Похороны Мойше Дорфера. Убийство на бульваре Бен-Маймон или письма из розовой папки - Цигельман Яков

Но родимому пятну недостаточно деления по цвету. Оно продолжает вибрировать, пока носитель его, оглянувшись, не отыщет новый способ деления: «американец» богаче, но он не тонок; «англичанин» хорош и воспитан, но он холоден; «француз» говорит по-французски, но легкомыслен; сабра — вообще не еврей; бывшие москвичи и ленинградцы — гоим и плохие сионисты; одесситы и румыны — жулики; кишиневцы плохо говорят по-русски, и в Кишиневе не был толком организован «Бейтар»; в Прибалтике «Бейтар» был хорошо организован, поэтому прибалты много воображают, еще больше, чем москвичи и ленинградцы, которые только себя считают элитой; украинские евреи — провинциалы, но с киевлянами можно иметь дело; есть еще выходцы из Грузии и Бухары, они и на евреев не похожи. Поляки гонористые, немцы скучные, и вообще еврей только тот, кто жил в нашей Слободке, на соседней улице, рядом с моим домом.

Родимое пятнышко не успокаивается, потому что в соседней квартире живет некто, у него машина лучше моей. Если машина лучше, значит, он сам по себе хуже. Он, знаете ли, толст, а жена у него — хамка! В доме напротив живет ученый, вы же знаете, какие они все идиоты ненормальные! Художник этот, с «опель-кадетом», он же шарлатан! Что он рисует, что он рисует!!! И ходит всегда патлатый, ни на кого не смотрит. Бабы к нему бегают стаями и даже часто ночуют. Разве ж это человек? Этот вот издатель. Какой он, бля, издатель! Я ж его знаю, он же был фотограф! Здесь он, видите ли, издатель! Подумаешь! А этот поляк? Врет, что он поляк! Он в самом деле из Тулы. Там и польский выучил. Жена у него гойка, чтоб вы знали!

И вибрирует красное родимое пятнышко на мочке левого уха, вибрирует, разрастается. Стремится достичь желтеньких пятен на скулах. И достигает. Слившись, они образуют одно сплошное пятно оранжевого цвета, которое называют пятном белой зависти. Такой, белой завистью можно завидовать чему угодно. Я завидую твоему таланту белой завистью, уму — тоже белой завистью, обаянию — ею же. Ты хорошо устроился в жизни, я, конечно, рад за тебя, но завидую тебе белой завистью, потому что ты мой приятель. Не был бы приятелем, я б завидовал тоже, но завистью другого цвета. У нее мебель лучше, чем у меня, я завидую белой завистью, но мой Сема будет работать с утра до ночи, а я куплю себе такую же мебель. Таким образом, красное пятнышко элитарности, наложенное на желтое пятно зависти, образует оранжевое пятно белой зависти, хорошо скрываемое средиземноморским загаром, сходя для невнимательного взгляда за естественный румянец, воспитанный на обилии фруктово-овощного рациона.

Заключая краткое и далеко не совершенное исследование родимых пятен социализма, нельзя не упомянуть вкратце, что пятно на кончике носа означает восхищение собой как бывшим учеником советской средней школы; пятно на подбородке — профессиональную гордость, а фривольные мушки в уголках рта — достоинство человека, знающего русский язык лучше других языков. Последнее пятнышко независимо от того, с какой стороны рта оно находится, можно удачно скрыть усами. Отрастивший же бороду скрывает также пятнышко на подбородке. Впрочем, следует отметить, что скрывать пятна никакой особой надобности нет, потому что наличие таковых подчеркивает, как сказано выше, своеобразие их носителя, что является немалым преимуществом, когда к желанию быть похожим на всех прибавится, странным образом совпадающее с предыдущим, желание отличаться от других.

Вот почему потенциальный владелец «форд-эскорта» может стать действительным владельцем «субару». Тогда-то он всей семьей сфотографируется возле своей машины и пошлет фотографию в далекую страну, отлетевшую от него в пространстве и постепенно отлетающую во времени, сожалея, что не сможет присутствовать при том, как далекие друзья и родные будут разглядывать эту фотографию, восклицая: «Кто бы мог подумать!» Он может насладиться этим событием только, если он обладает достаточно бурным воображением. Если он обладает таковым вместе с «субару», то сумеет удачно возместить равнодушные взгляды — я бы даже сказал, просто не-взгляды не-бросаемые на его машину теми, кто совмещен с ним как во времени, так и в пространстве. Приобретя же птицу-тройку марки «субару», герой не отправится по мошавам и кибуцам по причине дороговизны бензина и запчастей, а также потому, что вылезать из дому неохота. Ездить хорошо, а дома сидеть лучше. И, признаться, я с ним согласен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Страничка за страничкой, а действия все нет. А где ж его взять, действие, если необходимости действовать нету? Отсутствует необходимость действия. Попробуем действие изобразить, симулируем действие. Представим себе: он, она и он. Сидят в креслах. Пьют. Раз пришел — выпей сначала. Раскинься в кресле, расслабься. Теперь опишем психологические состояния, поищем поводы для действия.

Какие же поводы, если их двое, а женщина одна! Все ясно: любовный треугольник! Задействуй их! Так и до дуэли дойдет. Ну, вперед! Который здесь лишний?.. Этот вот, со шрамом на губе. Вид бравый, плечи широкие, ноздри раздутые! Он!

Чего нет в том такого, что есть в этом! Плечи узкие, потому что сжался. Если понадобится, ноздри раздует. Шрам будет. Пусть действует, а в характере потом разберемся. В морду даст — вот и характер! А не даст — и характера нет, что там ни выкручивай!

Белокурый блондин резко встает с места, выхватывает кольт. Бац-бац, и ваших нет. Хватает бабу и — аля-улю!.. Нет, баба остается. Пусть пока полежит в обмороке. Куда она денется! С ней потом разберемся. Белокурый смывается. Приходит следователь полиции Хаим-Янкл и начинает поиски убийцы. Вот таким образом.

Хаим-Янкл будет ходить, выяснять, допрашивать и строить гипотезы. Перед вами пройдет галерея образов. Да. Только в бричке будет сидеть Хаим-Янкл. А Менахем-Мендл просил вам кланяться, велел сказать, что главное забыл: и это уже было.

И Рагинский остался дома, а гоголевский сюжет разработает кто-нибудь другой. А если не разработает, то разве Рагинскому больше всех нужно! Может быть, и нужно, но уж чужие сюжеты разрабатывать скучно.

Чужие сюжеты разрабатывать — как лепить коллаж. Картинка всем известная, а ты возьми и налепи вместо курносого носа нос крючковатый, вместо Россинанта подведи под рыцаря красный мотоцикл, на ветряные мельницы налепи рекламу фирмы «Адончик» («разнообразный выбор джинсов для юных плейбоев!»), роман в письмах замени обменом объявлений на брачной странице «Маарива», элегантный камзол — шортами, сползающими на ягодицы, и рубашкой, распахнутой до пупа, и веди себе повествование — авось, мир, разляпанный тобою, окажется похожим на мир, якобы тобою созданный.

Ибо все двадцать восемь сюжетов давно разработаны. И если вывернешь так, чтобы было непохоже, найдутся начитанные провинциальные юноши, надежда и опора городских читален, отогнут нижнюю губу в виде дамского каблучка, выпустят струечку дыма и, листая с треском карточки слипшейся в желудке картотеки, перечислят авторов от Антония Лигурийского до Гофмана и от гренландцев до японцев, которые успели этот сюжет отработать.

Глава о публицистике

Публицистика — это, когда кто-нибудь хочет нечто эдакое сказать по поводу волнующих проблем. Он думает… Его осенило! Осенило в минуту глубоких размышлений! Кто-то из новых мудрецов («новая мудрая») заметил, что его осеняет, когда он сидит, извините, на унитазе. Если он в этот момент не читает, а курит. Тогда у него размышления глубже. Катарсис, то есть очищение, полнее. Потом он выходит к друзьям, рассказывает, что именно его осенило, и спрашивает совета: «А не написать ли об этом?» Друзья говорят: «Напиши, это интересно!» Кому конкретно интересно, друзья не уточняют, но публицист понимает: то, что он надумал, имеет нелокальное значение.

И он излагает свои размышления нелокального значения. Он пишет, он формулирует, он парит. Он уверен, что пассажи, выбегающие из-под его пера, суть результат вдохновения, а не результат бурного процесса, происходящего в той железе, которая вырабатывает адреналин.