Зеркало за стеклом - Юлия Кайто

— Я сейчас, — девушка коротко присела и кинулась к двери. Добежав, она замолотила по ней кулаками. — Саёма, кончай причитания, госпожа ведьма пришла!

Плач резко оборвался и сменился гаденьким хихиканьем. Я молча покосилась на запертую дверь, между делом рассматривая в полумраке выставку похоронных венков. Скудно освещённые свечным пламенем, они оказались конскими хомутами, увитыми цветами и пёстрыми лентами. На одном я разглядела блеснувшую золотом надпись «…лаем счастья ново…» и здраво рассудила, что новопреставившимся счастья желать не принято, значит, всё-таки будет торжество, а не скорбный поход до ближайшего кладбища.

Девица представилась горничной Умаей и проводила меня на второй этаж, где и остановилась перед дверью, полоска света из-под которой пересекала поперёк тёмный коридор. Постучавшись, девица приоткрыла дверь и доложила:

— Барыня, к вам тут…

— Никого видеть не хочу! Все вон пошли, а то быстро плетьми отхожу!

Умая отпрыгнула, с той стороны что-то глухо грохнуло об дверь.

— Вы уж сделайте чего, госпожа ведьма, а то страховидло такое в храм вводить грешно! — прошептала мне горничная и сбежала, оставив в кромешной темноте перед закрытой дверью, за которой обреталось «страховидло». Я чуть-чуть помялась, но отступать было поздно и некуда.

— Турасья! Это я, травница. Будешь бузить, я тебе…

— Госпожа ведьма! Голубушка! — дверь распахнулась, мне в глаза плеснуло ярким светом, руки прижались к бокам, а рёбра, кажется, прогнулись внутрь от крепких объятий будущей барыни. — Что так долго шла? Я уж почти отчаялась! Вона и куколку заготовила, чтоб булавки в неё втыкать да проклятье на тебя наводить, коли не придёшь!

Объятия, наконец, разжались, и я вздохнула полной грудью, представив, как рёбра спружинили, принимая прежнюю форму. Турасья в явном нетерпении переминалась с ноги на ногу. Я подняла взгляд к её лицу… и увидела одни только глаза. Всё остальное от шеи до макушки было замотано куском простыни, остатки которой обличающее высовывались из-под широкой смятой кровати. Спальня выглядела так, будто в ней табун домовых играл в салки, переворачивая на своём пути всё, что не прибито к полу или слишком весомо. «Куколка» для втыкания булавок представляла собой перетянутую посередине верёвкой подушку с намалёванной на ней оскаленной рожей и парой завитушек по бокам, видимо, означавших мои кудрявые волосы.

— Это ещё что такое? — обалдело вопросила я, имея в виду всё сразу.

— Горе мне! Горюшко! Спаси, матушка, помоги, госпожа ведьма! — заголосил хриплым баском Турасьи белый моток. — Злодей какой-то хворь страшную на меня напустил! Как вернётся наречённый мой, не узнает да и со двора выгони-и-ит!

— Я вот тебя тоже не сразу в таком головном уборе признала. Может, если снять, жених всё-таки повременит с изгнанием?

Турасья бухнулась на пол и заревела в полный голос, а я, нащупав заправленный краешек, в несколько приёмов размотала обрывок простыни. Громкости рёва ощутимо прибавилось. Я цыкнула на красную девицу, хотя девица была скорее даже малиновая. Пятна от долгих рыданий расплылись поверх россыпи красных прыщей-точек по всему лицу, которые в беспорядке спускались на шею и руки, видневшиеся из-под обширной ночной рубашки. Я встала, подперев кулаком подбородок, и задумалась. Турасья попыталась снова зайтись в безудержных рыданиях. Я присела перед ней на корточки и аккуратно ощупала лицо. Щёки были горячими на ощупь.

— Давно это у тебя?

— Почитай денька три уже. Как Гудорушка мой по делам съехал.

— И что, за всё время не нашлось в округе ни одного лекаря? — справедливо усомнилась я.

— Нашлось, а то как же… Сплошь охальники, которые с порога велят раздеваться. Их Густя штук пять с порога рожей вперёд выкинул.

— Ну, может, у них метод осмотра такой… — неуверенно предположила я, но Турасья упорствовала в убеждении, что все вышеназванные жаждали покуситься на её девичью честь, так что пришлось замолчать и смириться. В конце концов, кто их знает. Может, в городе настоящих знахарей пополам с шарлатанами, и все последние, как на зло, попались моей мнительной односельчанке. — Голова не болит? В жар или в холод не бросает?

— Нет, ничего такого, токмо лицу жарко, да чешется всё несносно! — В подтверждение своих слов, девица ожесточённо поскребла красное плечо.

— Не чеши, иначе зудеть ещё больше будет. — Я сняла через голову котомку и начала в ней рыться, попутно спросив Турасью, не ела ли она в последнее время чего-нибудь странного.

— Откель же тут странное? — прозвучал гордый ответ. — Чай, у такого человека, как мой суженый, что попало на стол не ставят. У нас и мясцо парное, и молочко только из-под коровки, и картошечка одна к одной, и огурчики-помидорчики сочненькие…

От перечисления и восхваления еды мой желудок сжался в комок и громко заурчал, упрекая в том, что за суматошный день я удостоила его только кружкой молока и кусочком яблока. Он де не намерен терпеть пытку красочными описаниями, поэтому или корми хозяйка, или красней за издаваемые звуки.

— …Всё приготовлено с сольцой да перчиком. А к чаю пирожки с пылу с жару, конфеточки всякие. Петушки на палочке, да вот шоколадки ещё.

— Шоколадки? — сосульки из жжёного сахара были мне знакомы, хоть я их и не любила, а вот про вторую сласть слышала впервые.

— Да, — маленькие Турасьины глазки загорелись, она на удивление ловко подскочила и кинулась к кровати — выуживать из-под подушки бумажный кулёк. — Это Гудорушкина придумка. Выглядит срамно, зато на вкус — лучше нету!

Она протянула мне кулёк. Желудок заворчал ещё громче, но теперь — умоляя не отправлять в него эту гадость, потому что он её всё равно тут же вернёт обратно. Коричневато-бурая масса, мягкая на ощупь, выглядела, как коровья лепёшка, подсохшая за день на солнце. Я брезгливо принюхалась, но запах был на удивление приятный, сладкий.

— Мне Гудорушка десяточек кулёчков оставил, сказал, пущай, мол, скрасят грусть девичью, покуда я не вернусь. — Турасья шумно вздохнула и промокнула подолом ночной рубашки навернувшуюся слезинку.

— И сколько ты их уже съела?

— Да вот, почитай, этот только и остался… Последние минуточки скоротать, пока не вернулся наречённый мой, отрадушка.

— Что — все? — я недоверчиво взвесила кулёк на руке. Потом представила, что их десять. И все мои сомнения о причинах превращения невесты с внешностью на любителя в «страховидло» исчезли окончательно. Мифические злодеи тут были явно ни при чём. А вот аллергия расцвела пышным цветом на почве грусти и пристрастия к сладкому.

— А как тут удержишься, когда тоска гложет? А шоколадку кусь — и сразу как-то веселее на душе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});