Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе [litres] - Рустам Александер

гомосексуалам собираться и встречаться друг с другом в частных квартирах, избегая пристального внимания соседей. Несмотря на то что люди по-прежнему знакомились в общественных туалетах, на вокзалах и в банях, частные квартиры были куда безопаснее и реже привлекали внимание милиции.

Гомосексуалы со всех уголков страны продолжали стекаться в два крупнейших города – Москву и Ленинград – за более высоким уровнем жизни и широкими профессиональными возможностями, недоступными в провинции. Особенно привлекательной казалась Москва, и, чтобы получить московскую прописку, гомосексуальные мужчины и женщины из других городов, – впрочем, как и гетеросексуальные, – стремились жениться на ком-то из столицы[188].

Благодаря политическим переменам впереди забрезжила перспектива изменить законодательное регулирование гомосексуального поведения совершеннолетних. Развитие криминологической науки и активное участие ученых-юристов в формировании советской политики, начавшееся еще при Хрущеве, сохранилось и в брежневскую эпоху. Стремясь повысить качество следственной работы, ученые выпускали пособия, в которых объясняли, как законно проводить допросы и собирать доказательства, и даже разбирали неоднозначные статьи советского Уголовного кодекса, которые неопытным следователям было трудно понять. Особенно проблематичной была статья 121.1, предусматривавшая наказание за гомосексуальные отношения по обоюдному согласию между двумя совершеннолетними мужчинами, – следователи просто не знали, как подступиться к таким делам, ведь добровольный характер отношений подразумевал, что оснований для возбуждения уголовного дела просто нет. Запутанность закона и трудности в расследовании подобных преступлений, на которые жаловались многие следователи, породили среди советских ученых дискуссию о том, нужен ли вообще такой законодательный акт.

В 1965 году правовед из Саратовского юридического университета Михаил Хлынцов опубликовал пособие «Расследование половых преступлений». В нем он разбирал именно половые преступления и объяснял следователям, как собирать доказательства, допрашивать подозреваемых и вычислять преступника в ходе расследования. Несмотря на неоднозначность статьи 121.1, Хлынцов пытался обосновать ее сохранение в советском Уголовном кодексе:

Особая опасность этого преступления заключается в том, что оно посягает на нравственные устои общества, деморализующе воздействует на психику членов общества… Склонность к мужеложству у отдельных лиц можно объяснить в некоторых случаях отсутствием возможностей для нормальной половой жизни, а в других случаях – пресыщенностью некоторых лиц нормальными формами удовлетворения своей половой страсти, поисками новых ощущений, что говорит о развращенности этих лиц и пренебрежении их к нравственным нормам…[189]

Как показывает практика, если мужеложство совершается на добровольных началах, то педерасты не ограничиваются одной встречей с целью совершения мужеложства и продолжают встречаться, и в дальнейшем у некоторых из них развивается своего рода привязанность друг к другу, переходящая в длительную противоестественную связь. Как правило, склонность к мужеложству переходит в привычку, и человек, который ей поддается, становится закоренелым педерастом[190].

Преследование таких людей по статье 121.1, сетовал Хлынцов, – довольно сложная задача, поскольку зачастую отсутствуют свидетели, а главные подозреваемые не хотят сотрудничать со следствием, ведь им обоим грозит тюремное заключение[191]. Если гомосексуалов не удавалось поймать с поличным, Хлынцов рекомендовал следователям собирать информацию об их «моральном облике», опрашивать окружение, выяснять наклонности и хобби. Соседи тоже были полезными источниками оперативной информации, поскольку могли указать на подозрительные особенности в поведении предполагаемых преступников, доказывающие их склонность к мужеложству.

Кроме того, Хлынцов рекомендовал допрашивать жен подозреваемых. Гомосексуалы в СССР, как и в других странах, женились на женщинах по многим причинам, в том числе чтобы скрыть свою ориентацию и соответствовать ожиданиям общества. Если жены подозреваемых сообщали, что мужья пытались склонить их к «извращениям», например оральному и анальному сексу, эти сведения могли служить веским доказательством склонности к гомосексуальному поведению[192].

Помочь могло и медицинское освидетельствование, но лишь в отдельных случаях. Хлынцов отмечал, что судебно-медицинским экспертам крайне редко удавалось найти следы мужеложства на теле подозреваемых, а при осмотре «активных» гомосексуалов это бывало и вовсе практически невозможно. У «пассивных» гомосексуалов следы мужеложства, например анальные разрывы или даже кровотечения, встречались чаще, но и в этом случае на подобные доказательства нельзя было безоговорочно полагаться – их стоило рассматривать лишь в совокупности с другими.

Пока Хлынцов старался дать практические советы по расследованию дел о мужеложстве, другие юристы не видели в этом смысла и предлагали вообще отказаться от статьи 121.1. Московские юристы одними из первых усомнились в ее целесообразности. Среди них был, например, и выпускник МГУ Алексей Игнатов, читавший лекции в нескольких московских вузах. Для него было очевидно, что, если мужчины вступили в сексуальные отношения по обоюдному согласию, преследовать их бессмысленно. Его идеи подкреплялись и тем фактом, что в социалистических странах Восточной Европы врачам и юристам удалось добиться отмены соответствующих законов. Одной из таких стран была Чехословакия, где медики убедили чиновников, что добровольные гомосексуальные отношения между совершеннолетними не представляют опасности для общества и больше не должны считаться преступлением. В 1961 году власти Чехословакии декриминализировали гомосексуальные отношения по обоюдному согласию[193].

Игнатов считал, что исключение статьи 121.1 из Уголовного кодекса можно представить как доказательство, что в СССР терпимо относятся к меньшинствам, а это могло бы принести пользу международной репутации страны. В то же время он осознавал, что на этом пути существуют препятствия. Политический истеблишмент придерживался крайне консервативных взглядов на секс и, скорее всего, не оценил бы предложения узаконить половые связи между мужчинами. Партийные чиновники также вряд ли поддержали бы декриминализацию мужеложства, опасаясь, что распространение гомосексуальных отношений только усугубит острую демографическую ситуацию в стране.

Игнатов отдавал себе отчет, что столь смелая инициатива может испортить его профессиональную карьеру, поскольку его самого могут обвинить в мужеложстве. Как и у многих других успешных университетских преподавателей, у Игнатова были недоброжелатели, готовые распустить слухи о его склонности к гомосексуализму – не только чтобы подсидеть его и занять место в университете, но и чтобы исключить его из партии за аморальное поведение и лишить возможности работать.

Тем не менее он просто не мог закрывать глаза на то, что многие судьи наказывали мужчин за любые формы гомосексуального поведения. Согласно статье 121, вне закона было только мужеложство, или анальный секс, – другие действия, например поцелуи или оральный секс, в тексте не упоминались и поэтому не могли считаться запрещенными. Однако многие суды игнорировали это определение или просто не хотели строго следовать тексту закона и выносили обвинительные приговоры за оральный секс и прикосновения.

Игнатов поднял этот вопрос в своей монографии «Ответственность за преступления против нравственности» (1966): он осудил подобную практику и призвал судей и следователей провести четкую грань между теми, кто занимается оральным и анальным сексом, утверждая, что в соответствии с существующим законодательством преследоваться должны лишь последние:

Нельзя признать правильной попытку отдельных судов расширить понятие мужеложства, относя к нему любое удовлетворение половой страсти мужчины с мужчиной. В случае добровольного совершения мужчинами друг с другом