Серпантин - Александр Мильштейн

Он улыбнулся и думал было пересказать это Доплеру...

Но вспомнил, что Доплер сейчас вряд ли его слышит...

И всё же заговорил... Причём с интонацией, которую подслушал когда-то на выступлении гипнотизёра:

— Когда мы приземлимся, вы очнётесь, Пётр Григорьевич. А все эти ваши фокусы останутся в воздухе. Все мысли о самогубстве, о прыжках без парашюта... Вам не надо уходить из кино, Пётр Григорьевич, будете снимать и дальше... А то знаете, как я расстраивался... Когда отменяли сеанс... Отец говорил: «Кина не будет, кинщик заболел». Я смеялся сначала, а потом плакал... Пётр Григорьевич, я вам хотел предложить сотрудничество... Что, если я попробую продюсировать ваш следующий фильм? Я ещё с друзьями поговорю, может мы вместе вложимся...

Заговорившись, он забыл, что перед этим искал глазами квадратик рыжего глинчака, с которого взлетали дельталёты... Когда он развернул свои крылья, под ними уже снова было море, но белого треугольника внизу теперь не было — Манко летел против солнца... Всё это время он не смотрел на Доплера... Если тот был в сознании, Манко было бы неприятно смотреть ему в глаза, а если без — мысль о том, что он не удержал удар... и что от этого могло произойти в седой башке... Могла помешать управляться... с летающим средством...

Но прежде чем зайти на посадку — площадку Манко уже вычислил — он повернул голову...

И в этот момент дельталёт сильно дёрнуло...

«Кажется, попал в „пузырь“, — пронеслось в голове у Манко, — и даже не сейчас... раньше...»

Рядом с ним теперь сидел никакой не Пётр Григорьевич, а тот самый парень... В рубашке цвета асфальта... Которого Манко видел на трассе в самом начале отпуска...

И когда этот серый вельветовый человек повернул к Манко смеющееся лицо...

— Очнулся, — сказал голос, — герой... Лежите спокойно.

Манко увидел белые колпаки... А потом и лица...

Все смотрели не на него, а прямо перед собой...

Манко подумал, что там, сзади, сразу же за его головой, наверно, стена...

Но он не понимал, чего они туда все так уставились...

— Куда вы все смотрите? — сказал он. — Там что, экран, что ли?

— И не один... Мы смотрим на приборы.

— Какие приборы, блядь...

— Осциллографы.

— Где я?

— Где вы, это не так интересно. Интереснее, где вы были перед этим...

— И где я был перед этим?

— Вы побывали на том свете, Леонид Михайлович. И даже не заметили, да?

— Чего же, — сказал Манко, — не заметил... А где Доплер?

— Какой Доплер?

— Ну как это — какой? Режиссёр!

Он увидел, как лицо в колпаке отвернулось от него. Как они переглянулись, кто-то пожал плечами, кто-то тихо сказал «это бывает».

— Простите, Леонид Михайлович, но мы не знаем никакого Доплера.

— Ну, со мной был человек. Пассажир, мой старый друг... Что с ним?

— Вы летали один, Леонид Михайлович, вы отказались от пилота.

— Но не от режиссёра же... Ладно, для начала — где я?

— Вы в больнице города...

— В какой ещё больнице?!

— Номер четыре.

Манко вдруг почувствовал тяжесть, ему захотелось опустить веки... Но он удержал их.

— Что это за город номер четыре... Постойте. Ну, вы знаете режиссёра такого, Доплера?

— Нет, мы не знаем, — сказало лицо.

Манко сделал слабое движение рукой в сторону других халатов...

— А вы? — сказал он, — что, тоже не знаете? Ну, все же смотрели... «Директор средней руки»... «День»... «Ворованный воздух»? Вы чё, не видели?

Люди в халатах пожимали плечами, улыбались, говорили «нет», «не видели», «мы не видели», «нет»... Манко почувствовал ужас... Он вдруг вспомнил, что море тоже оказалось... частью пузыря... Как стало тихо — остановился мотор... Как дельталёт стал стремительно приближаться к своему отражению в синем вогнутом зеркале...

Больше он ничего не помнил...

И казалось, что дельталёт продолжает падение — прорвав поверхность пузыря — теперь уже во что-то... совершенно бездонное...

Это необходимо было срочно пресечь, как угодно... Прижечь, пристрелить, забетонировать...

— Слышь вы, колпаки! — закричал Манко, приподнимаясь на локте. — Вы за кого меня тут принимаете? Вы, блядь, все тут — банда отморозков! — увидев на тумбочке возле себя какую-то бутылку, он дотянулся до неё, схватил и швырнул вперёд...

Раздался звон битого стекла, Манко почувствовал боль в руке и увидел, что из тыльной стороны ладони торчит какая-то хреновина... От неё ведёт тонкий прозрачный шланг в потолок... Он попробовал отцепиться, но это оказалось не так просто — как будто гвоздь вбили в его руку... Он хотел было его выдернуть, но... передумал... Когда летишь в бездну, то, может, это и неплохо, быть прибитым... хотя б и гвоздями... К тому же, колпаки не бросались на него... Стояли все на своих местах, как ни в чём не бывало...

— Леонид Михайловчи, успокойтесь! Вам нельзя вставать, у вас был инфаркт. Прямо в воздухе... Худшее уже позади. Но если вы будете вскакивать с кровати, всё может повториться.

— Да я не верю ни одному вашему слову! — закричал Манко. — Какой к чёртовой матери инфаркт?! Откуда?! Я здоров, как бык!

— Хорошо, хорошо. Только вы успокойтесь.

— Как вам можно верить, если вы говорите, что Доплера не было?

Он увидел, как врачи переглянулись. Один из них пожал плечами, склонился к первому, что-то прошептал на ухо. Тот сначала обернулся к другим, а потом заговорил:

— Не волнуйтесь, Леонид Михайлович. Мы сейчас сообщим спасательной службе, что вы настаиваете... Что с вами был ещё один человек... Может быть, он как-то так выпал... что его до сих пор не нашли...

— Идиоты!

— Не ругайтесь. Вот уже пошёл человек, видите...

— Ну, вы хоть знаете такого режиссёра? Доплера? Фильм «Атлантида Петрова», три серии? Его же вся страна смотрела... Вы не могли не видеть, не могли...

— Леонид Михайлович, нам некогда! Простите нас, тёмные мы, работы много, устаём... Вам нельзя так волноваться... Что делать, не знаем мы такого режиссёра... Вам о другом надо думать... Вам надо выздороветь, вы молоды, сердце у вас было ещё ничего... Просто сильный стресс. Если вы всё правильно будете делать, восстановитесь, если же нет, пеняйте...

Манко хотел было снова подняться из положения «лёжа», но почувствовал чью-то руку на своей груди... Рука была сильной и моментально уложила его обратно, а в сгибе своей собственной руки он почувстовал лёгкий укол, скосил глаза и увидел, что ему вводят что-то в вену... После этого бросать бутылки с зажигательной смесью ему расхотелось, он закрыл глаза и снова открыл, но теперь его рука торчала из сугроба. Он вырыл сам себя, встал, отряхнулся и пошёл по чёрно-белой улице... Припоминая, что это — улица, куда он заехал после тренировки... После того, как битый час стоял во дворе и водил пальцем по ржавым струнам арфы... Отстав от покидающих комплекс пацанов, зашёл за угол, пробрался по заснеженной свалке... И стоял там, водя пальцем по струнам... А потом перепутал автобус... Стёкла заледенели, ничего не было видно... Да он не сидел у окна, а стоял между двумя одинаковыми автобусами, глядя, как под ногами вращается огромный железный диск... Два водителя растягивали гармошку... И сжимали — давая задний ход... Аккордеон, подаренный дядей на день рожденья, оказался испорченным — только тихо сипел... Это была вторая попытка — дядя уже пытался «отдать его на музыку»... Тащил его за руку, Лёня противился... Другой рукой стал хвататься за прутья ограды — рука быстро застучала по прутьям — тихий упрямый гул... А потом уже он стоял в пустом автобусе... Хотя было много свободных мест... И было тихо, стёкла были в морозных узорах... Казалось, что автобус всё время поворачивается на месте... Лёня сел к окну, положил руку на замёрзшее стекло и держал её там, пока рука не перестала чувствовать холод... Тогда он её отнял и стал смотреть сквозь чёрный отпечаток ладони... Как будто сквозь лунку — под лёд... И увидел там очертания другого города... Или деревни... Где всё было завалено снегом, тротуары, крыши... Как в Сибири... Он побежал к водителю и узнал, что это — не тот автобус... И теперь ему надо выйти и идти всё время в обратном направлении... Что он и сделал — перескочив из салона «Икаруса» в сугроб, похожий на огромное куриное яйцо... Он пошёл... По другим таким сугробам... Мимо высоких заборов, за которыми огрызались невидимые собаки... Очень медленно... Как во сне, когда ноги ватные... Или когда по колено в снегу...

15. Шапито

Линецкий сел за один из белых пластмассовых столиков, положил на него обе руки, и столик, заступивший одной ножкой на гальку, сильно покачнулся. В той части кафе, что была внутри — за провалом несуществующей стены, виден был двухярусный зал, сцена, или, точнее, начало сцены, потому что сцена теперь была широкой ковровой дорожкой, которую расстилали в сторону моря ноги танцоров...

На маленькой площадке стояли музыканты, которых Линецкий видел в разных кафе...