Лабиринты памяти - Кристина Робер

ее, и, возможно, до приезда в пансион с ней случилось что-то странное – странное настолько, что даже ее скепсис дал трещину.

Просмотрев содержимое конверта, Алекс тут же набрал Спайку. Кое-что все еще не давало ему покоя.

«Не было в жизни Риты Харт-Вуд никаких пожаров, – категорично заявил тот. – И в школах Харт-Вуд тоже. Но я смог раздобыть ее детскую медицинскую карту, и вот тебе еще одна головоломка: в 2007-м, сразу после переезда из Мэйфейра, твоей пассии сделали две томографии с разницей в несколько дней. На второй она была абсолютно здорова, а вот на первой… Друг, по ходу, у нее шизофрения».

Алекс вытащил из конверта последний лист. Это было электронное письмо психиатра одной из частных лондонских клиник:

«Миссис Харт-Вуд,

пожалуйста, не игнорируйте это письмо. Прошу Вас, привезите дочь, я могу помочь. Я уверен, что второй тест ошибочный и Ника серьезно больна. Вам кажется, что все стало как раньше, но это заблуждение. Я смею предположить, что ее двойственная личность пока спит, однако все сможет измениться в любой момент. Ее сознание дает глубокие трещины, и Вы не имеете права не придавать этому значения.

С надеждой на Ваше благоразумие,

д-р Ф. Миллроуз».

Ниже Спайк добавил комментарий: «Понятия не имею, как это письмо оказалось в их старой квартире. Если только Рита Харт-Вуд не спрятала его там намеренно».

Алекс решил изучить вопрос шизофрении в интернете. Смешение чувств, отсутствие радости, грубость, отрешенность от мира, плохая успеваемость, снижение интеллектуальных способностей – самые распространенные симптомы болезни. «Ее проходной средний балл в школе – 4,1, и это более чем хорошо! Она прекрасно знает второй язык и трезво рассуждает, – думал Алекс. – И сказала, что глушит эмоции наркотиками. Но все остальное…» Ночью, во время разговора, он несколько раз ловил себя на мысли, что все время видит перед собой разную девчонку: она так ловко переходила из одного состояния в другое, как будто это была норма. Но если тот доктор был прав, диагностировав шизофрению маленькой девочке, то как ее состояние не усугубилось до сих пор? Неужели настоящая причина тяги к наркотикам в этом? Таблетки глушат голоса в голове? Так просто?

Алекс выдохнул и провел рукой по волосам. В его голове давно сидит чужой голос. Он пробуждает в нем ярость, заставляет совершать чудовищные поступки, и порой сознание так затуманивается, что из памяти стирается несколько минут жизни, а когда он возвращается в реальность, то наравне со скорбными мыслями сестры сходит с ума от сожаления за сделанное. Алекс думал, что с Никой происходит то же самое, что ее двойственная натура – что-то мистическое, потустороннее. Но перед ним письмо от психиатра, разбивающее его теорию. Лишь одна деталь против этого – ее глаза в один миг были разного цвета.

Но я мог увидеть то, что хотел…

В дверь постучали. Алекс встрепенулся и едва успел затолкать содержимое конверта под подушку, как в комнату вошла Ада Блодвинг с двумя дымящимися кружками.

– Извини, если отвлекаю, – улыбнулась она.

Алекс окинул ее придирчивым взглядом: волосы завиты, короткое платье по фигуре, модные туфли на каблуке – непохоже, чтобы она просто проходила мимо.

– Через десять минут обход. – Он многозначительно посмотрел на часы, висящие над письменным столом.

– Мне много времени не надо. – Ада протянула ему одну из кружек. – Перемирие?

Алекс подозрительно уставился на нее. Ноздри уловили приятный запах свежезаваренного кофе.

– Мы плохо начали. Мне не стоило подсматривать за тобой, да и вообще. – Ада пожала плечами и придала лицу виноватое выражение. – Это всего лишь кофе.

– Ты подлиза, – хмыкнул Алекс, но кружку взял и сделал осторожный глоток: обычный кофе, даже сироп ореховый. Он такой любил.

– Родители считают, что я слишком высокомерна, – сказала Ада. – Но что они хотят, я ведь всегда училась со снобами. А вы все другие, и я еще не успела перестроиться.

Алекс надеялся, что на его лице отразилось понимание. Ада Блодвинг элегантно откинула волосы и, мило улыбнувшись, отпила из кружки.

– Спасибо за кофе, но тебе стоит уйти.

– Значит, мир? – Ада вдруг протянула ему руку, и Алексу ничего не оставалось, как пожать ее. – Давай погуляем вечером?

– Э-э, неожиданно… – Ее голос звучал искренне, без ночного жеманства, и он вдруг решил ухватиться за возможность: если Ада Блодвинг успела что-то услышать, стоило узнать об этом заранее. – Но, конечно, почему бы и нет. Только одевайся теплее.

– Ты душка, – просияла она и чмокнула его в щеку. В нос ударил приятный и чертовски знакомый запах цветочного парфюма.

Алекс улыбнулся в ответ. Красивая, обаятельная и раскрепощенная – неужели с ее стороны это банальный интерес?

Волчица уворачивалась от уставших воинов, терзала горла, ловко проскальзывала между ними, и воины, не успевая сориентироваться, вонзали клинки в спины друг друга. А она носилась по тронному залу – без устали, никого не щадя. Как завороженный, я наблюдал за ней через окно, дивился силе этого хилого создания. И когда каменный пол окрасился кровью, Стамерфильд наконец поднял скучающий взгляд и впервые по-настоящему посмотрел на нее.

Из воспоминаний Гидеона, заточённых в книгу и оставленных на хранение Стамерфильдам

Глава 10. А была ли Дженни?

– Господи, ты до сих пор думаешь, что мы поступаем верно? – шептала Мари, плотно сомкнув глаза и склонив голову к коленям. – Неужели слово отца превыше здравого смысла? Я запуталась…

Мари перебирала в руках деревянные четки с крестом, и по ее щекам беззвучно струились слезы. Она сидела в первом ряду на скамье, обращенной к мраморному иконостасу с мозаичным изображением Иисуса. Воскресная служба давно закончилась, и маленькое помещение часовни освещали только свечи. Раньше их свет действовал на Мари умиротворяюще, но сегодня она замечала лишь тени, зловеще блуждавшие по стенам.

– Прости меня, я утратила веру. Твои испытания, посланные нам, теперь кажутся мне непосильным грузом. Александр должен стать великим, лучше нашего отца, – я знаю, что так и будет. Но он нечист. Вся наша семья нечиста. Мы толкнули его на ужасные вещи, и его душу поразили демоны. – Мари всхлипнула и нетерпеливо смахнула слезинку с кончика носа. – Господи, мы верны Тебе, мы слуги Твои, так было всегда. Но я прошу Тебя… заклинаю… отпусти его, прекрати испытывать. Он не справляется…

Мари поднялась на ноги, подошла к алтарю и упала перед ним на колени, устремив взгляд на распятие.

– Заклинаю Тебя… Освободи его от этой ноши. Лучше сейчас забери его душу к себе. А иначе… иначе он очернится настолько, что не будет достоин Твоей милости на небесах…

Мари закрыла лицо ладонями и зарыдала. Ветер гулял вдоль стен. Тени от огня сплетались в мистические узоры, плясали на деревянных лавках, на потрескавшемся потолке. Атмосфера часовни угнетала, и рыдания Мари усиливались. Каменный пол уходил из-под ног, и ей казалось, что разум расщепляется на миллионы осколков. В этот самый миг она впервые осознала масштабы произошедшего и едва не завыла.

Мари обняла себя за плечи и почти коснулась лбом коленей, судорожно глотая ртом воздух. Она оплакивала Дэвиса и терзала себя за то, что позволила ему проникнуть в свое сердце, винила, что не смогла уберечь, злилась на Сашу за то, что он даже ради нее не смог сдержаться, и в то же время пыталась не думать о том, что судьба брата сокрушает ее гораздо больше, чем смерть несчастного Джордана.

– Господи, как моей семье получить исцеление?.. – сквозь всхлипы шептала она, и каждое слово болезненно давило на грудь.

Вдруг чья-то теплая рука коснулась ее плеча. Мари вытерла мокрые от слез глаза и обернулась: рядом с ней на коленях стояла маленькая женщина, облаченная в длинное черное пальто и объемный вязаный шарф. Эстелла, ее мать.

– Дорогая… – мягко произнесла она и протянула к дочери руки.

Мари бросилась к ней, обняла за талию и вновь зарыдала.

– Девочка моя, ну как же так… Что же ты с собой делаешь…

Эстелла заботливо гладила ее по голове, целуя волосы, нашептывая неразборчивые слова упокоения. Спустя время, когда силы оставили Мари и она больше не могла плакать, Эстелла мягко отстранилась, присела на ступень, ведущую к алтарю, и притянула к себе дочь.

– Мамочка, м-мне так б-больно… – заикаясь, шептала Мари.

– Знаю, милая, знаю.

– Наша семья согрешила, да… чем мы провинились? П-почему мы стали такими?..

– Ты не права, родная… Мы верой и правдой служим Господу, и то, что кажется тебе ужасным, на самом деле имеет благородные причины…

От этих слов защемило в груди