Лабиринты памяти - Кристина Робер

и стало холодно. Что-то в ней вдруг резко изменилось, и вместо раскаяния внезапно пришла пустота. Мари оторвалась от матери, вытерла глаза тыльной стороной ладони и выпрямилась. Эстелла мягко улыбнулась и протянула ей белый платок, расшитый голубыми нитями.

– Почему он должен это делать? – сипло спросила Мари и промокнула нос платком. Она уже много раз задавала этот вопрос, получала ответ, но так и не смогла понять. Значит, спросит снова. Значит, будет спрашивать до тех пор, пока не успокоит свою совесть. Или не придумает, как решить проблему.

Эстелла вздохнула и какое-то время молча смотрела перед собой. С момента последней встречи она изменилась: хоть ее карим глазам и недоставало той выразительности, что была присуща их с братом и отцом глазам, но они всегда горели, лучились теплом и светом, а сейчас будто потухли и затерялись среди темных кругов; лоб прорезали морщины, а взгляд стал загнанным и усталым. Тени от свечей мрачно играли на ее задумчивом лице, иллюзорно добавляя Эстелле лишние десять лет.

– Мы стали забывать, что должны хранить баланс наших земель и этого мира, – со вздохом сказала она. – Трагедия 2000-го унесла столько невинных душ, и мы думали, что, организовав захоронения и отстроив эту часовню заново, будем способны все вернуть на свои места. Но этот мир укрыл столько беглецов… Александр делает полезную работу, он помогает восстановить баланс…

– Забирая жизни?

– Забирая жизни… – эхом повторила Эстелла. Она посмотрела на дочь, и ее глаза увлажнились. – Эти жизни не принадлежали им никогда.

– Но они ничего плохого не сделали.

– Ты не понаслышке знаешь, что порой вина человека лишь в том, что он родился не у тех родителей.

Мари поджала губы и до боли сжала четки в руке. Деревянный крестик врезался в ладонь, и она зажмурилась изо всех сил. Эстелла ласково погладила дочь по коленке:

– Я горжусь тобой. Ты не должна была идти в этот мир, но пожелала разделить с Александром его бремя. Ты моя великая девочка, знай это. Но ты не должна терзать себя из-за того, что происходит.

Мари слабо улыбнулась и положила голову на плечо матери. Ее тепло действовало умиротворяюще, и атмосфера часовни уже не угнетала так, как раньше. Сознание постепенно прояснялось, но в мыслях звучало одно-единственное слово – безысходность.

Столбик термометра опустился до нуля. Мясистые тучи затянули небо, готовясь разразиться проливным дождем. Последние увядшие листья убрали утром, а кустарники и статуи обернули пленкой, и школьный двор погрузился в удручающий предзимний сон.

Подавленная и совершенно опустошенная, Мари вернулась из часовни на закате. Разговор с матерью не принес ничего нового, но, как и раньше, помог обмануться. Ведь в конечном счете, если тысячу раз повторять, что ничего невозможно изменить, то на тысячу первый можно и впрямь поверить в это. Однако идти к Саше она пока не была готова. Единственное, чего ей хотелось в этот момент, – просто отвлечься. Ее вера и воспитание не допускали подобного, но, как и с поступками брата, она уже давно научилась списывать свое двуличие всего лишь на роль, которую играла в этом мире.

У ворот ее встретил Доминик. Несмотря на толстую куртку, парень втягивал шею в плечи и пританцовывал на месте, пытаясь справиться с холодом.

– Эй, подруга, ты как? Что случилось?

Вместо ответа Мари подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и поцеловала в губы.

– Мне нужно забыться, – прошептала она. – Давай найдем укромное местечко, и ты…

– Стоп-стоп-стоп. – Доминик мягко отстранился и озадаченно уставился на нее. – Это точно не твой способ справиться с проблемами.

– Давай в мамочку ты потом поиграешь. – Мари вновь потянулась к нему, но Доминик успел увернуться. – Какого хрена! – Она толкнула его в плечо. – Я просто хочу отвлечься!

– У меня есть другое предложение. – Не дожидаясь ответа, Доминик схватил ее за руку и потащил к спортивным площадкам.

Мари пыталась вырваться, сыпала проклятиями, но хватка парня была слишком сильной, и в конечном счете она смирилась и ускорила шаг, чтобы поспеть за ним. В молчании они обогнули школьный корпус и прошли мимо футбольного поля к заброшенным скамейкам и беседкам. К удивлению Мари, там уже собралась добрая половина ее одноклассников.

– Что происходит?

– Идем-идем. – Доминик крепче сжал ее руку.

Возле одной из беседок разгорался небольшой костер. Девочки из группы чирлидеров грели руки над пламенем; Патрик, Ада и еще несколько одноклассников из южного крыла непринужденно беседовали, попивая кофе из пластиковых стаканчиков. Стейси и Барбара сидели на корточках у одной из лавочек и что-то писали на клочках бумаги. И даже Ника была здесь: стояла у костра рядом с Ингрид и с застывшей улыбкой смотрела на огонь.

Доминик подвел Мари к Патрику, и тот поспешил вручить ей лист бумаги и ручку. Она растерянно посмотрела на Нику и в ответ получила одобряющий кивок.

– Ура, все в сборе, – воскликнула Стейси. Она вприпрыжку подбежала к Мари и обняла ее за талию. – Взбодрись, нам всем это нужно. – Блондинка шутливо встряхнула ее за плечи.

– Мы решили, что пора попрощаться с Дэвисом, – объяснил Доминик. – Тебе нужно написать что-то хорошее, чему ты научилась у него, и бросить в костер.

Сердце болезненно забилось о ребра. Слезы подступили к горлу, и она сглотнула.

– Вы такие идиоты… – прошептала она, вырываясь из объятий Стейси, но Доминик успел обхватить ее за плечи.

– Не дури. Нам всем это нужно, – тихо сказал он, поддев пальцем ее подбородок и заставив взглянуть на себя. Не было в его взгляде ничего злого и насмешливого – грусть, сосредоточенность, настойчивость. Мари неуверенно кивнула, убирая его руку от своего лица.

Ребята образовали кольцо вокруг костра. Мари села на корточки и трясущейся рукой написала на бумаге несколько предложений. Если бы ее попросили сделать это утром, она бы долго думала, что хочет сказать: мыслей было так много, и они беспорядочно терзали сознание на протяжении последней недели. «Прости, я виновата». «Прости, что ты влюбился в меня». «Прости, что он мой брат». Но в этот момент нужные слова каким-то волшебным образом молниеносно выстроились в короткий текст. Сложив лист пополам, Мари вернула ручку Патрику и встала рядом с Домиником.

Стейси сделала несколько шагов вперед.

– Дэвис Джордан, – сказала она, улыбаясь костру, – ты научил меня ждать.

Стейси бросила свернутый клочок бумаги в костер, и его тут же поглотили яркие языки пламени. Вернувшись на свое место, она положила голову на плечо Барбары. Следом вышел Патрик:

– Ты научил меня играть в шахматы, и я готов потратить десяток лет, чтобы найти тебе замену, ведь ты был чертовски хорош!

Ребята засмеялись. Мари судорожно вздохнула, и Доминик крепко сжал ее руку.

Ветер колебал маленькое пламя прощального костра. Ребята ежились от холода, но один за другим исполняли свою роль в ритуале. Они благодарили Дэвиса за дружбу, за смелость, за веселый нрав и верное плечо. Даже Ада Блодвинг, отбросив раздражающую высокомерную усмешку, произнесла речь.

– Дэвис Джордан, – сказала она, кокетливо поправляя меховой воротник пальто, – мне жаль, что мы не были знакомы. Но я услышала так много и уверена на все сто: ты бы научил меня быть настоящим другом.

Ада бросила записку в костер и с улыбкой посмотрела куда-то за спины одноклассников. Мари проследила направление ее взгляда и увидела брата. Спрятав руки в карманы куртки, Алекс стоял за чертой круга. Он коротко кивнул Аде и, поджав губы, задумчиво уставился в костер.

В этот момент Доминик вышел вперед и потащил за собой Мари.

– Давай вместе, – шепнул он ей и добавил громко: – Джордан, ты научил меня быть честным, в первую очередь перед самим собой.

Пламя растерзало клочок бумаги, и Мари поежилась. Колени затряслись, и она начала переминаться с ноги на ногу, лишь бы не упасть. Под пытливыми взглядами одноклассников Мари чувствовала себя скованно. Несколько раз она открывала рот, чтобы начать говорить, но не могла выдавить ни звука.

– Ты всегда давал людям второй шанс. И хотел научить меня видеть добро, – послышался тихий голос. Мари подняла глаза и увидела, как Ника сделала несколько шагов вперед, – там, где на первый взгляд его просто не может быть. И я постараюсь научиться этому, – последние слова она сказала, посмотрев на нее.

– Ты научил меня принимать в себе то, что я не вправе исправить, – медленно произнесла Мари. Она занесла руку над пламенем и разжала ладонь: жар от костра обжег кожу, но Мари не сразу отдернула руку. Слезы брызнули из глаз, и как бы ни было больно, но в этот момент она поняла, что снова