Кольцо царя - Надежда Салтанова

станем. Да и не ходит никто с нашего двора в Царьград один.

Даромир послушал согласный гул остальных русичей, обратился к Никону:

– Покажи нам нож, почтенный Никон. У нас на дворе ни воров, ни убийц нет – сам хозяин ножа пусть его и признает.

Никон не спеша снял с плеча кожаный короб, оглядел двор в поисках стола. Один из равдухов услужливо подхватил перевернутую бадью от двери, поставил перед сыщиком. Мужчины шагнули было поближе, но остановились, увидев, что равдухи позади Никона схватились за висящие на поясе короткие мечи.

Глянув на нож, Первуша потер подбородок и сказал:

– Мой это засапожник. Я его на пристани у Царьграда подарил одному человеку.

– Это за какие услуги ты нашими рунами раздариваешься? И отчего я об том не знаю? – в голосе Даромира рокотнула гроза.

Первуша поднял голову, вздохнул:

– Я твоему сыну, Ждану, дядькой уже без малого три лета. Приглядывал, учил всему, что сам знаю. А на днях оплошал. Наши купцы в Царьград пошли, так малец попросился с ними прокатиться. Они нас и взяли. А как причалили, пока я им подсобил да пока прощался – не уследил. Жданко на борт встал, да не удержался – в воду упал. А с соседнего корабля грек какой-то углядел, что малец в воде, и прыгнул за ним. Он твоего первенца спас. Я его за такое добро отблагодарить хотел. Денег он не взял, так я ему свой нож отдал. Сказал, что он меня охранял, так пусть теперь его хранит. Он поблагодарил, посмеялся, сказал, что его Христос и святые апостолы хранят. Но нож взял, сказал: на память о мальчишке. В сапог сунул. Лисияр не даст соврать – он тоже с купцами тогда в Царьград шел. И сам он потом с тем греком беседу вел. А я виноват и перед тобой, и перед сестрой.

– Это что же?! Ты сына моего едва не утопил, нож, благословленный богами, чужеземцу отдал, а я только сейчас об этом узнаю?! – загремел на него Даромир.

Первуша опустил голову:

– Ты суд вершишь, я виноват. Сына я твоего привез живым благодаря тому греку, но более дядькой ему быть не могу.

Даромир поднял глаза на мужчин, стоящих вокруг в молчании.

– Отведите его в поруб, где эта сидела, – он мотнул головой в сторону Нины. – Сами рассудим.

Мужчины переглядывались в недоумении, никто не двинулся с места. Из дома вылетела Всемила-Варвара, в слезах бухнулась на землю перед мужем:

– Не казни Первушу, он твоему сыну верно служил! Не виноват он, что в летах уже, а малец такой шустрый. Пощади моего брата, не казни за верную службу!

Даромир отпихнул ее.

– Дурная баба, позорить меня вздумала?! Иди в дом, пока сама в подполе не оказалась.

Всемила, размазывая по лицу слезы и всхлипывая, медленно поднялась. Глянула на Нину с отчаянием. Лицо ее перекосилось.

– Из-за тебя все, дрянь грецкая! – прошипела она.

Схватила Нину за платок, дернула со всей силы, вцепилась в рассыпавшиеся кудри. Нина от неожиданности растерялась, лишь успела схватить обезумевшую бабу за руку. А пальцы той уже выкручивали Нине волосы. Никон отдал приказ равдухам расцепить женщин. Но прежде чем воины успели что-либо сделать, Нина добралась-таки до той точки на руке Всемилы, что на Аглае недавно довелось опробовать, и нажала со всей силы. Та завизжала, разжала пальцы, оттолкнув Нину. Обе плюхнулись на землю.

Никон повернулся к равдухам и отдал приказ взять Нину в кольцо, как арестованную. Ее бесцеремонно подняли, окружили. Она поспешно, красная от стыда и злости, увязывала волосы, заматывала их платком. Мафорий-то остался в подполе у Кристиано.

Отряхивая столу, Нина сердито бормотала под нос про дурных баб, что на людей кидаются. Всемила, причитая, поднялась и кинулась в дом.

Никон обратился к хозяину дома:

– Мне надобно опросить твоего воина.

Хозяин, сжав челюсти так, что на щеках вздулись желваки, прошел в дом, жестом пригласив Никона следовать. Первуша, подняв голову, тоже вошел в трапезную.

Нина измаялась стоять в кругу равдухов. От разочарования и досады ей хотелось выть в голос. Если бы она только раньше этот нож увидела! Вот ведь беда – и время потеряла, и Кристиано в беду попал. Ей бы Евдокию поподробнее расспросить про нож, так ведь не догадалась. Лишь взглянув на лезвие, поняла она, что не им убит был Никанор. Разрез другой. У того лезвие острое с обеих сторон должно быть – воинское оружие. А этот нож, что и в хозяйстве пригодится, и для защиты тоже – лезвие только с одной стороны. Что ж она сразу Евдокию про лезвие не спросила-то? Вот уже впору ей самой отвар из китайского корня принимать, чтобы дурь выгнать.

Вышел Никон из дома не скоро. Не глядя на аптекаршу, сердито запахнул на себе плотный черный плащ, мотнул равдухам головой и пошел прочь. Нина засеменила, стараясь оставаться в кругу размашисто шагающих мужчин.

– Почтенный Никон, позволь попросить тебя. Там в подполе один купец генуэзский мается – его избили да в подвал бросили. А он не виновен ни в чем, я лишь его попросила меня сюда сопроводить. Боязно одной-то. А его из-за меня избили. Не оставь его в плену, почтенный Никон, молю тебя, – Нина старалась говорить громко и сдержанно, но в конце не выдержала, голос ее сорвался, слезы потекли по лицу.

Никон, не останавливаясь, пробормотал устало:

– Даже говорить мне не смей про своих полюбовников. В Халке будем разговоры с тобой вести. Тем, кто супротив империи идет, там самое место. Там за решетками и будешь мне рассказывать, кто виновен, а кто нет. А не расскажешь – велю тебя сечь, пока правды не добьюсь.

– Секи, не секи – я тебе и так правду расскажу, а невинному человеку страдать за меня не след. Если божьего гнева не боишься, подумай хоть про посольство генуэзское! Они же на тебя императору пожалуются, что ты знал про латинянина да оставил его у варваров в плену. Где ты после таких жалоб окажешься? Евдокия-то, небось, не обрадуется. Каково ей будет одной мальчишек растить? – Нина тараторила, оглядываясь на все отдаляющийся дом, где в подвале томился Кристиано. В груди все захолодело, будто каменная дева рукой сердце сжала.

Сыщик остановился. Неприязненно, сквозь стиснутые зубы, произнес:

– Как его имя?

– Кристиано звать. А родовое имя не сказал, я ж только сопровождать просила. Сказал, что из генуэзских купцов, пару дней назад прибыл.

– С чего вдруг купец тебя сопровождать отправился? Почему воина-стратиота не наняла?

– Я и хотела.