Богачи - Юна-Мари Паркер

В довершение всего Морган донимала ее настойчивыми просьбами придумать ей свадебный туалет.

— Ты же понимаешь, что мое платье даст тебе шанс прославиться и сделать очередной шаг в карьере, — с детской наивностью заявила Морган.

— Я могу взять из банка, где хранятся фамильные драгоценности, алмазную диадему, — предложил Гарри перед отъездом в Лондон. — Если, конечно, ты не считаешь, что это будет чересчур пышно.

Морган так вовсе не считала. Гарри обещал, что после свадьбы к ней перейдут все драгоценности его бабушки, и глаза Морган вожделенно заблестели, когда он описывал ей ожерелья и сапфировые броши, бриллиантовые кольца и жемчуга, браслеты и кулоны. Она казалась такой счастливой, что Гарри невольно умилился тому, как она по-детски непосредственна.

— О Гарри… — Ее прекрасные полные губы потянулись к нему. От них исходил чарующий тонкий аромат цветущего жасмина в летний вечер. — Ты балуешь меня, любимый, — прошептала она, проникновенно глядя в его глаза.

— Я люблю тебя, дорогая. И готов отдать тебе все, что имею.

Морган нашла его великодушие невероятно трогательным.

Он поцеловал ее в шею, и сладкая дрожь прошла по его телу.

— Ты самая потрясающая, обворожительная, притягательная женщина, которую я когда-либо встречал, — пробормотал Гарри.

У него потемнело в глазах, а внутренности обожгло огнем желания. В этот миг ему показалось, что он никогда не сможет испить свою любовь к ней до дна, и до боли в сердце захотелось, чтобы она испытывала к нему такое же чувство. Правда, иногда она чуть больше, чем следует, придает значение бытовым мелочам… Его мысли прыгали с одного на другое, а ощущения сконцентрировались на ее руках, обвившихся вокруг его талии.

— Пойдем ко мне в комнату, — прошептала она.

Они шли по коридору и, не теряя времени даром, раздевали друг друга.

— Любимая… — простонал Гарри, опуская ее на кровать и освобождая от одежды. Она отвечала поцелуями, проникая языком глубоко в его рот, осторожно покусывая за мочку уха. Черт побери, как она умеет продлить наслаждение! Возбудив его до предела, она кокетливо попыталась отстраниться, чем разожгла его еще сильнее. Она дразнила его, играла с ним, и наступил миг, когда он не в силах был сдерживаться. Как безумный он бросился на нее и дал выход снедающей его страсти. В течение нескольких мгновений, которые показались ему вечностью, их тела двигались в унисон, а потом одновременно содрогнулись в апогее блаженства.

7

Тиффани не виделась с Хантом почти неделю. Все это время она работала с утра до ночи, стараясь не думать о мучительной мигрени и разлуке с любимым. Тиффани избегала друзей, даже с Морган виделась редко. Вечерами она еле доползала до постели, обессиленная до такой степени, что не могла ни есть, ни читать перед сном. Причем боль в душе причиняла ей не меньше, а, пожалуй, больше страданий, чем последствия сотрясения мозга.

Хант вернулся к жене. Тиффани очень хорошо помнила их последнюю встречу, когда Хант пришел к ней, отменив важные переговоры на студии. Она вновь и вновь прокручивала в мыслях их разговор, хотя испытывала от этого невероятные муки.

— Я должен помочь Джони встать на ноги, — сказал Хант безо всякого предисловия. Он был мрачен, на лбу у него залегла глубокая складка — след тяжелых раздумий. — Я делаю это только ради детей.

Тиффани не проронила ни слова в ответ. Хант подошел к ней и тихо взял за руку.

— Я говорил тебе, что она напилась и устроила скандал в отеле в Лос-Анджелесе после моего отъезда?

Тиффани кивнула, пораженная тем, что Хант явно считает себя виновником ее дебоша.

— Доктор, который осматривал ее, говорит, что она погибнет в течение года, если немедленно не перестанет пить. Я поместил ее в клинику. Она в ужасном состоянии, и я должен помочь ей выкарабкаться, понимаешь? Я даже мышь, попавшую в мышеловку, прикончить не могу, а тут живой человек.

— Она в лучшем положении, чем Закери, — тихо заметила Тиффани.

— Может быть, и так. Но он молод. Сколько ему? Семнадцать? Пойми, я не могу избавиться от ощущения, что в несчастье с Джони, есть и доля моей вины. Я всегда жил своей жизнью, работал, потом появилась ты. В конце концов я стал появляться дома только для того, чтобы повидать сыновей. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Да, конечно. Ты любишь сыновей и чувствуешь себя виноватым перед женой. Скажи, раз ей нужен уход и постоянная опека, ты намерен быть при ней всю оставшуюся жизнь?

— Вся оставшаяся жизнь — это неимоверно долгий срок. Если честно, я не знаю ответа на этот вопрос. Гус и Мэт еще очень малы. Знаю точно одно — сейчас я обязан поддержать ее. Если я уйду, она сломается и наверняка пропадет. И я могу предать сыновей. Они постоянно спрашивают, где мать, и почему она оставила их. Представляешь, что будет, если я тоже уйду? А вдруг она больна неизлечимо? Кто знает, будет ли она в состоянии растить детей, когда выйдет из больницы?

Тиффани молчала, и на ресницах у нее дрожали слезы. Конечно, Хант прав. Он не может бросить на произвол судьбы своих детей. Но почему же она должна терять любимого человека?

— Поверь мне, Тифф, я люблю тебя. Мне очень хочется, чтобы мы поженились, но неужели ты не видишь, что сейчас самый неподходящий момент для разрыва с Джони?

— Давай не будем обманывать себя, Хант. Для этого никогда не настанет подходящего момента, — сказала Тиффани, теребя браслет от часов. — Мы взрослые люди, и оба прекрасно понимаем: Джони сделает все, что в ее власти, чтобы не отпустить тебя. Она не остановится ни перед чем, в том числе будет шантажировать тебя детьми.

Хант отвернулся и закрыл лицо руками. Тиффани поднялась с софы и направилась к бару.

— Налить тебе что-нибудь? — спросила она.

— Нет, спасибо. Мне надо идти. Я обещал малышам вернуться пораньше и поиграть с ними. Я… — Его голос задрожал и оборвался.

Он взглянул на Тиффани и словно впервые увидел ее, такую прекрасную и грациозную, сильную и решительную, с глазами цвета бездонного океана.

— Тифф… — Хант поднялся и сделал шаг по направлению к ней, но она остановила его, выставив вперед руку.

— Все в порядке, Хант. Я действительно понимаю тебя и знаю, что ты не можешь поступить иначе. Именно поэтому ты так прекрасен, и я так тебя люблю.

Их глаза встретились, и в гостиной воцарилось молчание. Оно длилось несколько секунд. Потом Тиффани отвернулась к бару, понимая, что дольше не может выдержать его взгляда без того, чтобы не расплакаться. Когда она снова обернулась, Ханта в комнате уже не было.

Вслед за тем потянулась скучная вереница похожих друг на друга дней. Не было такой вещи, которая не напоминала бы Тиффани о Ханте. Наибольшее мучение доставляла ей музыка. В конце концов Тиффани убрала магнитофон и любимые кассеты в шкаф и поклялась никогда больше их не доставать. Она пыталась найти утешение в работе, в которую погрузилась с одержимостью фанатика. Костюмы для «Глитца» обещали произвести настоящую сенсацию в кругу ценителей и знатоков театрального искусства.