Бункер. Смена - Хауи Хью

Груз… Легче думать о нем именно так. И лучше не вспоминать, что это тело мертвеца.

Миссия подумал о своем деде, которого никогда не видел. Он погиб во время восстания 78-го года и оставил после себя сына, унаследовавшего ферму, и дочь, ставшую чиппером. Тетя Миссии бросила эту работу пару лет назад и больше не сбивала ржавчину, не грунтовала и не красила стальные конструкции. Этого уже никто не делал. Всем было до лампочки. Но отец продолжал трудиться на том же клочке земли, который обрабатывали поколения Джонсов, настаивая, что мир никогда не изменится.

— Знаешь, у этого слова есть и другое значение, — сказал ему как-то отец, когда Миссия заговорил о революции. — Оно также означает «движение по кругу». Обороты. Совершив оборот, ты попадешь точно в то место, откуда стартовал.

Примерно такие мысли отец любил высказывать, когда священники приходили хоронить кого-нибудь под его кукурузой. После церемонии отец прихлопывал могильный холмик лопатой, говорил, что такова природа вещей, и опускал семя в аккуратную ямку, сделанную большим пальцем.

Миссия рассказал друзьям о другом значении слова «революция». При этом он сделал вид, будто сам до этого додумался. Примерно такой псевдоинтеллектуальной чепухой они потчевали друг друга поздно вечером на темной лестничной площадке, нюхая картофельный клей из пластиковых пакетов.

Не впечатлился лишь его лучший друг Родни.

— Ничего не меняется, пока мы не заставляем что-либо измениться, — сказал он, серьезно глядя на приятелей.

Интересно, что сейчас делает его лучший друг. Он уже несколько месяцев не видел Родни. Его чему-то учат в Ай-Ти и очень редко отпускают домой.

Ему вспомнились прежние, лучшие деньки, как он взрослел в Гнезде в компании закадычных друзей. И как думал, что они так и останутся вместе и состарятся уже начальниками с верхних этажей. Станут жить рядом и смотреть, как их будущие дети играют так, как играли они.

Но каждый из их компании выбрал свой путь в жизни. Сейчас уже трудно вспомнить, кто поступил так первым, отмахнулся от ожиданий родителей, полагавших, что ребенок пойдет по их стопам, но со временем такой выбор сделали практически все. Сыновья водопроводчиков занялись фермерством. Дочери работниц кафе научились шить. Сыновья фермеров стали носильщиками.

Миссия вспомнил, каким злым он уходил из дома. Как поссорился с отцом, отшвырнул лопату и пообещал, что никогда в жизни больше не станет копать канаву. В Гнезде он понял, что может стать кем угодно, что он хозяин собственной судьбы. И поэтому, ощутив себя жалким и убогим, он решил, что таким его сделали ферма и семья.

Они с Кэмом бросили в диспетчерской монетку, и Миссии выпало идти первым. Теперь плечи мертвеца упирались в его плечи. Когда Миссия смотрел вверх, разглядывая ступени впереди, его макушка упиралась в затылок мертвеца через пластиковый мешок: они стали двумя сторонами одной монеты, днями рождения и смерти, спрессованными воедино. И теперь Миссия один нес этот груз, предназначенный для двоих. Он шагал в убийственном темпе, перешагивая через ступеньки и поднимаясь к ферме, на которой вырос.

26

Офис коронера находился на тридцать втором этаже, сразу под земледельческими фермами, в дальнем конце темных и сырых коридоров. Здесь, между этажами, потолки были низкими. Под ними висели трубы, урчащие насосы гнали по ним питательные растворы к далеким и жаждущим корням. Из десятков мелких протечек в подставленные ведра и кастрюли капала вода. Недавно опустошенная кастрюля металлически позвякивала после каждой упавшей капли. Другая переполнилась. Пол был скользким, а стены влажные, как потная кожа.

Войдя в офис, парни уложили тело на стол, обитый щербатым металлическим листом, и коронер расписалась в рабочем журнале Миссии. Она заплатила им чаевые за быструю доставку, и когда Кэм увидел дополнительные читы, его угрюмость, навеянная этим местом, быстро рассеялась. Выйдя в коридор, он пожелал Миссии удачного дня и пошлепал к выходу.

Миссия посмотрел ему вслед, ощущая себя старше друга — и не на год, а больше. Кэму не сказали о планах на вечер, о собрании носильщиков в полночь. И Миссия позавидовал парню, который этого не знал.

Не желая появляться на ферме порожняком и выслушивать от отца лекцию о своей ленивости, Миссия зашел в комнату ремонтников в конце коридора и поинтересовался, не нужно ли что-нибудь отнести. Там дежурил Уинтерс — темнокожий мужчина с седой бородой и бог по части насосов. Он уставился на Миссию с подозрением и заявил, что носильщики у него в бюджете не предусмотрены. Миссия объяснил, что он все равно идет наверх и будет рад прихватить что-нибудь, если это нужно.

— Ну, раз так… — протянул Уинтерс и выложил на стол огромный водяной насос.

— То, что надо, — ответил Миссия, ухмыльнувшись.

Уинтерс прищурился, как если бы Миссия оставил незатянутый болт.

В рюкзак носильщика насос не влезал, но грузовые стропы рюкзака отлично закрепили насос, обмотанные вокруг его торчащих трубок и соединений. Уинтерс помог просунуть руки в лямки и удобнее разместить насос на спине. Миссия поблагодарил старика, из-за чего тот снова озадаченно нахмурился и отправился к выходу, расположенному на пол-этажа выше. Когда парень вышел на лестницу, вонь плесени от мокрых стен ослабела, сменившись запахами суглинка и свежевскопанной земли. То были запахи дома, вернувшие Миссию во времени.

На площадке тридцать первого этажа толпились люди, старающиеся протиснуться на фермы за свежими продуктами. Чуть в стороне от них стояла фермерша в зеленом комбинезоне, баюкающая плачущего младенца. Колени у нее были испачканы, как у всех сборщиц, а в глазах читалось возмущение человека, оторванного от грядок, чтобы успокоить своего шумливого отпрыска. Проталкиваясь мимо нее, Миссия услышал, как мать напевает знакомую колыбельную. Она баюкала малыша в опасной близости от перил, и Миссии показалось, что в распахнутых глазах младенца читается неприкрытый страх.

Он пробился сквозь толпу, и крики младенца утонули в общем шуме. Миссии пришло в голову, что ему встречается очень мало детей. Во времена его молодости все было иначе. Тогда шел бум рождаемости после гибели многих людей во время восстания, случившегося поколением раньше, а нынче тех немногих, кто умирал естественной смертью, сменяла горстка выигравших в лотерею. А это означало меньше детских криков и меньше счастливых родителей.

Через какое-то время он прошел через входные двери в главный вестибюль. Достав платок, Миссия вытер пот над губами. Он забыл наполнить флягу этажом ниже, и во рту пересохло. Теперь ему казались глупыми причины, из-за которых он так торопился наверх. Можно подумать, что его приближающийся день рождения был чертой, которую следовало пересечь, и чем быстрее он навестил бы отца и ушел, тем лучше. Но сейчас, в окружении образов и звуков из детства, все его мрачные и гневные мысли растаяли. Здесь был его дом, и ему не хотелось признавать, как ему тут хорошо.

Пока он шел к воротам, с ним несколько раз поздоровались и помахали. Знакомые носильщики загружались мешками с овощами и фруктами, чтобы отнести их в кафе. Он увидел свою тетю, стоящую за прилавком неподалеку от входных ворот. Забросив чипперство, она теперь занялась сомнительной легальности торговлей — она никогда этому не обучалась и не имела права торговать. Миссия постарался не встретиться с ней взглядом: он не хотел выслушивать долгий перечень новостей или чтобы ему ерошили волосы.

В темном углу за прилавками кучковались несколько мальчишек, вероятно продававших семена, и смотрелись ребята вовсе не так неприметно, как им хотелось бы. Вестибюль представлял собой нечто вроде базара, где фермеры торговали сами, а люди приходили сюда с далеких этажей за продуктами, которые, как они опасались, не дойдут до их магазинов и лавок. Этот страх порождал страх и делал из скопления людей толпу, и было легко увидеть, что следующим этапом окажется толпа буйствующая.

Главные входные ворота охранял Фрэнки, высокий и худой парень, которого Миссия знал с детства. Миссия вытер лицо майкой, уже прохладной и влажной от пота.