Владыки мира. Краткая история Италии от Древнего Рима до наших дней - Росс Кинг

заранее о походе революционера) – они застали врасплох. Никаких планов по управлению этими обширными и политически неоднородными новыми территориями – которые Кавур, никогда не ездивший южнее Флоренции, называл «самой слабой и самой коррумпированной частью Италии» [20] – у них не имелось. Один из эмиссаров Кавура уверял его, что Север может «приручить» Юг и «сделать его управляемым» с помощью «нашего превосходства в храбрости, уме и морали, опыте и характере» [21]. Эта якобы неполноценность южан стала постоянным рефреном в речах интеллектуалов Севера. В 1876 г. один из них, тосканец, сравнивал сицилийцев с «дикарями» Северной Америки [22].

Новая администрация продавливала реформы и модернизацию. Началось строительство обычных и железных дорог – такие инфраструктурные проекты в свое время игнорировались Бурбонами: на 1860 г. в королевстве обеих Сицилий имелось лишь 100 км дорожного полотна. Но после объединения большинство проектов двигалось очень медленно из-за тех же фискальных ограничений, которые мешали Бурбонам. Начальная школа в 1861 г. сделалась обязательной – важное новшество, учитывая, что неграмотность в Апулии, Калабрии, на Сицилии и Сардинии превышала 90 % [23]. Однако родителей приходилось убеждать, что детям необходимо учиться читать и писать – что особенно сложно в случае с бедными крестьянами, чьи дети вынужденно работали в полях. Безграмотность на Юге означала, что там существенно меньшая часть населения имела право голосовать – а следовательно, хотя бы теоретически влиять на изменения. На землях бывшего королевства обеих Сицилий в 1861 г. насчитывалось 9,2 миллиона человек, или 47 % всего населения молодого Королевства Италия. При этом южане составляли меньше трети электората.

Неспособность правительства навести порядок на Юге, особенно в бедных аграрных районах, обнаружилась в том, что позже станут называть grande brigantaggio («большим бандитизмом»), терзавшим сельскую местность во время и после Объединения: вооруженные банды похищали людей, грабили и вымогали, нападали на почтовые кареты, убивали полицейских и других госслужащих. Этот хаос на сельском Юге породил новую силу в итальянском обществе, которая будет жить долго и принесет еще много страданий. Слово «мафия» впервые прозвучало в 1863 г. в сицилийской комедии «I Mafiusi de la Vicaria», действие которой разворачивается в палермской тюрьме. В середине 1860-х гг. официальные лица в Палермо использовали этот термин – он, возможно, произошел от арабского «марфуд» (отвергнутый) [24] – для описания мелких бандитов и недовольных политическим режимом. Имелась своя мафия и у высших классов, Mafia in guanti gialli («мафия в лайковых перчатках»), состоявшая из землевладельцев и других обеспеченных граждан, считавших монархические институты инструментом ограничений и контроля, отвлекавшим внимание народа от их устоявшейся власти и влияния. Эти господа называли себя «людьми чести», решавшими политические, правовые и территориальные проблемы – свои и чужие, – не обращаясь к хронически слабым и неэффективным органам государственной власти.

В 1870-х гг. начинает оформляться еще одно тайное общество, хотя и с совершенно иной мотивацией. В 1864 г. русский анархист Михаил Бакунин переезжает во Флоренцию и основывает тайный революционный кружок с названием «Флорентийское братство». Через год, убедившись, что нищенствующие неуправляемые крестьяне – отличная спичка, с помощью которой можно разжечь революцию, Бакунин перебирается в Сорренто, недалеко от Неаполя. Тут он находит восторженных поклонников среди тех, кто разочаровался и в Рисорджименто, и во власти вообще. Среди его последователей – недоучившийся студент-медик Эррико Малатеста и молодой человек из семьи богатых землевладельцев из Апулии, Карло Кафьеро.

Как многие анархисты, Малатеста и Кафьеро увлечены идеей «пропаганды действием», то есть верят, что мятеж – самая действенная форма пропаганды. С этой целью они в апреле 1877 г. готовят восстание в суровом криминальном горном районе Матезе, примерно в 60 км к северо-востоку от Неаполя, среди воинственных крестьян, которых власти, бесконечно пытающиеся взять буянов под контроль, зовут «потомками самнитов» [25]. Их бунт был быстро подавлен с помощью 12 000 солдат, весьма крупного подразделения – очевидно, власти всерьез боялись, что анархисты могут преуспеть, инициировав широкомасштабное восстание. Молодые же анархисты отнеслись к неудаче философски: «Не справились в этот раз, – пожал один из них плечами после того, как вместе с товарищами был арестован, – значит, справимся в следующий» [26].

Итальянские анархисты и правда останутся неустрашимыми в последующие годы, несмотря на правительственные облавы и репрессии. Потом они перейдут от организации восстаний к террористическим актам, иногда шокирующим.

* * *

Объединение сделало решение языкового вопроса еще более неотложным, так как после 1860 г. королевству требовалось вести диалог – по ряду бюрократических, дипломатических и педагогических причин – на прежде разрозненных территориях, каждая из которых говорила на своем диалекте. Лингвистическую проблему подчеркивал тот факт, что трое из величайших героев Рисорджименто не были носителями итальянского. Гарибальди рос в Ницце, родным для него был лигурийский, вторым – французский. У Камилло Кавура первый язык – французский (на самом деле его звали Камиль). По словам его друга, он выглядел impacciato («неуклюже») всякий раз, когда говорил или писал по-итальянски [27]. Король Виктор Эммануил тоже свободно изъяснялся на французском, но предпочитал пьемонтский диалект, характерный для его родного Турина. Знаменитая фраза, которую он произнес после прибытия в Рим в 1871 г. – «Ci siamo e ci resteremo» («Мы здесь, и мы остаемся»), – была в действительности сказана на пьемонтском: «Finalment I suma». Звучащая в переводе как «Наконец-то мы здесь», она скорее всего означала не великое исполнение исторической миссии, а вздох облегчения от того, что его поезд из Флоренции, шедший с опозданием, наконец-то доехал до Рима.

Без сомнений, ключом к становлению государственного итальянского языка, способного сплотить народ, было образование. Закон Казати, впервые принятый в Сардинском королевстве в 1859 г., а после Объединения распространенный на всю Италию, утвердил за государством роль органа, дающего доступ к образованию вместе с католической церковью – или вместо нее, веками единолично занимавшейся всеми вопросами распространения знаний. Начальное образование (первые два, а после 1877 г. – первые три года школы) отныне являлось обязательным. Итальянский становился самым важным предметом в начальной школе. В январе 1868 г. министр всеобщего образования, Эмилио Брольо, организовал специальную комиссию – возглавлял ее не кто-нибудь, а Алессандро Мандзони, на тот момент 82 лет – чтобы выяснить, как учить современной грамматике, чистописанию и фонетике – это потом назовут «флорентийским словоупотреблением». Одной из рекомендаций комиссии (оказавшейся трудновыполнимой логистически) было привлечение учителей из Тосканы, которые бы растеклись по всей стране, распространяя по ней правильный флорентийский язык. Также рекомендовалось составить словарь – и в итоге появился четырехтомник «Novo Vocabolario della Lingua Italiana Secondo l’Uso di Firenze» («Новый словарь итальянского языка в соответствии с флорентийскими нормами»), выходивший между 1870 и 1897 гг.

Этот «Новый словарь» представлял собой увесистый труд, над которым работали больше четверти