Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин

он никогда никому не показывает.

— Марк Твен

Мои шаги длинные, плечи напряжены, когда я спускаюсь по лестнице в подвал. Я прохожу мимо закрытой двери в свой… офис… и продолжаю идти по темному коридору, пока не добираюсь до операторской.

Дверь открывается прежде, чем я подхожу к ней. Обри сегодня в форме.

Она сидит за столом, панели управления в пределах досягаемости. Ее брови нахмурены, зеленые глаза перебегают с широкого дисплея мониторов на меня.

— Хозяин.

Похоже, она удивлена, увидев меня.

Я редко захожу в операторскую. Но мне нужна служанка, и Обри — единственная секретарша, которой я доверяю настолько, чтобы сохранить это в тайне. Точнее, чтобы скрыть это от Райфа.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала для меня.

— Конечно.

Ее взгляд опускается на мои брюки, где я чувствую, как твердый член натягивает материал. Она быстро отводит глаза, и действительно выглядит сбитой с толку. Конечно, девушка не в первый раз видит стояк, но это первый раз, когда она видит его у меня.

Она переживет это. Так же, как и мне придется.

— Через сколько Феликс освободит тебя от твоей смены?

Она смотрит на время на одном из мониторов.

— Двадцать минут.

Я киваю.

— Я прикрою тебя. Достань мне все файлы, которые у нас есть на Эмми Хайленд.

Она отодвигает стул и встает.

— Сейчас же.

Она начинает обходить меня, затем останавливается, оглядывается.

— Хозяин, если позволите… Райф просто пытается достучаться до вас. Это то, чего он хочет.

Я издаю вздох сухого веселья, мой пристальный взгляд прищуривается к мониторам передо мной, когда некая миниатюрная девушка с длинными черными волосами порхает по одному из экранов. Честно говоря, Райф сейчас не моя забота.

— Принеси файлы, Обри.

Она на мгновение замолкает. Затем ее каблуки стучат по направлению к выходу, и дверь за ней закрывается.

Я продолжаю следить за Эмми, когда она входит в дамскую комнату, вероятно, готовясь ко сну. Мои ноги приросли к полу, все тело напряглось и пульсирует от беспокойного ощущения, от которого я, блядь, не могу избавиться.

Ее тепло, ее влажность все еще на моих пальцах, засунутых в карман, где ее запах не может добраться до меня. Я должен был остановиться, чтобы вымыть руки и полностью избавиться от нее, но моя кровь кипела до такой степени, что я ничего не мог разглядеть по дороге сюда.

Мой худший случай с синими яйцами, и я ни черта не могу с этим поделать.

Эмми останавливается перед своей дверью, затем оглядывает оба конца пустого коридора, прежде чем открыть ее и войти внутрь. Она направляется в ванную, единственное место, где нет камеры, и закрывает за собой дверь.

Я разочарованно вздыхаю и делаю маленький шаг к мониторам.

Я отчетливо помню, когда в последний раз трахал женщину, почти шесть лет назад — так же, как я помню испуганный взгляд на ее бледном лице. Одна моя рука сомкнулась у нее на горле так, что побелели костяшки пальцев, а другая держала нож в сантиметре от ее живота, даже не осознавая этого.

И она была профессионалом.

К тому времени я уже прошел через то, что непреднамеренно пугал женщин до усрачки, когда мне нужна была доза. Я быстро понял, что мне нужен кто-то, кто конкретно наслаждался или, по крайней мере, мог это вынести, когда я достигал точки ослепляющего освобождения. Каждый раз я терял всякое ощущение контроля, над поддержанием которого так усердно работаю.

Я даже не могу использовать свою чертову руку, не потеряв себя, едва сохранив рассудок, в эти последние мгновения экстаза. Каким бы мимолетным это ни было, этого достаточно, чтобы дать мне представление о том, каково это — потерять все. Угрожать высвободить демонов моего разума навсегда и полностью сломить меня. И время не на моей стороне. Чем дольше я держу прошлое запертым внутри, тем труднее его становится сдерживать. Я не рискну снова потерять контроль.

Поэтому я воздерживаюсь. Как гребаный священник.

С нездоровым аппетитом к пролитию крови.

Дверь открывается, и я оглядываюсь через плечо. Обри кладет две папки из плотной бумаги на стол, затем поднимает взгляд на меня.

— Хочешь, чтобы я осталась?

Я качаю головой, возвращая внимание к монитору.

— Я напишу тебе, когда закончу.

— Да, хозяин.

Она уходит, и вскоре я расслабляюсь настолько, что сажусь, беру папки и откидываюсь на спинку стула.

Первый файл — обычная юридическая чушь — контракты,

информация о заработной плате. Не то, что я ищу. Я беру вторую папку и просматриваю несколько страниц предоставленной личной информации.

Эмми Мэй Хайленд. Родилась в Пресли, штат Миссисипи, 22 октября 1997 года в семье родителей Агнес и Карла Хайленд. Одна сестра по имени Франческа Хайленд.

Я потираю подбородок и просматриваю остальные страницы — фотографию трейлерного парка, который она называет домом, какой-то грязной забегаловки, в которой она работала, татуированного соседа, с которым у нее было несколько романов. С каких это пор мы храним фотографии чего-либо, кроме самих сотрудников? Я собираюсь перевернуть страницу, когда мой взгляд возвращается к последнему снимку.

Ее интрижка с глупой ухмылкой на лице и пивом в испачканной чернилами руке. Чем дольше я смотрю на эту фотографию, тем сильнее горит моя кожа. Это чертовски раздражает, поэтому я разрываю фото посередине и выбрасываю его в мусорное ведро позади себя.

Банальная реакция, но к черту все.

Я перелистываю на следующую страницу и прищуриваюсь. Там крупным планом ее трейлер с Библией, стоящей на подставке у крыльца. С каких это пор Эмми, блядь, Хайленд религиозна? Наклоняя голову, я провожу большим пальцем по челюсти и замечаю старую собачью будку на заднем дворе с длинной тяжелой цепью, валяющейся в грязи. Собаки не видно.

Раздраженный, я выдыхаю и качаю головой.

Здесь должно быть что-то еще. Что-то, что связывает ее с Катериной или Софией. Сходство слишком поразительное. Или, по словам Райфа, сверхъестественное.

Я замечал это раньше, каждый чертов раз, когда я смотрел на нее, я видел это, но сегодня, по милости моих рук, в этих небесно-голубых глазах было что-то слишком отчетливое. Что-то детское, искра чистой уязвимости. Этот взгляд идентичен тому, который я привык видеть за яркими огнями и железными решетками каждое утро и вечер. Взгляд, который преследовал меня на грани безумия каждый раз, когда я закрывал глаза в течение пяти долгих лет после моего побега, прежде чем я научился полностью блокировать его.

Взгляд, который невозможно воспроизвести.

Конечно, это невозможно. Я