По закону плохих парней - Эйс Аткинс

Говри подмигнул Лене и тронул малышку – в знак некоего прощения. Лена повернулась, открыла плечом дверь и вышла.

Карточный стол в коридоре был завален бесплатными Библиями в пластмассовых обложках и многочисленными памфлетами о конце света.

Лена села в жесткое пластмассовое кресло и пролистала несколько брошюр, одновременно кормя малышку грудью. Та быстро нашла сосок.

– Сколько ей? – спросила женщина, стоявшая позади столика. Она поняла по розовому одеяльцу, что младенец – девочка.

– Один день.

– Конечно, она голодна.

Лена заерзала в жестком кресле.

– Вам нужно уединиться, – сказала женщина.

Лена слышала, как кто-то бренчал на электрогитаре, фальшивый голос выводил христианский рок.

– Хотелось бы.

Женщина повела Лену по длинному коридору в помещение, расположенное за экраном бывшего кинотеатра. Здесь было тихо и безлюдно, и никто не пялился на ее обнаженную грудь. Лена закрыла глаза и тут же погрузилась в сон. Сновидений не было. Время от времени она просыпалась и снова чувствовала, как малышка сосет ее грудь. Ее тело становилось полым, истекало кровью и истощалось. Руки дрожали от голода. Ей хотелось, чтобы этот сукин сын на сцене выполнил то, что обещал, и они получили еду. Слова брата Дэвиса звучали так, словно поднимались со дна моря или исходили от старой изношенной видеопленки.

– Они увидят окровавленную тропу, которая вела к моей смерти и воскрешению. Когда вы говорите, то не можете или не должны знать, что я явился вам. Я приготовил путь. И знаю, что действую посредством вас. Аллилуйя!

– Аллилуйя, – тихо произнесла Лена, прижав к себе малышку. – Сделай это, гребаный проповедник.

Она носила малышку на руках и укачивала ее среди реквизита, изготовленного детьми, – замков и драконов, овец и одежды. Останавливалась и ходила в тусклом свете в поисках выхода, ощупывая руками пластмассовые мечи и искусственные деревья.

У задней стены стоял еще один карточный стол, точнее, два, прижатые друг к другу. На них лежали груды оружия и толстые пачки денег. Господи! Наличность!

Лена подошла к столу и взяла пачку денег. Молитва была услышана Господом! – подумала она. Но в это время дверь распахнулась, и внутрь вломились два парня Говри, накачанные пивом. Они набросились на нее с вопросами, почему она околачивается в этом месте.

– Мне нужно было покормить ребенка.

– Здесь находиться нельзя, – отрезал один из парней, которых трудно было различить из-за одинаковых татуировок, бритых голов и черных футболок. – Все. Пойдем.

Они отвели ее обратно в зал и усадили на место. У девушки было такое ощущение, будто она лишилась ног. Ребенок стал плакать, и Лена передвинула его на плечо, чтобы погладить. Кинотеатр походил на автобусную станцию или чистилище. Если эта фигня не закончится в ближайшее время, она просто уйдет отсюда, с Чарли Бутом или без него, подумала Лена.

– Господь сказал: «Моисей, они могут не любить тебя, совсем не любить, могут злословить, распространять о тебе сплетни. Но они никогда не смогут опровергнуть то, что Я с тобой». И что только они не делали! Они клеветали на Моисея, злословили за его спиной, даже хотели предать его смерти. Но они, старые израильтяне, не смогли опровергнуть, что Моисея вела рука Господа. Не смогли опровергнуть это.

Сильная рука опустилась на плечо Лены. Она увидела Говри, стоявшего над ней и повторявшего:

– Аминь. Аминь. Аминь.

От него несло серой и дымом. Руки были черными, как смоль.

Брат Дэвис двигался по центральному проходу. Люди старались дотронуться до него. На лице пастора блуждала глупая улыбка, обнажавшая золотые зубы.

– Моисей говорит: «Господи, я з-заика. Как я могу г-говорить о великом – как Ты можешь полагаться на человека, который не способен говорит ясно?» Мы с вами друзья, хотя я лишен красноречия. Я даже не понимаю, как следует, слово… Я не был наделен красноречием и не знаю, как бы поступил, если бы у меня была встреча с горящим кустом, не знаю, поступил бы я по-иному. Нас всех мучают такие проблемы. Господь Бог не хочет совершенной жизни. Но все вы связаны с тем, кто прошел через долину теней, долину смерти и вышел, благоухающий запахом розы. Господь говорит, это хорошо, – продолжал брат Дэвис. – Мне нужен предводитель.

Теперь брат Дэвис оказался рядом с Говри и положил руку на его плечо. Тот закрыл глаза.

– Можно видеть прут, обратившийся в змею, и змею, обратившуюся в прут, – не унимался брат Дэвис. – Кто из нас не побоится тронуть это? Не бойтесь, друзья.

Слушатели ответили:

– Аминь.

– Кто, скажи мне, ходит в церковь по вторникам вечером? – спросил Квин.

– Эти люди ходят в церковь каждый вечер, с тех пор как завладели кинотеатром, – ответил Бум.

– Хотелось бы, чтобы кинотеатр сохранился в прежнем виде, – возразил Квин.

– Как ты?

– Прекрасно.

– Выглядишь утомленным.

Квин пожал плечами.

Они сидели в грузовике Квина на краю городской площади, наблюдая, как мужчины и женщины выходят из кинотеатра, садятся в свои машины и грузовики, направляясь в лагерь. Квин заметил среди них Говри и брата Дэвиса. Лена шла со своим ребенком и костлявым лопоухим парнем, вероятно его отцом.

– Ну, и в чем дело? – спросил Бум.

– Я совершил небольшое турне по округу с парнем, который когда-то работал на Говри.

– Тем, который обгорел?

– Да.

– И что же ты узнал?

– У меня сложилось определенное мнение о деятельности Говри, – сказал Квин. – Он готовит наркоту в полдюжине трейлеров, разбросанных по округу.

– И тебе кажется, что мы сможем их ликвидировать.

– Ты считаешь, их нужно оставить в покое?

– Я этого не говорил.

– Ты можешь остаться в стороне.

– Ты забываешь одну вещь, приятель.

– Какую?

– То, о чем ты сейчас думаешь, выглядит смешно.

– Да?

– Да, черт возьми, – улыбнулся Бум. – Надо дать по яйцам этому ублюдку.

Квин тоже улыбнулся, завел старый «форд» и переключил скорость.

Глава 26

Предполагалось, что все должно было происходить следующим образом.

Квин распахивает входную дверь трейлера. Бум входит с крупнокалиберным револьвером «кольт» 44-го калибра и простреливает дырку в стене, если сталкивается с бритоголовым. Если другой обитатель трейлера выбежит из задней комнаты, Квин должен направить на него свой револьвер 45-го калибра и заставить бросить оружие. Но все получилось не так. Квин с Бумом застали в трейлере много мужчин и женщин, находящихся в дремотном состоянии. Некоторые из них смотрели телевизор, а одна пара занималась сексом.

В следующем трейлере они обнаружили трех человек. Третьей была девочка лет восьми. Они не стали их связывать. Квин просто сторожил мужчину и женщину, а Бум сунул за пояс кольт и вытаскивал из трейлера кастрюли и коробки с судафедом, силикатами и прочим.

Девочка наблюдала всю сцену в полусонном состоянии. Затем подняла голову, посмотрела на Бума и спросила:

– Где твоя рука?

Он наклонился к ней и улыбнулся:

– Забыл ее надеть.

Девочка сначала наблюдала за этой сценой, затем улыбнулась в ответ:

– Не нужно было это делать.

Обитателей других трейлеров укладывали на пол и связывали запястья толстыми пластиковыми лентами, которые захватил с собой Квин. Один сухопарый парень все-таки оказал им сопротивление. Но Квин заломил его руку за спину так, что хрустнул сустав, и ударил по голове. Парень после этого затих и, перекатываясь по полу, послушно подставлял запястья. Он полагал, что пришли копы.

Квин и Бум не разубеждали его.

Они не скрывали лиц. Квин хотел, чтобы их видели и рассказали, как два чужака ворвались в их трейлеры, лишили их метамфетамина, захватили их кастрюли с химикатами, пушки и ножи.

Лишь в последнем трейлере Бума встретили с оружием. Это был бритоголовый толстяк. Он сидел на диване, курил самокрутку с марихуаной и целился револьвером 38-го калибра прямо в однорукого черного гиганта.

Квин выстрелил в руку с оружием. Толстяк упал на пол. Белая кожа его дивана окрасилась кровью.

– Ты не промах! – произнес Бум с улыбкой, обращаясь к Квину.

Парню бросили полотенце. Последний раз Квин видел этого толстяка на своей ферме. Он вел себя нахально и дерзко, когда Квин вышвыривал налетчиков со своей земли.

– Ты передашь Говри кое-что? – спросил Квин.

Лицо парня стало серым. Но он взглянул на Квина и кивнул. Посудное полотенце пропиталось кровью. Парень катался из стороны в сторону, пытаясь унять боль. Он стонал и обзывал Бума «грязным ниггером».

– Скажи, что я жду его, – сказал Квин.

– Черт побери! – почти выкрикнул толстяк. – Вы думаете, он спустит вам это? Вы покойники.

Бум потрепал парня за бритую голову, словно собаку, и сказал: