Порочные удовольствия - Меган Марч

и которую не смог снова разыскать.

– И то же самое ты скажешь обо мне своей четвертой жене? Что это была просто глупая шутка, и поначалу это было забавно, но больше не имеет значения?

– Что ты говоришь, Холли?

– Ты только что сказал мне, что женился на женщине, по-видимому, любил ее, а теперь она даже не заслуживает упоминания. Я просто пытаюсь понять, какую роль играют в твоей жизни женщины после того, как перестают быть тебе полезными.

– Ты ведешь себя неразумно, – рычит он. – Это было очень давно. Я не любил ее. Это была просто моя прихоть.

Я цокаю языком.

– Приятно знать, что у нас с ней больше общего, чем я думала.

Он так крепко сжимает челюсти, что мне кажется, что он вот-вот сломает себе зубы. Наконец он говорит:

– У тебя нет ничего общего с Анникой. Абсолютно ничего общего.

Кровь отливает от моего лица, и мне становится холодно несмотря на то, что я накрыта теплым одеялом.

– Ты прав. Это у нее было много общего с тобой, и она была так добра, что указала мне, что у меня ничего общего с тобой нет. Что я просто игрушка, с которой интересно играть, пока она новая и блестящая. Я удивлена, что она не наклеила на меня стикер со сроком годности. Хотя я слышала, что в Вегасе уже делают на нас ставки.

Крейтон морщится:

– Я имел в виду вовсе не это. Не перевирай мои слова.

Но я уже не могу остановиться.

– Я просто понимаю их буквально, Крей. Есть ли у тебя еще бывшие жены, о которых мне нужно знать? Тайные любовницы или дети, которые кажутся тебе не важными?

Его ноздри раздуваются, а мускул на подбородке начинает подергиваться. И я понимаю в этот момент, что зашла слишком далеко.

Глава 23

Крейтон

Я пристально смотрю на женщину, которую люблю, – это правда, чертовски люблю – и в это мгновение понимаю, что она не чувствует того же по отношению ко мне. Может быть, никогда не будет чувствовать.

Боль сдавливает мою грудь, сравнимая со страхом, который охватил меня, когда кто-то подбежал ко мне, чтобы позвать меня, когда она упала в обморок в музее. Каждый ее вдох и выдох важнее для меня, чем мой собственный, и она даже не подозревает об этом.

Она не подозревает и того, что довела меня до точки кипения. Мое горло сжимается, потому что в течение многих лет я старался завоевать чью-нибудь любовь и сталкивался лишь с презрением. Я потерял своих родителей во время теракта, и вместо того, чтобы попасть в семью, которая приняла бы меня, утешила и полюбила бы, я попал в совершенно другое положение. Я попал в руки к человеку, который был лишен всяких чувств и не смог помочь убитому горем ребенку, потерявшему родителей, пережить эту потерю.

И даже после всего, что было между нами, Холли все еще не доверяет мне. Я согласен, что должен был рассказать ей об Аннике, но это было моим личным поражением, и в сравнении с тем, что я чувствую к Холли, Анника абсолютно не важна. Это все равно что пытаться сравнить каплю дождя с ураганом.

Мои слова звучат, как удары хлыста, и за ними скрывается горестное понимание того, что то, что, как мне казалось, мы начали строить, существовало лишь в моем воображении.

– Если ты ищешь предлог покончить со всем этим, Холли, я уверен, что ты его найдешь. Я не собираюсь умолять тебя остаться.

Ее лицо застывает, как маска, и я жду, что на нем отразится какое-нибудь чувство в ответ на мои слова.

Но она молчит.

Я не собираюсь молить ее о любви. Холли ясно дала понять, что ее нельзя купить, и, очевидно, я не заслуживаю любви из-за моих грехов.

Я напряженно смотрю в ее лицо, пытаясь уловить хоть малейший намек на то, что мне есть за что бороться, но в этот момент она кажется мне совершенной незнакомкой.

Терпение покидает меня, и я понимаю, что мне лучше уйти, прежде чем я скажу что-нибудь такое, чего никогда не смогу взять назад.

Я резко поворачиваюсь и направляюсь к двери. Я иду медленно, желая лишь одного – чтобы она сказала хоть одно слово. Может быть, два.

Я хочу, чтобы она сказала: «Не уходи».

Но она ничего не говорит.

И я ухожу.

Глава 24

Холли

Гордость – опасная вещь, но когда у тебя остается лишь она одна, как ты можешь заставить себя распрощаться с ней.

Спустя много часов я все еще лежу одна, свернувшись клубочком, на этой огромной кровати. Я отодвигаю лицо от мокрого пятна на подушке, не желая признавать, что намочила ее своими слезами.

Когда моя жизнь стала такой запутанной? О да, когда я решила выйти замуж за парня, с которым встречалась лишь один раз – и под «встречалась» я подразумеваю, что он оттрахал меня так, что я едва могла ходить.

Я думаю о том, что мне сказал доктор Уайли. Его диагноз: паническая атака, вызванная стрессом. Его предписания: стараться расслабиться и избегать стрессовых ситуаций.

Как раз вторая часть этих предписаний и вызвала у меня слезы.

Я не могу остаться в Нью-Йорке, но я не хочу и возвращаться в Нэшвилл.

Есть только одно место, куда я могу отправиться.

Домой.

Это слово пульсирует у меня в голове, и в конце концов я засыпаю.

Крейтон так и не вернулся. Когда в семь часов утра я открываю глаза, рядом со мной никого нет, кровать по-прежнему аккуратно застелена, а на подушке нет отпечатка головы. Я думаю, что он даже не возвращался в свой пентхаус. Я натягиваю свитер и носки и отправляюсь на разведку.

Пентхаус по-прежнему все такой же дорогой, идеальный и совершено негостеприимный.

Я не вписываюсь в эту обстановку. Во мне снова зарождается паника. Она мгновенно охватывает меня, полностью лишая способности мыслить здраво. Слова мелькают у меня в голове, словно подсвеченные неоновыми лампами.

Это было неважно.

Это была просто моя прихоть.

У тебя нет ничего общего с Анникой.

Я не вписываюсь в эту обстановку.

А потом новая фраза начинает крутиться в моем мозгу.

Я должна убраться отсюда. Я должна убраться отсюда. Я должна убраться отсюда.

Эти слова полностью вытесняют у меня из головы все