Тринадцатый апостол. Том I - Алексей Викторович Вязовский

из дробленых бобов, красной чечевицы и семян кунжута, политые медовым сиропом. Иоанн уговаривает меня их попробовать, убеждая, что это очень вкусно. И я из вежливости пробую. Ну… не знаю, сочетание меда и бобовых? Я все-таки предпочту что-то без меда, и желательно мясное.

Когда пожилая женщина приносит запеченную рыбу и еще несколько теплых лепешек, я не выдерживаю и прошу ее показать мне, где она их готовит. Мое любопытство вызывает добрые усмешки на лицах друзей, но мне правда очень интересно, как все устроено в обычном иудейском доме. Оказывается, здесь почти у всех есть небольшие внутренние дворики, вот именно там и установлена печь. Хотя печью это можно назвать с большой натяжкой. Махабад — это такой выпуклый глиняный купол над ямой с углями, поэтому он позволяет готовить только тонкие лепешки. Но там же есть еще и решетка — вот на ней запекают мясо или рыбу, которая, кстати, оказалась выше всяких похвал. Это и понятно — чтобы у бывших рыбаков, да плохая рыба?

Впрочем, не все апостолы бывшие рыбаки, Левий Матфей и младший Иаков — мытари. Так здесь называют сборщиков налогов и таможенников. Иудеи, не смотря на одну веру, относятся к ним с большим презрением, и за стол вряд ли с ними сядут. Почему? Считают их предателями, раз те служат римлянам. А мне они понравились — разумные и спокойные люди, на латыни оба прекрасно говорят и греческий знают, ведь в Кесарии живет очень много сирийских греков, гораздо больше, чем евреев.

— Марк, а расскажи нам, как ты уверовал в Мессию, даже не зная его?

Это конечно Фома. Скептик и крайне недоверчивый товарищ! Я заметил, что когда он с восторгом в глазах смотрел на воскресшего Христа, все равно тянул руку, чтобы потрогать край его хитона. Понятно, что и мое неожиданное появление не дает ему покоя. Петр укоризненно качает головой, но ответить мне все равно нужно. Я ведь понимаю, что этот вопрос интересует всех. Врать новым друзьям нельзя, тот же Петр обостренно чувствуют ложь. Приходится придумывать обтекаемые формулировки.

— Понимаешь Фома, я как будто и не жил здесь раньше. Услышал глас умирающего на кресте Миссии, открыл глаза, и моя жизнь с этого момента началась заново.

— Но откуда ты узнал, что это голос Учителя?

— Не могу объяснить. Просто узнал и все. И увидел будущее. Нехорошее будущее и для Иудеи, и для Рима. Поэтому понял, что должен вмешаться и что-то сделать.

— Ты знаешь будущее?!

— Ну… не все так просто. Я видел, например, как Анна устроит в Храме судилище над Петром и Иоанном. Как его зять Каиафа еще много лет будет первосвященником. Но теперь ведь все изменилось? Моей рукой Бог покарал их за смерть сына, и больше они не смогут никому навредить.

— Ты думаешь, это Бог водил твоей рукой?

— Спроси у Иосифа и Никодима, разве под силу кому-то сотворить подобное с Анной? А кто смог бы метнуть пилум на такое расстояние и убить Каиафу? Так что, да — я считаю, что это промысел божий.

— …Воистину так! — раздался за моей спиной знакомый голос Иосифа — Шало́м Алейхе́м!

— Аве, Иосиф! — поприветствовал я первосвященника — Surrexit Christus!

— Surrexit vere, Марк! Я так и подумал, что это твоя охрана стоит на улице. Правильно, не стоит тебе одному ходить по Иерусалиму.

Я подвинулся, и Иосиф уселся рядом со мной на скамью. Женщина тут же принесла ему воду, чтобы вымыть руки, а Петр снова преломил хлеб, одаривая всех кусками пресной лепешки.

— Иосиф, а как так могло получиться, что погребальные пелены Учителя остались целы? — все не унимается Фома — И плащаница? Как же Христос смог выбраться, не повредив их?

— Смешной ты человек, Фома! То, что наш Учитель восстановил священную скрижаль и вознесся на небо тебя удивляет меньше, чем сохранность его пелен и плащаницы?

Фома, наконец, смутился и замолк. А Иосиф повернулся ко мне.

— Что же теперь будет с Храмом, Марк?

— Храм стоит и будет стоять, если ваш Синедрион перестанет совершать опрометчивые поступки и займется тем, чем ему и положено заниматься — учить иудеев вере. А не поклоняться золотому тельцу и участвовать в заговоре против римского императора. Ты же знаешь, что ваши первосвященники давали деньги на заговор Сеяну?

Иосиф вздрогнул и поспешно отвел глаза.

— Можешь, не отпираться — я даже знаю, через кого. Но как ты думаешь: что сделал бы Тиберий, узнав об этом? Сказать тебе? Он сравнял бы ваш Храм с землей. А может, и весь Иерусалим, засыпав это место солью, как когда-то сделали с Карфагеном. И потом изгнал бы иудейский народ, рассеяв его по всему свету. И он был бы в своем праве, потому что на самом деле, это золото Рима, которое ваши ростовщики вывезли в Иудею. Но теперь слитки и монеты поднесут императору, и весь гнев его падет на того, кто затеял заговор. Вы же останетесь в стороне.

— Ты видел в видениях разрушение Храма?! — спросил встревоженный Петр.

— Каких видениях? — обеспокоился Иосиф.

— Видел — ответил я Петру, пока остальные апостолы объясняли ситуацию фарисею — Иудеи подняли бунт, и уже не Тиберий, а другой император подавил его и в наказание разрушил ваш Храм. От него осталась только одна стена, которую вы назвали Стеной плача. Потому что следующие две тысячи лет иудеи будут рыдать и посыпать пеплом голову рядом с ней, вспоминая о своем великом Храме.

Апостолы и Иосиф с ужасом уставились на меня. Но я был безжалостен, как хирург.

— Хотите бунтовать дальше — бунтуйте. Теперь вы знаете, чем это все закончится. Не пройдет и сорока лет, как Храм сотрут с лица земли. Вам не нравится Рим? Но Рим принес Иудее спасительный порядок, защиту от внешних врагов и цивилизацию. А еще главенство закона, запретив Синедриону выносить смертные приговоры с казнью и поркой. Чем ответили Храм и Иудея? Зилотами. Вам не нравятся налоги? Но на эти деньги в Иудеи прокладываются дороги, построен огромный порт в Кесарии. А главный вопрос — кто же повысил налоги в Иудее? Сеян. Тот, кому вы даете деньги на заговор. Думаете, что он,