху, не дожидаясь приказа наездников.

Редко, но бывало, что Линевич устраивал ночные тревоги. Тогда вся учебная команда носилась за Линевичем по полям, болотам и оврагам, окружающим Павловск. Конечно, в таких случаях Линевич бывал сильно в подпитии. Надо заметить, что и пить Линевич тоже умел хорошо, и в соревнованиях такого рода выходил победителем.

Старые солдаты любили рассказывать, как Линевич умел «гулять». Тон их рассказа свидетельствовал о том, что они в душе очень гордились своим командиром. Рассказывали, что как-то на маневрах наши офицеры попали в гости к драгунам[29]. Пили всю ночь. Наутро Линевич в свою очередь пригласил драгун гулять в походную палатку 2-й батареи. Гуляли еще день и ночь. Наконец в «живых» остался один только Линевич, а из драгун – штаб-ротмистр Римский-Корсаков (не родственник), первый пьяница во 2-й кавалерийской дивизии. Трубачи и песенники уже давно перестали играть и петь. Корсаков запросился «домой». Хозяин его удерживал. Гость рвался уходить, а Линевич его не отпускал и стыдил. Корсаков отказывался пить. Тогда Линевич вдруг рассвирепел и, обнажив шашку, потребовал, чтобы гость пил за здоровье 2-й батареи. Тот тоже пришел в ярость и схватил пустую бутылку. Вестовые стали разнимать своих офицеров. Безобразную сцену прекратил трубный сигнал тревоги. Все бросились «по коням», а через несколько минут Линевич уже вел галопом свою батарею на позицию.

Такого рода геройство особенно нравилось нашим станичникам-донцам. Они умели по достоинству оценить казачье ухарство сибирского казачка – Линевича. Гомерическая гульба была в традициях славных сынов Дона.

Я лично был свидетелем подобного же фантастического гуляния Линевича с нашими офицерами. Как-то летом 1 и 2 кавалерийские дивизии были срочно вызваны из лагерей Красного села для учебного отражения десанта в Финском зализе. После стрельбы по движущимся мишеням в море, мы к вечеру расположились на ночлег где-то около Ораниенбаума. Вахмистр Бочкарев пригласил меня ночевать в свою палатку. Рядом, в ста шагах находилась офицерская палатка-столовая. Гулянье началось с зарей. Всю ночь там играли трубачи и пели песенники. Всю ночь оттуда раздавались отчаянные крики, вой и улюлюканье. Раннее солнце осветило картину столь же живописную, сколь и назидательную. На ярком фоне зелени высилась белая палатка, сверкающая в лучах солнца, как шатер шемаханской царицы, а вокруг неё, в самих разнообразных позах лежали «трупы» господ офицеров, выползших из палатки.

Конечно, я всю ночь не мог сомкнуть глаз. Не спал и мой хозяин, Бочкарев. Он был озабочен тем, чтобы солдаты не последовали примеру господ офицеров и не перепились бы. Он поминутно обходил все лагерное расположение и караульные посты. Он знал, этот старый солдат-дипломат, что за малейшее нарушение порядка отвечать будет он, а не офицеры.

Мне не раз приходилось слышать горькие сетования со стороны солдат на вопиющую расточительность их командиров. Они называли это «развратом». Они прикидывали в уме, сколько один офицер мог «прогулять» в вечер денег, и ужасались. При этом они сильно приуменьшали подлинный расход денег, не представляя себе реальные ресторанные цены. Так у них сложилось мнение, что самое дорогое вино – это шампанское.