Крапивник - Екатерина Концова

только на маленьких металлический крючок, поэтому выйти ничего не помешало. Сделав вдоль круглой стены пару шагов, я рухнула на каменный пол, вжимаясь спиной в холодную стену.

Глядя на поле, где до сентября люди выращивали пшеницу, я продолжала задыхаться. Ни заплакать, ни успокоиться не удавалось, и я продолжала безмолвно трястись, слыша только стук крови в висках.

…

37. Луна.

…

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала дышать спокойно, но после этого в тишине и спокойствии я провела совсем не долго — дверь в башню открылась.

— Есть будешь?

Я, не подняв взгляда, отрицательно помотала головой. Говорить сил не было.

— Могу принести тарелку сюда.

Эдмунд беспокоился, но не знал, что должен сказать и опасался подходить, чтоб не сделать хуже, а я и сама не знала, что хочу услышать. Обоим оставалось лишь молчать.

— Ладно… Но не сиди на холодном, — в меня прилетел комок из одеяла. — Прости, промазал.

Учитель скрылся в здании и медленно закрыл за собой дверь.

Я завернулась в ткань и слепо уставилась вдаль.

Не прошло и минуты — снова скрипнули петли. Мисочка опустилась на пол и рука учителя медленно пододвинула её ко мне.

— Я приготовил супчик. Вдруг передумаешь.

Он ещё несколько секунд просидел в дверном проёме, ожидая реакции, но, не получив, сел на расстоянии вытянутой руки от меня.

— Что сегодня случилось?

Не находя сил ответить, я уткнула лицо в колени.

— Луна, если я что-то делаю не так, тебе нужно об этом сказать. Я же не знаю, что у тебя в голове. Как я должен догадаться?

Снова не получив ответа, Эдмунд переставил миску с супом и сел рядом со мной.

— Ты ж пойми, я никогда никого не учил, детей у меня нет, а сам я подростком был давно. Причём не рядовым лоботрясом, а книжным червём с шилом в заднице. Я только по себе могу судить.

Учитель попытался поднять на себя моё лицо.

— Ну? Посмотри на меня.

Мы встретились взглядами. Эдмунд беспокоился, но действительно ничего не понимал. В его представлении всё было хорошо и правильно.

— Я не уверена, что мне стоит колдовать. У меня через раз всё выходит из-под контроля. Не хочу рисковать.

— И всё? — Эдмунд вздохнул с явным облегчением. — Ты слишком серьёзно к этому относишься.

— Речь идёт о неуправляемой магии. Я отношусь слишком серьёзно? А как ещё мне относиться к тому, что может меня убить? — от этого легкомыслия из недр сознания, заглушая прочие эмоции, стала пробиваться злость.

— Я тоже могу тебя убить. Например, забить ложкой. Ты же не рассматриваешь эту вероятность всерьёз?

— Это другое! Магия опасна, а ты в роли убийцы с крайне неэффективным оружием — это даже звучит нелепо.

— Магия не убьёт тебя.

— Да что ты, правда?! А вот мой отец мог бы тебе возразить, будь он жив, — почти выкрикнула я. — К тому же, вдвойне забавно слышать подобное заявление от человека с разорванным источником. Ты лучше многих должен понимать, что делает неуправляемая магия, но почему-то упорно отрицаешь все риски!

Я снова уткнулась лицом в колени и с головой накрылась одеялом.

Глаза слезились. Продолжить кричать на учителя я уже не могла. Да и он, как назло, не спешил говорить.

— Вот как, — тон вдруг изменился. Кажется, я задела больную тему, но Эдмунд не давал воли эмоциям.

Высунувшись из-под одеяла, я собиралась уже взяться за суп, в надежде, что это поможет успокоиться, но от этих планов меня отвлекли слова учителя.

— Знаешь, с одной стороны, я могу тебя понять, — мы почти одновременно повернулись друг к другу. — А с другой, вот вообще не догоняю, как так можно.

Я ожидала пояснений.

— Моя семья погибла из-за неисправного артефакта, и… магию огня, особенно светильники я по сей день не перевариваю. У меня ни одного в башне, ты заметила? Вернее… не было. Пока ты не купила. Всё освещала энергия.

Я кивнула.

— Но с другой стороны, — Эдмунд сделал паузу, подбирая слова. — Я даже не рассматривал ничего другого. Я ни жить, ни учить иначе не умею.

Он замолчал. Сдвинув брови, подбирал слова. Я терпеливо сохраняла тишину. Учитель поднял голову к небу:

— Без магии я… ничего из себя не представляю. И… это смысл моей жизни, — Эдмунд невесело усмехнулся. — Мотивировать я не умею. Я сам с самого начала был нацелен на успех и… для меня не может быть иначе. Потому и учитель из меня не важный. Вот что я сейчас должен тебе сказать?

Я пожала плечами:

— Скажи какую-нибудь банальность. Вас ведь им наверняка учили на лекциях по педагогике.

— Если уж говорить откровенно, я прогулял их все. На итоговый тест пришёл со словами: «Да что там сложного?». Мне и в голову не приходило, что нужно знать хоть что-то кроме преподаваемого материала.

— В твоём дипломе по этой дисциплине стоит очень высокий бал.

— А когда ты успела прочитать мой диплом? — едва задав вопрос, Эдмунд отмахнулся. — Хотя, не важно. Я написал тест на сорок три процента, а бал мне нарисовали девяносто шесть, чтоб идеальный диплом не портить. Мой декан знала, что я никогда не буду никого учить.

— Так зачем ты тогда получал лицензию?

— Всем, кто не был учителем, после окончания обучения нужно было вернуть учебники в библиотеку. А мои были не в лучшем состоянии.

— Это точно, — все книги, по которым я училась, были потрёпанными и исписанными карандашом.

— Библиотека требовала с меня возмещения ущерба. А набор книг за все года и направления обходился недёшево.

— Можешь даже не продолжать, — я плотнее обернулась в одеяло.

— Ну да… знал бы, что коснётся стать учителем, посетил бы хоть половину занятий.

Мы замолчали, глядя в противоположные стороны. Не знаю, о чём думал Эд, но я пыталась осознать, кто из нас в этой ситуации виноват больше.

С одной стороны, корень проблемы — это он, зацикленный на работе и отрицающий всё, что не отвечает его излишне замотивированной на колдовство жизненной позиции.

С другой стороны, я не лучше. Напросилась в ученики, не отвечая одному единственному запросу — «готовности учиться с полной отдачей» и не информируя преподавателя о возникающих проблемах. Кто знает, скажи я раньше, что мне страшно, может, он был бы чуть мягче в составлении программы. Сейчас же он не говорит, что со мной что-то не так, а называет себя плохим учителем.

— Если тебе не нравится, почему ты вообще решила учиться? Не мать же заставила, я надеюсь?

— Не-а, — я вытерла рукавом нос. — Мне нравится магия. Да