Миклош Акли, или история королевского шута. - Кальман Миксат

Сепеши сверкнул глазами.

- Кстати о невесте! Сменные лошади в порядке?

- В Штадлау ждет четверка гнедых.

- Любой ценой хотел бы еще до рассвета добраться до Братиславы.

- Конечно, - сказал Баймоди, опрокидывая очередной стаканчик гранатового красно вина. - Даже махонький кусочек такой-то ночи, ой много стоит!

И он грубо захохотал.

У барона нервно дернулась щека, брови сдвинулись, и он - скорее самому себе, в бороду, - пробормотал, как бы подводя итог своим мыслям:

- Будет с ней еще хлопот, пока до этого дело дойдет!

Он подумал о деталях осуществления задуманной авантюры, о всяких последующих затем сценах, плачах и обмороках и тому подобном.

- Ну, как ни крепок орешек, а человек любой его расколет, ваше сиятельство. Али я не прав?

- Правы-то, вы правы, Баймоди, только немножко наглым начинаете становиться.

- Ну, ну, - подмигнул Баймоди своим, уже окосевшим глазом, а на лице его засветилось такое блаженство, будто его кто-то нежно потрепал по подбородку. - Знаю я, что к чему, был ведь когда-то и сам молодым. И приволокнуться любил. Но что поделаешь все это tempi passati28. Сначала - любовь по гроб, потом нужна мне как гроб, а потом хоть самому в гроб. Таковы три части жизни человеческой...

- Все это верно. Только вот уже скоро одиннадцать, старина. Боюсь, как бы не повредило вам, если вы еще одну пинту опорожните. Потому что сейчас мне очень необходимо будет ваш ясный ум. Хорошо, если бы вы сейчас сели в коляску, да проехались бы на место операции и немножко присмотрели за расположением отрядов перед атакой. А за четверть часа до полуночи я и сам приеду туда. Буду в серой накидке, сигнал подаю свистком.

- Ладно, я поехал. - Баймоди встал, встряхнулся и мгновенно протрезвел. Будто заново родился.

- Ad revidere,29 Баймоди!

Глава X

Тактика подпоручика Пала Бори

Обитая изнутри шелком карета барона Сепеши, привезенная из Парижа, стояла во дворе трактира "Онкл", под навесом. "Онкл" был филиалом отеля "Штадт Франкфурт". В те времена каждый отель познатнее имел еще и аднекс (придаток), где гости помещали свои упряжки лошадей и кучеров: гости приезжали тогда в столицу австрийской империи еще не оп железной дороге, а в собственных экипажах. Венгерская знать нередко своим ходом ездила вплоть до Парижа.

В гостинице "Онкл" кучер барона, Янош, присматривал за четверкой серых рысаков. Верный камердинер барона, словак по фамилии Сиротка, раздобыл все необходимое для похищения невесты и присматривал за шубами. Он подогревал кирпичи на огне в печи: они-то уж придутся в самый раз, чтобы в карете положить их под ножки барышне. Два принесенных из тела тулупа тоже были призваны увеличить согревающую способность шубки на собольем меху, - по крайней мере в первые минуты. Сиротка позаботился даже о цветах, которые барон должен будет вручить той малышке: аристократы и в самый сильный мороз остаются аристократами и держат гонор. Когда мерзнешь и нос у тебя красный, черт и тот не станет нюхать цветов, тем более что они об ту пору обходятся в приличные денежки. Но барышни любят это, и тут уж ничего не поделаешь.

Так что Баймоди приказал запрягать, сел с Сироткой в экипаж, захватил с собой один тулуп и, расположив свои огромные ножищи на горячих кирпичах, понюхал камелии и, установив, что на свете есть только один приятный аромат - это запах хорошо начиненной чесночком колбасы, приказал кучеру ехать на Унгаргассе, 20.

По дороге он продолжал острить, и поскольку в нем еще бродило выпитое в огромных количествах вино, пошутив, сказал: "И зачем барону для такого случая два тулупа? Неужто он такой хилый?! Лучше было бы под одним тулупом, да потеснее друг к дружке. Что там ни говори, а молодая бабеночка крепче греет, чем тебе соболи мех..."

Ехать было недалеко - доехали быстро. Баймоди выпрыгнул из кареты как раз в тот момент, когда старинные час на часовне Магдалины, что на Инвалиденштрассе, пробили половину двенадцатого.

- Ну сейчас пойдет веселье! - буркнул Баймоди. - Стойте здесь с этой клеткой для пташечки, ждите, пока принесем саму птичку! А ты, братец Янош, покрепче держи вожжи, если каша заварится. Потому что может случиться, что и стрельба завяжется, и лошади могут вздыбиться. А я пока немножко поосмотрюсь на местности.

На улице было тихо, будто на кладбище - ни звука, ни шороха! Аж страшно становится от этой заброшенности и мертвой тишины: ни тебе петухов, ни собак. Не то что в деревне, где петухи кукарекают. Собаки лают, все какое-то оживление, веселость. А вообще-то ночь была красивой - с белым снежком, и такая ясная, что хоть деньги считай. Белыми были и крыши домов, и акации вдоль тротуаров, напоминавшие своими побелевшими ветвями огромных белых пауков, раскачивающихся на ветру, потому что сами стволы деревьев растворились в густых тенях от домов и стали невидимыми. Стены домов тоже были белыми (в те времена еще не было обыкновения красить дома), только на стеклах окон кое-где виднелось кружево инея, сквозь которое пробивался слабый, желтоватый свет свечей.

Баймоди прошелся до дома под номером 23, пристально осмотрел его, потому что собственно здесь и находился пансион госпожи Сильваши. Дом был обнесен высокой, будто монастырской, стеной, со средневековыми кованными воротами, у калитки которых висел молоток. Здесь светилось только одно окно на первом этаже. Но и но как раз в эту минуту погасло, подобно тому, как кривой закрывает свой единственный глаз.

Дважды прошелся он перед зданием и вдоль участка, постукивая по толстым стенам и громко ворча, порассуждал вслух:

- Конечно, это не крепость Дева30, но и эту деву тоже придется штурмовать!

В это время во дворе громко залаяла собака и обеспокоенно забегала по двору вдоль стены. "Ну вот вам и первый враг" - вполголоса пробормотал он. - (Хорошо бы по этому песику пальнуть маленьким кусочком свинца.)

Пока его благородие господин Баймоди осматривал местность, вверху послышался скрип (в ту минуту он и не обратил внимания на него и только много позднее вспомнил о нем), и что-то тяжелое рухнуло ему на шею. Бедняга и охнуть не успел как упал на землю будто вот, оглушенный ударом топора в лоб - отчасти со страху, отчасти под тяжестью рухнувшего на него груза.

Хотя глыба свалилась сверху, с неба, была она отнюдь не телом небесным, Потому что, скажем, метеорит не умеет ругаться. Медведем она тоже едва ли была, потому что и медведь по-венгерски не ругается. А свалившаяся туша мало того; что чуть ли не переломила бедняге Баймоди крестец и ключицу, еще и имела наглость недовольна заявить.

- Ах черт побери. Кто еще тут под ногами путается?!