Лабиринты памяти - Кристина Робер

и сильнее и, к своему ужасу, чувствовал радость от ощущения того, что жизнь медленно уходила из ее тела.

Так не должно быть. Остановись. Это плохо. Плохо…

В этот момент он с силой дернул рукой в сторону, и над темным пустынным двором зависло звериное рычание. Ника упала на крышу лицом вниз. Алекс несколько раз открыл и закрыл глаза, прежде чем сознание полностью вернулось к нему. Он машинально вскинул руку к разбитому носу, проверил, не сломан ли, пальцами вытер кровь и поморщился: челюсть изрядно саднило.

Кряхтя, Ника перевернулась и, сев на крыше, откинула с лица растрепанные волосы. Ее грудь судорожно вздымалась.

– Да кто ты, блядь, такой?.. – прошипела она.

Алекс опустился напротив нее. Тело бил озноб, и он сжал руки в кулаки. То, что случилось несколько минут назад, испугало его. Он хотел убить ее так же, как и во сне. Живо представил, как вонзает зубы в ее бледную шею.

– У тебя – ломка, у меня – лекарство, – пробормотал Алекс, с трудом отводя взгляд от ее шеи. – Ланкастер знает, что ты наркоманка, и она позаботилась обо всех таблетках, которые ты можешь стащить снова. Мне едва удалось уговорить ее не доносить Шнайдеру… Так что доза есть только у меня.

Ника исподлобья посмотрела на него. Ее глаза снова посинели, огромные зрачки бешено пульсировали.

– И что взамен? – прохрипела она.

– Просто поговори с Мари. По непонятным мне причинам ты единственная, кого она слушает.

Ника криво ухмыльнулась и отползла назад к технической будке:

– Ты убил ее парня. Сказать, чтоб не обижалась на тебя?

Она прислонилась к кирпичной подпорке и выдохнула. Было видно, что каждое движение давалось ей с большим трудом.

– У Мари было много времени, чтобы к этому подготовиться. Она не поэтому так… так… – Алекс вздохнул. Ну не мог он ей всего объяснить. Все слишком запутанно. Некоторое время он молча крутил пузырек с таблетками между пальцами, а потом кинул Нике. – Кеторол. Тебе должно хватить.

Не раздумывая, Ника схватила лекарство и, высыпав в трясущуюся ладонь приличную горсть таблеток, закинула их в рот. Алекс заметил жуткие лиловые синяки на ее шее.

– Притормози, убьешься…

– Тебе-то что?

Ника убрала пузырек с оставшимися таблетками в карман толстовки и с шумом вздохнула, закрывая глаза.

– Каким-то образом ты поселилась в моих мозгах, – прошептал Алекс, искоса наблюдая за ней. – Проела каждую извилину своими таинственными припадками в балетном классе, этими видениями. Ты даже сниться мне начала. А потом ты все узнала и никому ничего не сказала… Ты кто такая вообще? Какого черта ты приперлась сюда, в эту школу?

Ника открыла глаза и окинула его насмешливым взглядом. В считаные секунды она вновь стала выглядеть нормально: кожа вернула привычный оттенок, руки перестали трястись, зрачки сузились. Алекс поймал себя на мысли, что никогда не видел, как меняются наркоманы после принятия дозы, но почему-то был уверен, что это не происходит так быстро.

Ника схватила себя за ворот толстовки и отодвинула его в сторону, демонстрируя синяки.

– Прости, – буркнул Алекс. Звериная жажда ушла, уступив место стыду за содеянное.

– Ты меня накачал, мне теперь снова все до лампочки, – фыркнула она, проводя рукой по волосам. – Можешь втирать что угодно.

– Хочешь сказать, ты здесь все время что-то принимала?

– Нет, просто смерть Дэвиса подкосила мое душевное равновесие.

Ее голос был насмешливым, но на лице читалось равнодушие – жуткое сочетание эмоций для одного человека.

– Не заливай, тебе плевать на Дэвиса. Сдается мне, тебе вообще на все плевать. А эта истерика просто ломка. Ты уже два дня знаешь о том, что я сделал, но ничего не предпринимаешь. Могла бы хоть своему дружку настучать.

– Справки обо мне наводил?

– А как иначе? – пожал плечами Алекс. Ее спокойствие действовало на него странным образом и развязывало язык. – Мы видели что-то в балетном классе, и ты даже не захотела поговорить об этом. Потом узнала про Дэвиса. Пять минут назад я чуть не… и тебя это не удивляет? – Алекс подполз к ней и сел совсем рядом – можно было протянуть ладонь и дотронуться до ее лица.

– Знаешь, зачем я принимаю? – спокойно спросила Ника. Она посмотрела Алексу в глаза, и он затаил дыхание. – Они притупляют эмоции – совсем. Я хорошо соображаю, но особо не могу отличить злость от радости, возбуждение от отвращения. Не могу плакать или искренне смеяться, не замечаю, если болит. Правда… иногда что-то идет не так, и я начинаю чувствовать и теряю над собой контроль. Начинаю вспоминать все, что было раньше, голова трещит так, что хочется сдохнуть, но я даже покончить с собой не могу…

С этими словами Ника вытащила из кармана толстовки маленький нож и резко провела по запястью. Кожу в одно мгновение залила кровь. Алекс дернулся к ней, но Ника с усмешкой задрала руку вверх.

– Говорю же, что не могу, – прошептала она и вытерла запястье о джинсы. Алекс моргнул, не веря глазам: глубокий порез на коже затянулся, и спустя минуту на его месте остался небольшой белый рубец. – Я не наркоманка, Маркел. Зависимости от таблеток у меня нет. Только от желания ничего не чувствовать.

Ника хмыкнула. Алекс все еще таращился на ее запястье, игнорируя проснувшийся зуд в горле. Во рту скопилась слюна. Он схватился за край толстовки и уколол палец булавкой, которую всегда держал под рукой. Мимолетная боль немного отрезвила его.

– Такое вот уродство… – добавила Ника. – Ну а ты? Чем оправдаешь свое?

Стук его сердца заглушал собственные мысли. Он так хотел поговорить с ней, узнать больше, но к подобному не был готов вовсе. Алекс потряс головой и вновь посмотрел на нее:

– Мы с Мари эмпаты. Мне больно, когда больно ей. Я… хм… я с самого начала знал, что должен сделать с Джорданом, но Мари… они начали встречаться, и я тянул до последнего только из-за нее. В Хеллоуин подвернулся удобный случай. Но я не смогу объяснить тебе, зачем это сделал. У меня есть обязательства перед семьей. На моей родине так принято. И Мари…

– На твоей родине принято убивать школьников? М-м-м, понятно.

Ника сделала неопределенный жест головой, похожий на кивок, и больше не проронила ни слова. Алекс не знал, что и думать. Глубоко в душе он хотел рассказать ей все, он ждал вопросов, осуждения, обвинений, да чего угодно, но в ответ получил лишь молчание. Ну что с ней не так?

Алекс начал раздражаться. Неосознанно он схватил ее ладонь и приложил к своей груди – туда, где отчетливее всего чувствовалось биение сердца.

– Я не верю тебе, не верю в то, что тебе все равно, – зашипел он. – Я знаю, твое сердце билось так же, когда ты нашла пакет со шприцем. Я видел тебя на кладбище, когда ты обнаружила тело Дэвиса. Он умер у тебя на руках. Я видел твои глаза, когда у нас случилось видение. Я не верю в твое равнодушие. Это игра для других. Ты не хочешь чувствовать боль, потому что боишься ее. Но ты не можешь всю жизнь игнорировать то, что причиняет тебе боль. Я должен знать, что…

– Не трогай меня! – Ника резко выдернула руку. – Ты просто офигеть какой умный психолог, аж тошно! Какая тебе разница, почему я это делаю! По каким-то причинам я умею заглушать боль, но это не значит, что я не помню, почему она возникла. И если ты…

– Знаешь, в чем преимущество боли? Ты можешь преодолеть ее, когда разберешься в причинах. А если ты ее не чувствуешь, то принимаешь все как данность. Твоя душа травмируется, но ты не способна излечить ее, потому что не слышишь, что ей нужно! Ты знаешь, что я сделал, но это не задевает тебя, и ты даже понять меня не хочешь. Просто ищешь какую-то логику… Что с тобой случилось в прошлом? Что сделало тебя такой?

Она должна была ответить, объяснить ему хоть что-то, дать крючок, за который он может зацепиться и разобраться в собственной природе.

– Что случилось – все мое, эту правду тебе не узнать, – процедила она, исподлобья уставившись в темноту перед собой. Ведьма – ни дать ни взять.

– Правда не всегда решает проблему, – ухмыльнулся Алекс, скрывая досаду. – Порой нужно копать глубже, чтобы понять… Я убил, потому что мне приказано, – это факт. Но за приказом что-то же кроется, разве тебе…

– Ах, так ты научился оправдывать свои дела? Поделись же, как чувствовать себя хорошо после убийства, напиши пособие! – На мгновение ее глаза вспыхнули.

Алекс поджал губы, прекрасно понимая, что она права.

– Я не священник, чтоб лечить твою душу и отпускать грехи. Ты что, решил, раз со мной тоже не все в порядке, то я предоставлю тебе свои уши, а потом по спинке поглажу?