Смерть Сталина. Все версии. И ещё одна - Рафаэль Гругман

Осенью 1952 года открылся XIX съезд партии. Предыдущий съезд состоялся в 1934 году, и Сталин, изменив правилу, сложившемуся в послевоенные годы, не уехал на юг и остался в Москве, лишив себя отпуска. Состояние здоровья не позволило ему присутствовать на всех заседаниях. Активную деятельность он перенёс на пленум ЦК, состоявшийся после закрытия съезда.

В день открытия пленума, 16 октября, он подал заявление об освобождении его от должности Генерального секретаря, мотивируя свою просьбу «состоянием здоровья». Сделано это было не с целью проверки ближайшего своего окружения (утверждение Авторханова). По-прежнему, у Сталина был незыблемый авторитет. В его руках оставались все рычаги власти и полный контроль над партией и страной. Однако он уже не мог работать в прежнем режиме и подумывал о постепенном отходе от дел, но в то же время, никому не доверяя и опасаясь за свою жизнь (подозрительность и боязнь покушения стали маниакальными), страшился выпустить из рук бразды правления.

Мария Ковригина, министр здравоохранения СССР, участник октябрьского пленума, запомнила усталое лицо Сталина, — он трижды выходил на трибуну и говорил, что не может больше быть секретарём ЦК и председателем Совета министров. Все его отговаривали. Она чувствовала неловкость: «У меня было впечатление, что мы мучаем старого больного человека»[162].

Соратники, привыкшие к сталинским интригам и умудрённые предыдущими чистками, слушая его просьбу, побаивались: а вдруг он устраивает им очередную проверку? Они помнили, как на заседании Политбюро Сталин назвал своего преемника на посту Генерального секретаря ЦК: «Время идёт, мы стареем. На своём месте вижу Алексея Кузнецова». Он поручил Кузнецову, в то время начальнику Управления кадров ЦК (прежде этот пост занимал Маленков), наблюдение над органами госбезопасности, а через два года санкционировал его расстрел…

Такой же печальной оказалась судьба Николая Вознесенского, члена Политбюро и председателя Госплана, которого Сталин видел своим преемником на посту председателя Совета министров. В 44 года Вознесенский являлся самым молодым и перспективным членом Политбюро. Как и Кузнецов, он был расстрелян 1 октября 1950 года.

Не верят Сталину члены Политбюро. Думают: хитрит старый лис. И хором начинают его отговаривать — об этом трогательно рассказал в своих мемуарах Анастас Микоян. Но всё же частично его просьба удовлетворена — отставка с должности секретаря ЦК принята.

А Сталин действительно болен. Он с трудом справляется со своими обязанностями, но по-прежнему отказывается от врачебной помощи.

Рыбин пишет, что однажды Сталин чуть не упал от головокружения, но был подхвачен телохранителем; что порой он с трудом поднимался по лестнице на второй этаж в свой кремлёвский кабинет[163]. (Лифтов в Кремле тогда ещё не было.)

Рыбин приводит воспоминания коменданта дачи Орлова, который зашёл в кабинет Сталина и застал его бледным. «Впервые он мне пожаловался: «Я чувствую себя плохо». Я предложил вызвать врача и побыть около него. Сталин отказался: «Этого ещё не хватало!» В другой раз он в сердцах вымолвил: «Чёртова старость дает о себе знать»[164].

21 декабря 1952 года Сталин присутствовал в Большом театре на праздновании своего 73-летия, просидел весь вечер между Хрущёвым и Мао Цзэдуном, но даже не произнёс кратких благодарственных слов в ответ на многочисленные поздравления.

Картина знакомая. Именно так протекали последние годы Брежнева, которого лишь изредка показывали публике, короткие царствования Черненко и Андропова. На памяти бодрые улыбки Ельцина из Кремлёвской больницы, на долгие месяцы ставшей правительственной резиденцией. Правдивая информация о здоровье главы государства со времён Сталина в Советском Союзе являлась государственной тайной.

17 февраля. С 20 часов до 20 часов 30 минут Сталин принимал в Кремле индийскую правительственную делегацию во главе с послом Индии в СССР Меноном.

После почти двухчасового перерыва состоялся пятнадцатиминутный приём первых лиц государства: с 22 часов 15 минут до 22 часов 30 минут он беседовал с Берией, Булганиным и Маленковым.

Этот день был последним, когда он появлялся в Кремле.

Похож ли он был на здорового человека, способного заниматься активной деятельностью? Может ли у 73-летнего старика, страдающего гипертонией и пережившего два микроинсульта, отказавшегося от врачей и лекарств, произойти кровоизлияние в мозг, закончившееся естественной смертью? Ответ напрашивается сам по себе. И тогда разговоры о заговоре — плод фантазии.

Рассказывая о работоспособности Сталина в последние месяцы его жизни, Хрущёв вспоминал, что стол в столовой, служивший одновременно рабочим столом, был завален нераспечатанными красными пакетами, и после смерти Сталина начальник его охраны признался, что назначил специального человека, который вскрывал пакеты и отсылал содержимое тем, кто их присылал. Непрочитанными оставались бумаги, которые присылали ему даже члены Политбюро. (К этим воспоминаниям Хрущёва вернёмся в главе «Загадочный Надирашвили».)

21 февраля. Из мемуаров генерал-лейтенанта Судоплатова. За 12 дней до смерти Сталина его вызвали в Кунцево.

«Я был очень возбуждён, когда вошёл в кабинет, но стоило мне посмотреть на Сталина, как это ощущение исчезло. То, что я увидел, меня поразило. Я увидел уставшего старика. Сталин очень изменился. Его волосы сильно поредели, и хотя он всегда говорил медленно, теперь он явно произносил слова как бы через силу, а паузы между словами стали длиннее. Видимо, слухи о двух инсультах были верны: один он перенёс после Ялтинской конференции, а другой — накануне семидесятилетия, в 1949 году»[165].

Разведчик-профессионал отличался наблюдательностью и цепкой памятью. От его глаз не укрылись резкие изменения, произошедшие со Сталиным, и его болезненное состояние. А маленькая неточность (первый инсульт случился после Потсдамской конференции) — досадная опечатка.

Судоплатов рассказывал: был поздний час, когда его вызвали в кабинет Игнатьева. Помимо министра госбезопасности там находились его первый зам Гоглидзе и Коняхин, заместитель начальника следственной части. Вчетвером они поехали к Сталину. Игнатьев, Гоглидзе и Коняхин вошли в кабинет Сталина, а Судоплатов около часа находился в приёмной. Затем Гоглидзе и Коняхин вышли, а его вместе с Игнатьевым попросили через два часа прибыть на сталинскую дачу в Кунцево.

Темы, которые пожелал обсудить Сталин, — реорганизация деятельности внешней разведки и план покушения на маршала Тито, который планировалось осуществить с помощью замаскированного в одежде бесшумно действующего механизма, выпускающего дозу бактерий легочной чумы[166].

На пороге смерти Сталин по-прежнему строил зловещие планы. Страх, в котором его окружение пребывало с середины тридцатых годов, не позволил разглядеть в угасающих вспышках активности признаков смерти.

В чём-то оказался прав Каганович, написав в мемуарах, что «умер Сталин неожиданно. <…> На совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вёл обсуждение вопросов живо и содержательно»[167].

Ничто не говорило соратникам о слабости Сталина: с прежним энтузиазмом он жаждал крови, они его боялись и физической немощи не придавали значения.

Поэтому через 43 года после смерти Сталина бывший заместитель начальника разведуправления МГБ говорит о его болезни осторожно, как о слухе. Хотя, думается, что генерал-лейтенант Судоплатов был человеком осведомлённым. Информацию об инсультах он получил достоверную.

Повторим фразу из мемуаров Светланы.

«По-видимому, он чувствовал признаки болезни, может быть, гипертонии — так как неожиданно бросил курить, и очень гордился этим — курил он, наверное, не меньше пятидесяти лет. Очевидно, он ощущал повышенное давление, но врачей не было. Виноградов был арестован, а больше он никому не доверял и никого не подпускал к себе близко».

Причина, по которой Сталин бросил курить, банальна: осенью 1952 года у него усугубились проблемы с лёгкими. Резкое прекращение курения для людей, привыкших к никотину, чревато физиологическими и психологическими изменениями. Нарушение обмена веществ ведёт к отложениям жира. Усиливается раздражительность. Увеличение веса (Сталин значительно прибавил в начале 1953 года) способствует повышению кровяного давления. Развитие гипертонии можно было бы замедлить в условиях полного покоя и санаторного режима — вот когда следовало бы по совету врачей отправиться в отпуск на юг.