Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе [litres] - Рустам Александер

подпольных религиозных организаций…[160]

Тимко эти доводы не убедили. Долгоруков неоднократно давал показания о сексуальных отношениях с Петренко, а также о том, что лично сводил того с другими мужчинами. Следователи задержали и Когана, который подробно рассказал о своих сексуальных отношениях с Петренко, а также нашли жертв его вымогательств. Получив достаточные признательные показания от Долгорукова, Когана и их знакомых, майор Тимко передал их дела в милицию для дальнейшего расследования – впоследствии оба предстали перед судом и были осуждены за мужеложство.

Следователи подозревали, что Петренко вступал в гомосексуальные отношения задолго до своего побега в июне и использовал служебное положение для поиска мужчин. Хотя им не удалось установить никаких явно обличающих фактов, показания бывших коллег Петренко говорили о том, что это вполне правдоподобно. Один из них свидетельствовал: «…Петренко собирал данные о гомосексуалистах, то есть делал работу, которая не находится в ведении КГБ»[161]. Другой коллега рассказывал: «Он навязывал мне ряд идей о гомосексуалистах и настаивал, что мы должны внедряться в их круги, поскольку, по его словам, там могут быть враги, – он пытался уговорить меня предоставить ему свободу действий в этих вопросах»[162]. Еще один указывал: «Наткнувшись на материалы о гомосексуалистах, Петренко проявил к ним особый интерес, хотя по роду деятельности ему не приходилось иметь с ними дела… Петренко считал, что среди них он вычислит шпиона»[163].

По окончании допросов майор Тимко отправил Петренко в Москву на месячную психиатрическую экспертизу в подконтрольный КГБ Институт судебной психиатрии имени Сербского. Следователь надеялся выяснить, что заставляло Петренко искать сексуальных отношений с мужчинами. В 1960‐х и 1970‐х годах в Институт имени Сербского помещали критиков режима: их привязывали на несколько дней к койке и насильно пичкали токсичными препаратами, причиняющими сильные физические и душевные страдания. Такое «лечение» длилось месяцами, и его главной целью было как следует запугать «пациентов» и лишить их способности продолжать антисоветскую деятельность.

Петренко находился под наблюдением Даниила Лунца, психиатра и полковника КГБ. Лунц был известен тем, что никогда не надевал белый халат, как было положено советскому врачу, и носил форму КГБ. В Институте Сербского он работал с политическими диссидентами и был убежденным сторонником карательной медицины. В течение месяца Лунц беседовал с Петренко, собирая данные о его семейной жизни и психическом здоровье. Когда Лунц попросил Петренко прокомментировать свою гомосексуальность, тот отказался что-либо говорить. Через месяц Лунц подготовил отчет, в котором описал личность Петренко и поставил диагноз, заключив, что пациент «вменяем» и не «страдает никаким психическим заболеванием». По мнению Лунца, Петренко демонстрировал «психопатические черты характера, проявляющиеся в склонности к раздражительности и возбудимости, эгоцентризме, завышенной самооценке, неустойчивости интересов и аффективной неустойчивости». Что касается сексуального влечения Петренко к мужчинам, Лунц ограничился лаконичным: «Решительно отрицает склонность к гомосексуализму»[164].

29 апреля 1964 года Военный трибунал Киевского гарнизона приговорил Петренко к шести годам лишения свободы[165].

Глава 12, в которой советские врачи изобретают новую науку и пытаются вылечить мужскую гомосексуальность

Горький, 1963–1970

После смерти Сталина секс оставался сложной и табуированной темой, которая вызывала дискомфорт, напряжение и беспокойство у подавляющего большинства советских граждан. Несмотря на то что люди занимались сексом, они редко говорили о нем в спальне и еще реже – в кабинете врача, даже если сталкивались с сексуальными проблемами, грозившими разрушить их брак, например с импотенцией. Большинство мужчин и женщин стеснялись обращаться за медицинской помощью, предпочитая тихо страдать, пока недолеченные болезни усугублялись со временем.

Из-за стеснения и стыда, которые царили вокруг этого вопроса, мужская импотенция и женская сексуальная дисфункция стали в СССР почти повальным явлением. Усугубляло ситуацию то, что в СССР на тот момент не существовало профессии сексолога, поскольку советские власти считали секс совершенно простым и прямолинейным занятием, которое не требует ни медицинского вмешательства, ни консультаций со специалистом. На приемах большинство врачей едва уделяли внимание сексуальной жизни пациентов, интересуясь ей лишь вскользь: «А как ваша интимная жизнь?» – спрашивали они и опускали глаза, явно сами стесняясь своего вопроса.

«Нормально», – предсказуемо отвечал пациент.

На этом неудобный разговор обычно заканчивался. Если пациент вдруг решал пойти дальше и попросить совета, врач говорил что-то вроде: «Не волнуйтесь. У вас нет ни рака, ни инфекции. А что есть – не смертельно. Подождите немного, и само пройдет». Проблема, однако, не исчезала, а, как правило, только усугублялась[166].

Женщины тоже страдали; большинство из них, под стать мужчинам, молча мирились со своей участью. Те, кто осмеливался пожаловаться врачу, что муж не удовлетворяет их сексуально, чаще всего выслушивали лекцию о незыблемости института брака и обязанностях жены[167]. Женщина-гинеколог могла проявить чуть больше сочувствия и сказать: «Ну и ничего страшного! Ведь все мы как-то справляемся и растим прекрасных детей!»[168]

Впрочем, не все были готовы провести свою жизнь в молчаливом страдании. Некоторые отчаявшиеся мужчины, страдавшие от импотенции, писали письма с просьбами о помощи президенту Академии медицинских наук. В одном из таких писем говорилось:

Я не могу назвать себя трусом, достойно воевал и награжден неоднократно, но сейчас жить не могу и не хочу. В отчаянии я уже взял веревку, но опомнился: это недостойно советского человека. Поэтому я предлагаю вам использовать меня для любых медицинских опытов, нужных науке[169].

Такие мужчины не получали медицинской помощи, поскольку в СССР практически не было врачей, которые обладали бы глубокими знаниями в области лечения сексологических проблем. Одним из редких исключений был Николай Иванов. Он проходил медицинскую интернатуру у прославленного иркутского профессора Игоря Сумбаева. В середине 1950‐х Иванов уехал от своего наставника в город Горький[170], где начал медицинскую практику в качестве психиатра в одной из городских больниц, а также преподавал в Горьковском медицинском университете.

Лекции Иванова неизменно привлекали большое количество студентов, которые жаждали получить новые знания о сексе – теме, которую другие лекторы предпочитали обходить стороной. Выступая перед аудиториями, заполненными до отказа, Иванов всегда находил на своем столе небольшую стопку скомканных записок с вопросами. Он зачитывал их вслух, после чего давал развернутые ответы. Студенты слушали завороженно – нигде раньше они не могли найти такого полного и убедительного разъяснения: ни в учебниках, ни в энциклопедиях. Невежество студентов в базовых вопросах, связанных с сексом, и отсутствие понимания, как консультировать по таким вопросам пациентов, поразили Иванова и побудили искать способы восполнить эти пробелы.

Глубокое невежество в отношении сексуальных проблем и их лечения демонстрировали не только студенты-медики. Коллеги Иванова, лечащие врачи, тоже плохо понимали, как помочь пациентам, обратившимся в больницу из-за неспособности доставить удовольствие жене или отсутствия устойчивой эрекции. Так, уролог, услышав