Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ) - Шолохова Елена

— Я бы с радостью. Но я не могу оставить маму.

— А сейчас она как?

— Сейчас с ней соседка. Но это же на полдня…

— Так тут тоже недолго, всего два дня! Самолет, отель, питание, всё оплачивается.

— Пусть Смолин едет, — предложила я.

— Он уже отказался, я ему еще в сентябре предлагал. Да и ты посильнее будешь в математике. Он слишком импульсивен, а ты умеешь сосредоточиться.

— Я подумаю, — пообещала я скорее для того, чтобы он больше меня не уговаривал.

— Думай, но отказ не принимается, — заявил Арсений Сергеевич. — Кстати, зачем тебя директор вызывал?

— Объяснительную писала из-за пропусков. А… эти объяснительные куда потом…?

— Никуда, — махнул он рукой. — Не переживай. В личное дело подошьют и всё. В аттестате или еще где это никак не отразится. У нашего Яна Романовича просто такой бзик — по каждому поводу требовать объяснительные. Я сам писал уже раз пять из-за всякой ерунды, ой даже больше. А у нашего друга Смолина личное дело из-за этих объяснительных толщиной, наверное, как «Война и мир». За каждый прогул, за каждую драку или еще какую мелкую выходку — садись и пиши. Куда они директору? Что он с ними делает? Бог его знает. Не удивлюсь, если он их даже не читает.

Тут-то меня и осенило. Вот где ответы на мои вопросы! Надо только добраться до личных дел нашего класса и найти нужную объяснительную. Раз уж по всякой мелочи их пишут, то про случай с мамой — тем более должны.

Я аж загорелась сразу.

— А личные дела где хранятся?

— У директора в кабинете. Видела, у стены за его столом шкафы? Вот там вся эта макулатура.

Я так ухватилась за эту мысль, что тут же стала прикидывать в уме: директор редко бывает на месте. Все время в разъездах. А секретарша, уходя на обед, никогда не закрывает приемную. Я сама сколько раз проходила мимо и видела. Полчаса она точно отсутствует, а то и дольше. Надо просто улучить момент и туда проникнуть. Правда, кабинет директора может оказаться закрыт. Но почему бы не попытаться?

Я об этом сегодня полночи думала. То мне эта затея казалась полной дикостью. Бредом. Чистым безумием. То, наоборот, думала: люди ведь, когда им надо, и не такое делают. А мне очень надо!

Ну а если попадусь, то скажу правду. Прямо в лоб так и скажу: хочу знать, кто чуть не угробил мою маму. И пусть что хочет, то и делает. Еще посмотрим, кому больше бояться надо.

***

Приезжаю в гимназию, как всегда, почти за час. И, пока в коридорах пусто, успеваю прогуляться по второму этажу, мимо приемной. Но сейчас она, конечно, заперта на ключ.

Спускаюсь в комнату отдыха. Обычно я здесь коротаю утренние часы до занятий. Сижу, что-нибудь читаю, ну или повторяю домашние задания. Но сейчас я почему-то вся на взводе. Даже усидеть на месте спокойно не могу.

В какой-то момент подхожу к окну, приоткрываю одну створку, впуская свежий, прохладный, чуть пряный воздух.

Окна здесь выходят на парковку, уже запруженную машинами. Ничего интересного, не на что смотреть, но с минуту я стою, не двигаюсь. В общем-то, можно уже идти в класс, но я, как обычно, тяну до последнего.

Вздохнув, собираюсь было вернуться обратно на диван, как вдруг вижу — на стоянку влетает и, виртуозно вклинившись в узкий зазор между двумя машинами, резко останавливается красный Порше.

«О!» — вырывается у меня тихий нечаянный возглас.

Смолин?!

Его выписали? Он поправился? Так быстро?

Вчера Соню спрашивал преподаватель по физике, когда Стас вернется к учебе. Так вот она ответила, что только со следующей неделе.

Припав к окну, неотрывно слежу за ним. То есть — за ними.

Смолин не один, а со своей Соней. Идут неспешно в сторону центрального входа. И, по-моему, ругаются. Точнее, он как будто ее ругает, а она просто выглядит расстроенной. Доносится его голос, раздраженный такой. Но слов не разобрать, слишком далеко.

Они заходят за угол и пропадают из вида, но я так и продолжаю стоять у окна. Ловлю себя на том, что вдруг разволновалась. Даже сердце колотится. Ну это и понятно — неизвестно ведь, что теперь будет с его возвращением. Скорее всего, моя спокойная жизнь закончится.

Смотрю на часы. Через десять минут звонок. Еще пять минут побуду тут и пойду.

И вдруг за окном снова возникает Смолин. Только теперь он с Яной. Она, видимо, его у крыльца перехватила и теперь тянет сюда, где никого нет. Он идет за ней нехотя, и вид у него откровенно кислый.

Останавливаются они прямо под окнами.

— Ян, давай потом поговорим, — упирается Смолин. — Сейчас уже звонок…

— Знаю я твое «потом»! Стас, я так больше не могу. Ты не отвечаешь ни на сообщения, ни на звонки. Ты меня тупо игноришь! Что происходит? — спрашивает Яна с истеричными нотками.

Смолин отвечает ей не сразу. Смотрит на нее так, будто вынужден сказать ей что-то очень неприятное.

— Стас, в чем дело?!

— Ян, ты прости, короче… Ты — классная, вообще шикарная… — наконец произносит Смолин и неожиданно поднимает голову к окну. А в меня будто кипятком плеснули.

Черт, как же неловко вышло! Словно я тут специально пристроилась их подслушивать.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Силой заставляю себя остаться на месте. Если Смолин меня заметил, а он наверняка заметил, то глупо будет сейчас отходить. Все равно что расписаться в том, что я за ними тайком наблюдала.

А я здесь вообще-то встала раньше, чем они сюда пришли!

Может, все-таки не заметил?

— Но? — спрашивает громко, с надрывом Яна.

— Что «но»?

— Ну, продолжай! Я такая классная, но… Всегда же есть «но», когда так говорят.

— Нет, никаких «но», — улыбается ей Смолин. От его скучающего, раздосадованного и немного виноватого выражения — ни следа. Теперь он смотрит на нее как сладкоежка на конфетку. Я даже поражаюсь такой внезапной метаморфозе.

— А за что тогда «прости»? — недоуменно лепечет Яна.

— Прости? — не сразу понимает ее Смолин. — А-а, это… Ну, за то, что не отвечал на твои сообщения. Не сердись, ладно? Я по тебе соскучился.

— Правда?

Яна обвивает руками его вокруг талии, он — её, и они целуются. Тут уж я не выдерживаю. Окончательно смутившись этой интимной сцены, так что щеки запылали, иду к дивану, подбираю свою сумку и ухожу.

38. Стас

Из больницы меня забирает Владимир Иванович, водила отца. Сам отец сегодня укатил в командировку. Владимир Иванович отвез его в аэропорт, а оттуда — за мной.

Сколько себя помню, он всегда у нас работал. А с его сыном Валерой — он меня на три года старше — мы раньше даже дружили. Причем с самого детства. Гоняли везде втроем — я, Валерка и Сонька. Пока отец не вмешался. Нам с Соней тогда было по одиннадцать.

И случилось всё прямо в Новый год. Хотя это для меня «случилось», отец же, я уверен, уже и не помнит ничего.

Он тогда не отпустил Владимира Ивановича домой. Потому что до вечера сам разъезжал по городу, а первого января утром рано мы улетали на Сейшелы, и тот должен был доставить нас в аэропорт. А его жена, мать Валерки, накануне попала в больницу с аппендицитом.

В общем, позвал я Валеру к нам. Типа чего человеку сидеть в новогоднюю ночь в одиночестве? Тот страшно обрадовался, приехал. До праздничного ужина мы бесились в моей комнате. Потом спустились в гостиную, когда позвал отец. Он тогда был женат на Оксане. Про нее не буду — там ничего интересного, да и исчезла она из нашей жизни довольно быстро.

Уселись втроем за стол. В зале огни, елка, нарядные гости. Кроме отца с Оксаной было еще человек пять-шесть, их я смутно помню. И вот тут отец встал в позу. Сказал: «Пусть мальчик ждет вас на кухне, там и поест заодно с прислугой. А мы встретим Новый год и можете идти играть дальше».

Валерка вскочил, а я вцепился в его рукав. Велел ему остаться. И запальчиво заявил: «Никуда он не уйдет! Валерка будет с нами встречать Новый год».

Отец побагровел, все резко притихли. Не будь гостей, представляю, что бы он устроил. Но при людях он старался держаться и поэтому просто рявкнул в полсилы: «С нами он сидеть не будет!».