Как государство богатеет… Путеводитель по исторической социологии - Дмитрий Яковлевич Травин

собственности на острове, где в одиночестве проживает Робинзон Крузо, не может стимулировать его трудиться сверх определенного уровня, обеспечивающего его основные потребности. Но если наш «остров» вступает в интенсивные экономические связи и получает со стороны товары, которые самим «Робинзоном» произведены быть не могут, островитянин обретает стимулы к труду, позволяющему заработать деньги для приобретения новых соблазнов.

Плодитесь и размножайтесь

Грегори Кларк о влиянии демографии на развитие

Помимо институциональных, экономических и культурных объяснений английской промышленной революции существуют и объяснения демографические. Они, наверное, наименее очевидные, однако шотландско-американский экономический историк Грегори Кларк в книге «Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира» (М.: Издательство Института Гайдара, 2012) постарался объяснить британский успех именно с помощью размышлений на тему рождаемости, смертности и определяемого демографией культурного уровня страны.

Легкость в мыслях необыкновенная

При чтении книги поражает порой однозначность и безапелляционность суждений Кларка по вопросам, в которых на самом деле не так уж просто разобраться. Автор рубит своих научных противников с плеча и формирует тем самым базу для восприятия его собственной концепции. На массового читателя это, возможно, действует позитивно, но того, кто более-менее ориентируется в экономике и в истории, данный подход должен, скорее, смутить.

Вот, например, один тезис Кларка, восходящий к мальтузианской концепции.

Войны, бандитизм и беспорядки увеличивают уровень смертности при данном уровне доходов (хотя в ходе войн зачастую больше людей погибало от эпидемий, чем от прямого насилия). Однако все факторы, повышающие уровень смертности, улучшают материальное положение общества. Поэтому на самом деле люди в материальном плане лишь выигрывают от «дурного» управления, хотя и за счет снижения ожидаемой продолжительности жизни [Кларк 2012: 61–62].

Образованные люди, которым не довелось, к счастью, жить при дурном управлении, могут с интересом воспринять логику автора. Ведь математически именно так все и выходит. Объем доступных нам благ фиксирован, и, если часть народа помрет, другим больше достанется. Но те, кто при дурном управлении живут, скорее всего, очень удивятся тому, что они, оказывается, счастливцы. В реальной (а не смоделированной теоретиками) жизни эти люди постоянно обнаруживают, что они беднее тех, кто живет при хорошем управлении. Дело в том, что войны, бандитизм и беспорядки негативно влияют на производство. В лучшем случае у бизнеса просто снижаются стимулы к работе, в худшем – погромщики вообще бизнес уничтожают. Поэтому снижение численности населения в жизни сопровождается еще большим снижением объема доступных ему благ. И еще один момент надо учитывать. Скажем, при массовом вымирании работников уровень зарплаты может повыситься из-за дефицита на рынке труда и оставшиеся трудяги станут процветать. Но ведь их высокая зарплата будет включена в издержки и приведет к росту цен, что снизит уровень жизни покупателей. Экономист должен учитывать подобные неочевидные связи. Общество всегда состоит из конкретных групп, и когда благосостояние одних увеличивается, благосостояние других может снижаться.

А вот второй странный тезис Кларка. Рассуждая о средневековой Англии (с 1200 по 1500 год), он отмечает, что она «отличалась поразительной институциональной стабильностью. Большинство ее жителей могло не опасаться посягательств ни на свою личность, ни на собственность. Рынки товаров, труда, капитала и даже земли в целом были свободными» [Там же: 213]. Даже Роберт Аллен, который невысоко ценит институционалистов и полагает, что развитие Британии было связано вовсе не с переходом от плохих институтов к хорошим, поразился такой переоценкой Средневековья:

чтобы так оптимистично отзываться о средневековых институтах, необходимо забыть об их наиболее типичных формах, например о крепостном праве. <…> В то время как свободные граждане могли защитить свое право на землю в королевских судах общего права, вилланы могли обращаться только в поместные суды, в которых председательствовали их же лорды [Аллен 2014: 15].

Более того, есть множество хорошо известных свидетельств нарушения прав свободных граждан в разных странах средневековой Европы, и Кларк должен был бы не отмахиваться от них, а хотя бы объяснить, почему считает их несущественными. Ну, хотя бы сказать что-то про экспроприацию собственности церкви в Англии при Генрихе VIII. Увы, в своей толстой книге он не счел нужным уделить этому хоть пару страниц. Создается ощущение, что он, как человек, живущий при хорошем правлении, не понимает методы, которыми надо изучать страны, живущие при плохом. Его оценки напоминают оценки историка, который, изучая СССР 1930-х годов, обратится к лишь сталинской конституции и к советским газетам, а потом скажет, что все складывалось замечательно, репрессий не было и страдали лишь виновные.

Наконец, третий странный тезис Кларка:

в такой стране, как Англия, деньги которой в доиндустриальную эпоху пользовались очень высокой репутацией, корона не поддавалась соблазну инфляционного налога, несмотря на вводившиеся парламентом жесткие ограничения на прочие налоговые поступления [Кларк 2012: 225].

В Англии и впрямь до поры до времени дела с «порчей монеты» королями обстояли лучше, чем на континенте, но при Генрихе VIII твердая валюта рухнула. Елизавете I пришлось стабилизировать финансы. Трудно понять, как можно не заметить этот важнейший и, кстати, хорошо изученный исторический эпизод.

Не в пользу автора книги говорит и такое ее положение:

Как ни странно, у нас нет никаких фактов, которые бы говорили о том, что высокие налоги и социальные выплаты в современных государствах каким-либо образом сказываются на объемах производства [Там же: 220].

На самом деле этот вопрос является одним из самых дискуссионных в экономической науке, и факты, не вписывающиеся в логику Кларка, конечно же, есть. Кто прав в этом споре, не будем сейчас выяснять, но в целом то, как работает со своим текстом автор книги, не располагает к нему читателя. Тем не менее собственную концепцию Кларка стоит изучить. Она весьма интересна, хотя небесспорна. И явно не более убедительна, чем институциональная теория или подходы Роберта Аллена, Джоэля Мокира и Джека Голдстоуна.

Выживают богатые

Кларк обратил внимание на то, что в Англии 1630 года «у богатейших завещателей, которые почти поголовно были грамотными, выживало вдвое больше детей, чем у беднейших завещателей, из которых грамотными было лишь около 30%. В каждом следующем поколении сыновья грамотных становились все более многочисленными по сравнению с сыновьями неграмотных» [Там же: 262]. В итоге «под воздействием процесса отбора менялась культура, а возможно и наследственность живших в таких условиях людей. Как признавал Дарвин, одним из факторов, формирующих все мальтузианские общества, является выживание наиболее приспособленных» [Там же: 265]. Таким образом, Кларк во главу угла ставит биологические факторы развития. Биология определяет демографию: богатые и лучше приспособленные к жизни люди выживают и размножаются, тогда как бедные и менее приспособленные постепенно сдают свои позиции. И получается, что «качество населения», если можно так выразиться, со временем в Англии повышалось.

Другой важный для концепции Кларка момент состоит в том, что быстрое экономическое развитие началось в Англии задолго до промышленного переворота и даже задолго до Славной революции. Если в упоре на биологию и демографию Кларк оригинален, то этот момент подчеркивают многие экономические историки. По всей вероятности, и впрямь уже во времена королевы Елизаветы, или по крайней мере при Стюартах, Англия стала существенно меняться. Таким образом, выходит, что «промышленную революцию можно интерпретировать как отдельную фазу в рамках общего перехода от мальтузианского застоя к современному росту, начавшемуся в английской экономике около 1600 года» [Там же: 337].

Кларк не признает никаких резких переходов в экономике. Он не признает, что какие-то отдельные субъективные обстоятельства (революции, новые институты, великие изобретения, внедрения передовой техники и т. д.) могли оказать решающее воздействие на развитие. В его концепции это развитие идет естественным путем на протяжении столетий под влиянием объективных обстоятельств. Даже превращение Англии в мастерскую мира за период с 1760 по 1860 год он объясняет не высокой производительностью труда, не хорошей технической оснащенностью предприятий, не паровыми машинами и самопрялками, а высокой рождаемостью. Численность британского населения в то время существенно возросла, а следовательно, возросла «армия труда». Капиталистам было кого нанимать на заводы, и в результате стало производиться намного больше продукции [339–349].

В общем, по большому счету в Англии никогда ничего радикально не менялось, но, поскольку дети богатых и образованных людей выживали лучше, чем дети бедных и глупых, англичане с каждым поколением на протяжении столетий становились все умнее, энергичнее, предприимчивее. И в этом состоял залог успеха. «Можно предположить, что преимущества Англии, – делает вывод Кларк, – заключались в быстром культурном, а возможно даже, и генетическом распространении ценностей экономически