Конфигурация - Джей Эм

– Да, – подтвердил Фаар, приложив максимум усилий к тому, чтобы всплеск эмоций никак не отразился на мыслезнаковом потоке.

– Поймите правильно: я просто пробую рассуждать, как эти преступники. Само собой, ни один здравомыслящий гио не совершил бы таких неразумных и вредных для всех нас поступков. Следовательно, эти трое не отличались высоким интеллектом, и могли пытаться решить какие угодно иллюзорные задачи… В любом случае, их попытка не удалась. Технология обучения мыслезнакам оказала на людей пагубное влияние. Вместо мнимого благодеяния заговорщики принесли человечеству болезнь, которая передаётся по наследству. Ту самую, которой страдает мистер Фолио. И, не исключено, ещё кое-кто из землян.

– Но… – мыслезнаковый поток почти вышел из-под контроля Фаара. К счастью, его удалось вовремя рассеять.

– Вы что-то хотели сказать, господин представитель?

– Нет, ничего.

– Конечно, способности этих больных землян зачаточны, нереализованы. Собственную мыслезнаковую среду они сформировать не смогли. Но наше появление меняет дело…

Когда советник, наконец, ушёл, Фаар испытал настоящее облегчение. Терпеть его присутствие, ничем не выдавая свей неприязни, становилось всё труднее.

Ясно как день, что Иао затеял интригу, которую люди назвали бы игрой в «кошки-мышки». Это означает, что насчёт личностей участников «заговора» у него пока есть только подозрения, а не точные сведения. Иначе он не отказал бы себе в удовольствии поставить жирную точку во всей этой истории. Вопрос в том, смогут ли его ищейки узнать имена…

Они трое никого не посвящали в свои планы. Но если Иао уже так преуспел в своём расследовании, значит, где-то они оступились. Тайна перестала быть тайной. Что ж, принимая во внимание непредсказуемый характер Лии, это неудивительно. Он был слишком импульсивен. Мог проболтаться кому-то просто по случайности… Да что говорить о Лии, если сам Фаар только что чуть не выдал себя с головой. Такое ослабевшее самообладание – плохой признак, очень плохой.

Но что же всё-таки произошло на самом деле? Если слова советника насчёт наследственной болезни – правда, жертва Лии была напрасной. А совесть самого Фаара чиста не настолько, насколько он думал. Но как это могло получиться? Как?..

Стоя у окна приёмной, Фаар смотрел на улицу человеческого города. Но постепенно вместо зданий, машин и людей он начал видеть другое: картины прошлого. Давнего, но по гиотским меркам не настолько, чтобы время стёрло память о нём.

«Если бы я не оставался всё время в корабле, а был на Земле вместе с ними, я, наверное, знал бы ответ…»

Раз за разом перед внутренним взором всплывала одна и та же картина – очередной сеанс прямопоточной связи с Киэном.

Киэн находился тогда на палубе примитивного деревянного судна. Вокруг него столпились люди. Все они были потрясены и испуганы случившимся. Особенно Апту… Хотя, насколько Фаар мог судить об Апту со слов Киэна, на него это совсем не было похоже. Киэн говорил, что Апту храбрее многих своих соотечественников. Не теряется в самых трудных ситуациях и, кажется, вообще ничего не боится – особенно когда речь идёт о достижении цели, которую он перед собой поставил. Ради этого он готов трудиться день и ночь, готов всё забыть и от всего отказаться…

Почему же в тот момент он растерянно оглядывался по сторонам, точно потерявшийся ребёнок? Или, лучше сказать – провинившийся ребёнок?..

Внезапно представителю всё стало ясно. Апту вовсе не был нездоров, как показалось Фаару тогда. Не поэтому он так старательно кутался в свою накидку.

– Так вот что ты прятал и прижимал к груди, Апту… – Фаар даже не заметил, что произнёс эти слова, обращённые к человеку, который жил на Земле восемь тысяч лет назад, вслух, и на языке людей.

10. Музыкант

– Вы прекрасно играете на солнечной арфе, господин Киэн.

– Благодарю, риинао Фаар, – сказал артист, сделав лёгкий поклон в знак благодарности. – Рад, что моё скромное искусство доставило вам несколько приятных минут.

Фаар заметно смутился и после небольшой заминки ответил:

– Не думаю, господин Киэн, что в нашем общении упоминание моей учёной степени уместно. Это звучит так, будто…

– Будто низший обращается к вышестоящему?

– Да, – кивнул Фаар, порадовавшись про себя тому, что не ему пришлось это произнести. – А ведь это вы оказали мне честь, позволив прийти в вашу комнату отдыха. Я должен поблагодарить вас и за чудесную музыку, и за приглашение.

– Это всего лишь сиюминутная ситуация. – На лице Киэна появилась улыбка. – А вообще-то всё правильно: мне подобает обращаться к вам именно так. Дело не только в том, что вы возглавляете отделение Земных языков в институте имени шиохао Циливии. Взять вопрос родства – вы и здесь меня превосходите. Если не ошибаюсь, ваш родитель – господин Таэо, потомок пятого главы собрания Винаи, господина Миира?

– Да, – чувствуя ещё большее стеснение, – откликнулся Фаар. – Но вряд ли сейчас это стоит принимать во внимание…

Откинувшись на спинку кресла, Киэн какое-то время молча наблюдал за своим гостем, а потом всё так же с улыбкой сказал:

– Простите мою чрезмерную откровенность, господин Фаар, но для гио, которого ждёт большое будущее в политике, вы слишком легко поддаётесь чувству неловкости.

– О, это совсем разные вещи. – От внимания Киэна не укрылось, что стоило затронуть эту тему, как с его собеседником тут же произошла перемена. Это был уже не просто поклонник музыки йуу, которому посчастливилось лично встретиться с известным её исполнителем. Теперь вполне можно было поверить в то, что риинао Фаар – один из самых авторитетных деятелей гиотской науки и почти наверняка будущий участник собрания Винаи. – Каждый из нас делает свою работу. Но душе нужен отдых… Театр музыки для меня как раз то место, где я могу отдохнуть душой. Сюда я прихожу, чтобы убедиться в том… – на мгновение Фаар замолчал, словно усомнился, стоит ли договаривать до конца, но всё-таки продолжил: – в том, что в мире есть не только планирование будущей миссии на Землю и разработка стратегии эффективного энергообмена с людьми.

– Вы склонны противопоставлять свою работу и личные устремления?

– В какой-то мере. К сожалению, я не располагаю той свободой, какую даёт, к примеру, искусство…

– Любопытно, господин Фаар. Кажется, склонность мыслить категориями взаимоисключающих противоречий свойственна тем, кого вы изучаете.

– Вы интересуетесь психологией людей? – произнеся это, Фаар запоздало подумал, что собеседник может счесть такую быструю и взволнованную реакцию неуместной. Но менять акценты в мыслезнаковых потоках было поздно.

Впрочем, если Киэн и удивился, то виду не подал.

– Скажем так, это моё увлечение.

– Насчёт противоречивости вы до определённой степени правы, господин Киэн. – Фаар заставил себя говорить спокойно, как будто речь шла о чём-то незначительном. – Материалы, которые мы получаем с помощью околоземных наблюдательных устройств, подтверждают это. Возможно, вы правы и в том, что исследователю передались некоторые черты исследуемых…

После этих слов Фаару даже удалась улыбка, хотя улыбаться ему сейчас хотелось меньше всего. Старый музыкант действительно позволял себе чрезмерную откровенность. Фаар уже начал жалеть, что Киэн не отказал ему в просьбе о личном знакомстве. Он мог бы придумать множество отговорок: перед второй частью выступления ему нужно уединение, он не принимает в своей комнате для отдыха посторонних, лучше будет встретиться когда-нибудь в другой раз – да мало ли что ещё! Но он согласился…

Взгляд Фаара упал на солнечную арфу, которую Киэн несколько минут назад бережно положил на специальную подставку в углу комнаты. Приглушённый верхний свет давал возможность отчётливо видеть каждый серебристый перелив, пробегающий по туго натянутым струнам инструмента. Плавно изогнутый корпус нежно-зелёного цвета казался совершенством, словно йуу была физическим воплощением какой-то идеальной идеи, к которому простому смертному нельзя прикоснуться. Совершенством, не существующим в повседневной жизни.

Фаар поспешно отвернулся от арфы. Это всё она, йуу, виновата. Йуу и Киэн, его дар, его волшебное мастерство, способное вызвать к жизни музыку, которая преображает всё вокруг. Преображает, возвращая миру его первозданную чистоту. Делает невозможным притворство и рождает желание открыть те помыслы, которые постоянно приходится прятать ото всех – или почти ото всех.

«Осторожнее, – мысленно предупредил себя Фаар. – Не поддавайся своей чрезмерной восприимчивости. Сколько раз Таэо повторял тебе, что способность слишком легко приводить разум в состояние, близкое к лаатару, принесёт скорее неприятности, чем благо?»

Обычно такие обращения к самому себе мгновенно возвращали Фаара с небес на землю, но теперь это не очень-то помогло. Даже ровный, спокойный цвет стен комнаты, серый с едва уловимым лазурным оттенком, не действовал успокаивающе. А когда Фаар заметил возле окна картину со стилизованным изображением обоюдоострого ножа киу, на которую не обратил внимания прежде, пропал всякий смысл думать о спокойствии. Наверное, точно такое же чувство он испытал бы, если вдруг в полной темноте, шаря вокруг себя руками, случайно наткнулся на лезвие настоящего киу. Если бы сейчас ещё сохранились эти архаичные ножи, служившие на заре гиотской истории ритуальным орудием в поединках энергий…