Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

Валерка вырвался и пулей вылетел из гостиной. Я зло выпалил: «Тогда и я тут не останусь!».

Отец гаркнул: «Я тебе не останусь! Договоришься у меня сейчас!».

Не сводя с отца ненавидящего взгляда, я демонстративно встал из-за стола. Соня шепотом взмолилась: «Стас, пожалуйста, не надо!».

Я пошел к двери, игнорируя ее просьбы и отцовские крики в спину: «Сейчас же сядь на место! А ну вернись, я сказал!».

Валерка тогда уехал к себе в слезах. И больше к нам ни ногой, как я ни звал. В конце концов высказал мне, что надоело ему водиться с мелюзгой, скучно. Сейчас-то я понимаю, что он это брякнул от обиды, а тогда послал его в ответ. Дома потом молча страдал месяц, два, не помню. Но дружить мы перестали. Отец потом сказал: «И правильно, нечего общаться с кем ни попадя, выбирай друзей своего уровня».

Сейчас Валера работает в нашей гимназии охранником. Он уже успел закончить школу, сходить в армию, дембельнуться, встрять в какие-то неприятности, из которых его вызволил отец по просьбе Владимира Ивановича. Опять же отец помог ему и устроиться к нам с этого года. Теперь Валера сутки через двое сидит в холле и залипает в мониторы. Мы с ним при встрече здороваемся, иногда даже болтаем о том о сем, как будто ничего не было. Ни дружбы, ни болезненного разрыва, ничего.

Но если бы не Валера, то я даже не знаю, чем бы история с матерью Гордеевой закончилась…

В тот день мы с Милошем собирались после уроков съездить в клинику его матери. Точнее, я обещал его туда подкинуть, а заодно хотел посмотреть на брата Инессы. Может, сфоткаю его, думал.

Мы уже выезжали с территории гимназии, когда мне позвонил Валера. Это как раз была его смена. Ничего внятно по телефону не объяснил. Сказал только, что нужно возвращаться и срочно гнать в спортзал, типа, Сонька с подругами там какой-то лютый жесткач устроила.

Мы развернулись и назад. Ломимся в спортзал — закрыто изнутри. Но голоса слышны. Я отправил Милоша к Валере за ключами, а сам позвонил Соньке. Она, слава богу, ответила. Открыла мне дверь.

— Что тут происходит? — спросил я, но уже и сам увидел Меркулову. Она стояла на коленях, низко склонив голову, и закрывала грудь руками. Рядом на полу валялись остриженные волосы и разорванная блузка.

А затем бросил взгляд в сторону и вообще офигел. Почему-то сразу я ее даже не заметил.

Там, скрючившись на полу, еще кто-то лежал. Неподвижно. Я видел только униформу уборщицы. А на голове у нее зачем-то был черный пакет, как для мусора.

— Это еще что? Кто это?

Я присел возле нее, стянул с головы пакет. И вздрогнул. Глаза у нее оказались полуоткрыты, но взгляд был жуткий, как будто неживой, стеклянный такой. А лицо перекошено.

— Что с ней?

— Ой, я не знаю, — ответила Сонька. — Она такая кривая и была.

— Соня, блин… что с ней? — повысил я голос. — Почему у нее на голове пакет?

— Стас, она сама виновата. Приперлась сюда и давай блеять. Типа, что вы творите? Смотреть на такое невозможно. Ну мы и надели ради прикола ей на голову пакет. Типа, не смотри, раз невозможно. И всё! А она его снимать не стала, завалилась вот…

Тут в спортзал заглянул Милош.

— Иди сюда. Посмотри, что с ней? По ходу, надо скорую вызывать.

— Нафига сразу скорую? — бубнила под руку Соня. — У бабки же обычный обморок. Давайте ее просто польем холодной водой?

— Сонь, ты совсем дура? — прикрикнул я, глядя на нее снизу вверх, потом спросил Милоша, который осматривал ее с озабоченным видом. — Ну что?

— По-моему, у нее инсульт. Давно она так?

— Да нет, — пожала плечами Сонька, резко меняясь в лице. — Минут за пять до прихода Стаса… Инсульт? Это что? А это… это опасно? Она не умрет?

Я подхватил уборщицу на руки и бегом с ней на стоянку. Потому что в лучшем случае скорая доберется сюда из города за час. А Милош сказал, что при инсульте каждая минута на счету.

По пути мне попался Платонов. Увязался следом: что это? Что с ней? Что произошло?

На ходу я бросил ему: кажется, инсульт.

Усадил ее в машину, рванул в город. Платонов на своей колымаге поперся за мной. Там, уже в больнице, когда ее увезли на каталке, накинулся на меня чуть не с кулаками.

— Что вы с ней сотворили?! Кто это сделал?

— Это я… Я просто неудачно прикололся.

— Как?!

— Надел ей на голову пакет.

— Зачем?!

— Говорю же, просто по приколу.

Платонов смотрел на меня как на чудовище.

Я, обогнув его, пошел к выходу.

— Стас! — крикнул он мне вслед. — Я всё доложу отцу!

На самом деле ушел я тогда не сразу. Боялся, что она умрет. Но торчать рядом с истеричным Платоновым было невмоготу. Просто стоял на улице. Потом туда же на крыльцо вышел покурить мужик, как раз тот, который ее и увез из приемного на обследование. Спросил его, как она. Тот сказал: «Жива. Нормально все должно быть. Успели».

Обратно ехал как не в себе. Ещё и Сонька позвонила. Рыдала в трубку: «Стас, она не умрет? А если умрет, что будет? Стас, а что в больнице сказали? Я боюсь… Мне так страшно и плохо… я умереть хочу… Я ведь не знала, что она больная… Я не хотела… Мы просто пошутили… Это была всего лишь шутка… Стас, что теперь будет? А папа узнает?».

А позже я сидел с Валерой и смотрел с ним запись. Без звука, но и так всё было ясно. Уборщица открыла своим ключом спортзал. Увидела, как девчонки глумятся над Меркуловой. Стала махать руками и, видимо, кричать на них. Эти — в ответ огрызаться. Потом Сонька обогнула ее, зашла со спины. Пока с уборщицей скандалили Яна с Аллой, Сонька вытянула из ее же тележки рулон с мусорными пакетами, размотала, один оторвала. Потом подлезла сзади и надела ей на голову. Уборщица еще несколько минут, как слепая, металась из стороны в сторону, вытянув вперед руки. А эти три дуры хохотали, крутились рядом с ней, хлопали. Наверное, кричали ей что-нибудь, дразнили. Та, в конце концов, совсем потерялась и упала. Немного подергалась и замерла. Ну и почти сразу пришел я.

— Валер, можно это как-то… удалить? Сонька моя дура, конечно, безмозглая. Сначала делает, потом думает. Как в раж войдет, так берегов не видит. Но отец её за это вообще растерзает. Он и так без всякой причины ее долбит постоянно. Только и ждет повода, чтобы от нее избавиться. Короче, не надо, чтобы он про это узнал.

— Ну не знаю… Не, Стас, ты не подумай, я рад тебе помочь. Просто смысл? Даже если затереть кусок, типа, сбой там был или что… ну все равно же будут разбираться, выяснять… Менты точно поймут…

— Да какие менты, Валер? Не будет никаких ментов. Никто их сюда даже близко не допустит. Директор сам первый всё замнет. И отец ему поможет. И тебе скажут, чтоб всё стёр и молчал, типа ничего не было.

— Так она, ну эта тетка, сама ведь может им рассказать, она же видела…

— Да что она там видела? Скажу, что это был я. Подошел сзади, ну и… но это капец, конечно.

С минуты мы оба молчали.

— А девку ту за что они прессовали? — спросил Валера.

— Да дуры… Мудака одного не поделили. Шаманского. Знаешь такого? Из нашего класса.

— С Соней ходил? С хвостиком такой? Ага, видел. Ладно, я что-нибудь придумаю с этой записью. Тебя-то самого тоже нахлобучат…

— Да пофиг.

Приехал домой уже поздно. Сонька сидела в своей комнате, носа не высовывала. Даже ужинать не пошла. Сидела в кресле и плакала. Даже толком с ней такой и не поговоришь. На все мои слова, на все вопросы она, икая и захлебываясь слезами, повторяла как заведенная:

— Я не хотела… я не знала… она сама виновата… сама к нам полезла… я не хотела…

39. Стас

Мы заезжаем во двор дома. Водила пытается зачем-то взять у меня сумку с вещами, которых поднакопилось порядком, пока лежал в больнице.

— Давайте отнесу.

Я от удивления аж на «ты» перешел:

— Ты чего? — говорю ему. — Я уж как-нибудь сам.

Владимир Иванович, буркнув под нос «извините», успокаивается.

Поднимаюсь не спеша, хотя успел соскучиться по дому. В больничке — смертная тоска. За три недели я там чуть с ума не сошел.