Доказательство чести - Кирилл Казанцев

Уже через час Штука завладел машиной барахолочного барыги Кругликова. Новенький «Лендкрузер» тот отдал без расспросов, зная, чем грозит отказ. Оказавшись за рулем, Кусков удовлетворенно хмыкнул. Времена наступили такие, что внедорожник мог сослужить ему добрую службу. На нем он и подъехал к двухэтажному дому с огромной вывеской «Третья пирамида», мерцающему разноцветными бликами.

Штука с сарказмом сплюнул под ноги подбежавшему халдею и сказал, что машина будет находиться тут, а не на стоянке. Охранники хотели было вмешаться, но увидели, с кем имеют дело, и угомонились. На входе с него попытались взять десять долларов, но снова узнали и пропустили. Кусков пошел дальше, думая о том, что с такой финансовой политикой Локомотив скоро попадет в список журнала «Форбс».

Тут его расстроил охранник. Мужик в одеждах, похожих на униформу портье, стал водить по нему металлодетектором, как по чернобыльцу, вырвавшемуся из кольца блокады.

— Что ты на мне ищешь, олень?

— Железо, — еще не узнавая гостя, объяснил охранник.

— Ты по голове себе поводи, — посоветовал Штука и шагнул за турникет.

Страж его узнал, однако проверку продолжил. Ранее такого не случалось. Это насторожило Кускова и заставило сосредоточиться на лицах служащих. Посетители его не интересовали. Натыкаясь на вялые взгляды официантов, Виталька пошел в глубину зала и притормозил только у столика администратора. Он закурил, бросил взор на окна второго этажа, закрытые тяжелыми портьерами, и стал высматривать знакомые лица.

Первым Штука увидел Бобыкина, управляющего ресторана. По всей видимости, о прибытии авторитета ему уже кто-то стуканул, потому что его глаза, обычно прищуренные, сейчас смотрели так, словно Бобыкин увидел в зале снежного человека.

Кусков в три прыжка преодолел лестницу, ведущую на второй этаж. Он распахнул дверь в кабинет управляющего в тот момент, когда Бобыкин держал трубку у уха и лихорадочно втыкал палец в кнопки.

— Куда звоним? — ядовито поинтересовался Виталька, нажимая рукой на рычаги.

— Меня жена сегодня к ужину ждала, а я вынужден задержаться, поэтому…

Кусков вырвал у управляющего трубку и врезал ею ему по лбу. Что-то треснуло, из верхней части трубки вывалилась мембрана.

— Ты кому врешь, чухомор?! Забыл, кто с тобой разговаривает? Так я напомню! — Виталька поднял со стола телефон и с размаху опустил его на голову Бобыкина. — Это я, Штука!

— Виталя, я ничего плохого не хотел!.. — взмолился Бобыкин, прижимая к темени ладонь вместе с осколком телефона. — Яша сказал, чтобы я позвонил ему, когда тебя увижу. Он зачем-то встретиться с тобой хочет!

— Кого еще он об этом попросил?

— Да всех, наверное!

Кусков уселся в кресло управляющего, крутнулся на колесиках и полюбопытствовал:

— Бобыкин, когда ты последний раз видел Яшку?

Тот сказал, что три дня назад. На вторичный вопрос Кускова о том, когда Локомотив обещал появиться в ресторане, он ответил, что о таких намерениях Шебанин вообще не говорил.

Виталька подумал, щелкнул пальцами и велел привести сюда официанта по фамилии Зинкевич с ужином. На этот раз Бобыкин был куда более понятлив. Он выполнил требование так же быстро, как среагировал бы на приказ Локомотива. Впрочем, что в этом удивительного, если он знал, что Яшка и Виталька, два екатеринбургских авторитета, — друзья не разлей вода?

— Я не понял, а где компот? — спросил Штука, пытаясь рассмотреть на посеребренном разносе, среди отбивных и зеленого горошка хотя бы маленький графинчик. — Третье где?

Бобыкин обреченно поморщился и велел принести спиртное.

Среди всего предложенного Виталька выбрал «J & B» в бутылке и напомнил:

— Я хотел, чтобы ужин принес Зинкевич, а появился какой-то фраер. Где Зина?

Зинкевича оторвали от клиентов и велели подниматься наверх. После таинственного исчезновения Локомотива, который не заглядывал в свои рестораны уже трое суток, появление Кускова персонал расценил как нормальное. Работники заведений не знали, что происходило в головах этих товарищей. Их мысли — загадки, их души — потемки. Раз Локомотива нет, значит, так оно и надо. Явился Кусков, нужно понимать, что и тут все продумано. Бобыкин звонил Яше уже четырежды в течение трех дней, но всякий раз натыкался на тишину, точнее сказать, на длинные гудки.

— Зина, скажи мне, пожалуйста, как следак Пермяков оказался на киче?

Зинкевич моргал и молчал. Именно он вогнал Рожина в долги перед Локомотивом. Штука это уже знал и сейчас требовал отчета о проделанной работе.

— Что ты ставнями хлопаешь, как будто тебе кукурузу в зад вставили? Бобыкин, у тебя в штате глухой официант. Может, он еще и слепой? — Штука подхватил со стола папку с документацией и метнул ее в голову Зинкевичу.

Однако тот присел еще тогда, когда Виталька замахнулся. Папка врезалась в кубок победителя чемпионата по гольфу, на котором красовалась фигурка с клюшкой, и рухнула на паркет.

— Зина, я пришел сюда не для того, чтобы смотреть на твою загадочную рожу, — заметил Виталька, подумал о чем-то, налил себе из зеленой бутылки, выпил и вытер губы. — Не затем!.. А потому я даю тебе две минуты. Ты должен обдумать ответ, потому что никакой другой мне не нужен, и рассказать, как следак, сделавший все, чтобы меня выпустили на волю, оказался на моем месте. Мне наплевать на него. Чем больше их туда попадет, тем лучше. Однако именно из-за этого парня у меня может возникнуть недопонимание с мусорами. А я и без того в городе болтаюсь как роза в проруби. За свободу я готов умереть. Раз так, то ты должен понимать, Зина, что убить кого-то за нее мне вообще как два пальца об асфальт.

— Виталя! — глядя, как Штука вливает в себя очередную порцию, промолвил Зинкевич. — Я исполнитель. Что я могу сказать? Мне Яша велел: «Опусти Рожина на бабки в подвале и приведи ко мне». Я так и сделал. Точнее, не я привел, а люди Рожину подсказали, куда за бабками идти. Понятно, я их подготовил.

Подвал ресторана «Третья пирамида» славился в криминальных кругах тем, что в нем было обустроено уютное казино для проверенных людей. Иногда в него заводили персон, которых следовало вогнать в долги. Занимался этим Зинкевич, ныне официант, в прошлом крупье.

— Пошел вон отсюда, — заявил Бобыкину Кусков. — А теперь подробнее, Зина. Ты знаешь, почему я сразу твою фамилию Бобыкину назвал? Потому что в Екатеринбурге есть всего один ублюдок, которому все равно, кого на бабки опускать. Дали зеленых — знакомого раскрутил, получил побольше — друга, сунули очень много — мать родную в долги вогнал. При этом тебе даже не приходит в голову, что, выполняя просьбу Локомотива, ты подверг мою свободу, за которую я готов умереть, гигантской опасности. Ты знаешь, что такое полицейская месть?

Зинкевич помялся, переступая с ноги на ногу, и слегка побледнел. Били его не раз, но все эти случаи были ерундой по сравнению с тем, что ему грозило сейчас.

— Виталя, Локомотив испугался, что следак выпустит тебя, и попросил меня найти человека, который смог бы организовать дело так, словно Пермяков сделал это не по закону, а получив взятку. В этом случае следака отстранили бы от дела, и организатором подобного выкупа оказался бы ты. Но уговаривать не пришлось! Он как услышал про дом в Сочи — глаза заблестели! Сначала планировалось передать ему документы на сочинский дом на встрече в городе, но время поджимало, тебя выпустили гораздо быстрее, чем ожидалось, и машина уже была запущена. Рожин отнес заявление в УБОП, и давать задний ход было поздно. Оставалась надежда на то, что новый следак соберет компромат и усадит тебя обратно. Поэтому документы Рожин был вынужден передать прямо в кабинете. Он сказал копам, что это требование следователя Пермякова.

— А Рожина-то за что притопили?

— Он Яшке тридцать тонн долларов за работу предъявил. Сказал, что она стоит на столько вот дороже долга. Сержанты из вневедомственной охраны его и прикончили.

— Яшка приказал?

— Он.

— После всего сказанного у тебя есть какая-то надежда на то, что ты увидишь, как над Исетью, играя сонными бликами, поднимается солнце?

Зинкевич побледнел.

— Виталя, я сам был должен Локомотиву двадцать тысяч долларов.

— Вам же, козлам в бабочках, запрещено играть?! — изумился Кусков.

— Я занимал у Локомотива. Он велел дать мне денег из кассы «Третьей пирамиды» и обещал скостить долг, если я выполню работу.

Ситуация была знакома Кускову. Локомотив часто использовал такой прием. Он вгонял нужного человека в долги, а потом, под предлогом их возврата, заставлял его делать грязную работу.

— Виталя, я не желал тебе зла, поверь! Я думаю, что и Локомотив не хотел! Но копы из вневедомственной охраны лопухнулись так, что у Яши появилась возможность разыграть карту. Но, в отличие от Локомотива, я вынужден был это сделать, Виталя. Ты прости, я думал, что все это игра. А я игрок по жизни, Виталя.