Охота за красоткой - Линда Ховард

На лицах появились улыбки, и броненосец сошел со стапелей, чтобы заключить меня в объятия.

– Дорогая, вас не узнать! – взревела тетка и прижала меня к бюсту, формой, размерами и мягкостью напоминавшему наполовину сдувшиеся автомобильные шины. До меня дошло, что эти шины торчат вперед только потому, что безжалостно втиснуты в бюстгальтер, а без него, наверное, болтаются, как уши спаниеля. Эта мысль ужасала. Но не так, как попытки представить себе грандиозный бюстгальтер, способный удержать такую ношу. Скорее всего, прочностью и размерами он не уступает парашюту.

Спастись от устрашающих прелестей броненосца можно было лишь одним способом: не выказывать страха и вообще притвориться мертвой. И я застыла, как столб, мужественно терпя объятия, стараясь не хватать ртом воздух и улыбаться самой сладкой из своих улыбок. Когда меня наконец отпустили, первым делом я сделала вдох.

– Неудивительно, что вы меня не узнали. Мы же никогда не встречались.

– Ну как же, милочка, конечно, встречались! Салли с вашей мамой однажды заходили сюда вскоре после того, как Джаз открыл компанию. Салли привела Мэтта и Марка, а ваша мама – вас и вашу сестру. Вы обе были такие куколки! Ваша сестра как раз начинала ходить.

Поскольку я на два года старше Шоны, во время упомянутого визита мне было не больше трех. Ума не приложу, почему тетка-броненосец меня не узнала? Не могла же я измениться до неузнаваемости всего за двадцать восемь лет!

В каком-то городе явно недостает местной сумасшедшей.

– Увы, не помню, – засокрушалась я, гадая, не удрать ли мне, пока не поздно. – Видите ли, несколько дней назад я перенесла сотрясение, и теперь у меня бывают провалы в памяти…

– Сотрясение? Боже мой! Скорее присядьте, вот сюда… – Меня схватили под руку и неумолимо потащили к обитому оранжевым винилом диванчику, на который усадили насильно. – Почему же вы не в больнице? Вы обращались к врачу?

С каких это пор «сотрясение» – синоним «необратимой травмы мозга»?

– Я прекрасно себя чувствую, – поспешила заверить я. – Из больницы меня выписали в прошлую пятницу. А дядя Джаз у себя?

– О, конечно! Он в мастерской.

– Сейчас я с ним свяжусь, – пообещала вторая тетка и схватилась за телефон. Она нажала кнопку, потом набрала две цифры, и где-то снаружи раздался громкий звонок. Подождав, она произнесла: – К вам пришли, – потом выслушала ответ и улыбнулась: – Он будет через минуту.

На самом деле прошло гораздо меньше времени: мастерская находилась прямо за офисом, Джазу требовалось пройти всего несколько метров. Он шагнул через порог – невысокий, лысый, мускулистый мужчина, всю жизнь занимающийся физическим трудом. Только лицо в последнее время сильно осунулось. Еще недавно он боролся с лишним весом, но после ссоры с Салли заметно похудел. Увидев меня, Джаз притормозил и озадаченно нахмурился.

– Блэр? – наконец робко произнес он, и я поднялась.

– Отлично выглядишь, – заявила я, обняла его и поцеловала в щеку, как обычно. – Можно поговорить с тобой минутку?

– Конечно. Идем в кабинет. Хочешь кофе? Лурлин, у нас кофе остался?

– Сейчас сварю, – с улыбкой пообещала тетка-броненосец.

– Спасибо, но я, пожалуй, откажусь, – сказала я.

Джаз провел меня в свой кабинет – унылую конуру, где преобладали пыль и горы бумаг. Стол здесь был таким же серым и железным, как в приемной. Обстановку дополняли два обшарпанных зеленых шкафа, кресло Джаза в заплатах из скотча и два кресла для посетителей – болотно-зеленых, почти под цвет шкафов. Телефон на столе, железный лоток для входящих-исходящих, кофейная чашка с пучком карандашей и ручек, сломанная отвертка – вот и весь декор.

Убожество – это еще мягко сказано. Бедняга Джаз, он был беспомощной игрушкой в руках Моники Стивенс, которую нанял, чтобы заново обставить спальню Салли.

Он закрыл дверь, стер с лица улыбку и подозрительно спросил:

– Тебя Салли прислала?

– Господи, конечно, нет! – искренне удивилась я. – Она понятия не имеет, что я здесь.

Джаз слегка расслабился и провел ладонью по голой макушке.

– Хорошо.

– Почему?

– Со мной она не разговаривает, но подсылает ко мне людей, с которыми я общаюсь.

– Извини, я не знала. Салли ничего не просила передать.

– Ты ни в чем не виновата. – Он продолжал потирать макушку. – Не нужны мне ее посланцы. Если хочет поговорить, пусть возьмет и позвонит, как положено взрослому человеку, черт ее дери. – Он тут же сверкнул виноватой улыбкой, будто случайно выругался в присутствии ребенка. – Извини.

– Ничего, я и не такое слышала, – успокоила я с усмешкой. – Хочешь, научу ругаться по-новому?

В детстве я заучивала наизусть слова, которые мне запрещали произносить. Даже в то время я любила составлять списки.

Джаз тоже усмехнулся:

– Спасибо, я тоже их слышал. Ну, чем могу помочь?

– У меня сразу две просьбы. У тебя, случайно, не сохранился счет от Моники Стивен за работу в вашей спальне?

Он скривился.

– А как же! Это надо же, двадцать тысяч долларов просра… то есть пустил псу под хвост!

Двадцать тысяч?! Я протяжно присвистнула.

– Вот и я о том же, – закивал Джаз. – Старый болван, которому некуда девать деньги. Правда, часть затрат удалось возместить за счет продаж нашей старой мебели, но все равно обидно.

– Счет у тебя здесь?

– Само собой. Я специально попросил не присылать его на дом, чтобы Салли не увидела. Думал сделать ей сюрприз. Ничего себе сюрприз. С таким же успехом мог бы перерезать ей глотку. – Он поднялся, выдвинул ящик ближайшего шкафа, порылся в папках, вытащил кипу бумаг и бросил их на стол. – Полюбуйся.

Я придвинула к себе счета и пролистала их. Общая сумма и вправду была немногим меньше двадцати тысяч. Джаз отдал бешеные деньги за самодельную мебель в авангардном стиле, страшную, как грех. Вдобавок Моника заменила в спальне ковровое покрытие и увешала стены картинами, которые обошлись в маленькое состояние, – кстати, что это за «luna» в счете? Видимо, луна, но неужели она повесила в спальне Салли и Джаза луну?

– Что это за «luna»? – озадачилась я.

– Белая ваза. Высокая, узкая и на светящейся подставке. Моника говорила, что это визуальный акцент.

За этот акцент Джаз отвалил тысячу баксов. Судя по содержанию счета, Моника себе не изменяет. Она предпочитает стекло и сталь, черный и белый цвета, уродливые формы и бешеные цены. Таков ее фирменный стиль.

– Можно мне ненадолго забрать эти бумаги? – спросила я, начиная укладывать их в сумочку.

Джаз растерялся.

– Конечно. Но зачем они тебе?

– Для информации. – И я поспешила к двери, пока он не додумался спросить, что это за информация. – Можно еще одну просьбу? Понимаю, момент не самый подходящий…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});