Порочные удовольствия - Меган Марч

говорит, есть доля правды». Словно эта женщина залезла в мои мозги и раскопала мой самый большой страх.

Ну, к черту ее. Я вижу, что она любительница ворошить дерьмо… только в этом случае она ворошит правду. Но я не могу допустить, чтобы кто-то в моем присутствии обливал Крейтона грязью.

– Знаете что?

– Нет, – быстро отвечает она. – Знаете ли вы? Если вы думаете, что он будет нуждаться в вас дольше, чем вы будете служить симпатичным аксессуаром, вы безумны. Он никогда не полюбит вас. У нас с ним было много общего – одна и та же школа, одни и те же друзья, один и тот же социальный статус, одни и те же увлечения, и все же я не смогла ничего поделать, чтобы побороть его первую любовь. Любовь к победам.

Ее глаза блестят, и она продолжает:

– Ему нужны победы. Адреналин – его наркотик. Но вместо того, чтобы получать его, прыгая с парашютом из самолета, он получает его, вычеркивая очередную цель из своего списка. Эта затея с объявлением? Достаточно оригинальный способ найти вас после одной проведенной ночи, потому что вы пробудили его любопытство. Но неужели вы думаете, что будете долго удовлетворять его? У вас нет ничего общего. Вы даже не принадлежите к его кругу. Ему, наверное, даже повезло, что вы сегодня все время молчали, потому что ваш провинциальный говорок показал бы, насколько вы далеки от этого мира. Возможно, этот говорок кажется привлекательным, когда вы даете интервью на радио, но в мире Крейтона вы просто обуза.

Я притворяюсь про себя, что нахожусь на сцене и только что спутала слова песни. И я продолжаю петь, стараясь улыбаться, чтобы никто не заметил, что внутри я вся съежилась от своей ошибки.

– Зачем вы говорите мне все это? Какая у вас может быть причина?

Анника вздергивает подбородок, и я не знаю, можно ли задрать нос выше.

– Считайте это моим общественным долгом. Я бросила его, потому что не хотела, чтобы мной пренебрегали. У вас были прекрасные отношения с тем исполнителем кантри. Я думаю, это было именно тем, о чем вы мечтали с того момента, как сидели ребенком в трейлерном парке и слушали радио в какой-нибудь разбитой машине, стоящей на кирпичах.

Я морщусь. Не знаю, откуда она взяла этот образ, но меня задевает, что она слишком близка к правде.

– И? – говорю я.

Я не позволю ей увидеть, что внутренне я вся съежилась.

– И я думала, что, как женщина, знающая его двадцать лет, я должна вам рассказать, во что вы ввязались. Если вы думаете, что он стоит того, чтобы отказаться от своей мечты, вам следует серьезно поразмыслить. Потому что для таких девушек, как вы, – она указывает на меня пальцем, словно я не понимаю, о ком она говорит, – если они не ухватятся за свой шанс, который предоставляется лишь раз в жизни, другого шанса не будет. На вашем месте я бы задумалась над тем, что для вас значит больше – ваша карьера, о которой вы мечтали, или какой-то мужчина.

Мое сердце отчаянно колотится в груди, когда она так дерзко выкладывает все это. И я понятия не имею, почему она считает, что имеет право говорить мне все это, но я услышала достаточно.

– Спасибо за предупреждение. Полагаю, на этом мы и покончим.

Анника улыбается, снова становясь любезной и элегантной. Ни одного намека на злорадство.

– Было приятно познакомиться с вами, Холли. Я слышала, что в этом году вас выдвинули на премию «Молодые исполнители». Удачи вам.

И с этими словами она поворачивается, колыхнув подолом зеленого платья, и гордо удаляется. И это самый лучший уход со сцены, который мне доводилось видеть в жизни, а не в кино.

Я же хочу усесться в выставленное в качестве экспоната кресло, свернуться клубочком и зализать раны, которые она нанесла мне.

У нее была причина сказать мне все это, иначе она не стала бы напрягаться. Но имели ли значения ее мотивы? Даже если все, что она сказала, было ерундой, она не сказала ничего, о чем бы я сама не думала.

Пора мне посмотреть фактам в лицо. Факт номер один: я влюбляюсь в Крейтона. Нет, не влюбляюсь. Я уже влюбилась. В первый раз я признаюсь себе в том, как глубоко я увязла, и я пытаюсь прогнать терзающий душу страх. Что, если она права? Что, если я наскучу ему раньше, чем у меня с губ сотрется помада?

Рассеянно глядя на великолепные произведения искусства, окружающие меня, я задумываюсь над тем, не станет ли наше с ним будущее именно таким? Вечер за вечером, когда меня видят, но не слышат, и мой единственный талант заключается в том, чтобы висеть на его руке, не привлекая к себе внимания.

Неужели это все, чего я могу ждать в качестве спутницы его жизни? Я не подписывалась на это. Мне нужно подумать, только где-нибудь, где мне не нужно заботиться о том, чтобы не совершить какую-то оплошность.

Тяжелый груз, который навалился на меня, – горечь, вина, растерянность, стресс – придавливает меня, и мое дыхание становится неровным, а голова начинает кружиться. Я весь вечер чувствовала себя ужасно после того срыва, и теперь мой лоб становится липким от пота, и я делаю шаг назад, прислоняюсь к стене и медленно сползаю на пол, не заботясь о том, как задралось мое платье, и как нелепо я выгляжу. Я запрокидываю голову, пытаясь сделать глубокий вдох, но никак не могу вобрать побольше воздуха в легкие.

– Эй! Вы в порядке? Вот дерьмо. Вы не слишком хорошо выглядите.

Этот голос мне незнаком, и мне наплевать. Я хочу лишь одного – вдохнуть как можно больше кислорода, чтобы не упасть в обморок на этот затейливый пол.

Мужчина выкрикивает имя Крейтона. Не знаю, сколько проходит времени – секунды, минуты или часы, но Крейтон садится на корточки рядом со мной, пригибая мою голову к коленям и тихо говоря:

– Дыши, Холли. Просто дыши. Медленнее.

Я пытаюсь дышать медленнее, как он велел, стараясь попасть в такт его дыханию. Наконец мои легкие расправляются, и я медленно поднимаю голову и смотрю в его обеспокоенные глаза.

– Ты в порядке? Что, черт возьми, случилось?

Его заботливый тон сменяется резким и требовательным. И мое дыхание снова учащается.

– Вот дерьмо! Успокойся, Холли. Прости. Я не должен был… давай уйдем отсюда.

Он обнимает меня, и я понимаю, что он хочет взять меня на руки и вынести из этого музея. И