Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж ван Фрекем

Гитлера должны были судить по обвинению в государственной измене. Процесс открывался 26 февраля 1924 года, и он опасался его по двум причинам. Одна была в том, что его могли предать военно-полевому суду. Тогда процесс был бы закрыт для публики и его средства защиты были бы серьезно ограничены. Другая и более важная причина заключалась в том, что он, как австрийский гражданин, мог быть выслан в свою родную страну[9] . Но он успокоился, когда выяснилось, что это будет обычный гражданский суд и что баварский министр юстиции Гюнтер назначил председателем суда Георга Нейтхардта, «ревностного националиста». Гитлер сразу же увидел, что «катастрофический провал путча можно превратить в демагогический триумф… Обвиняемыми были Гитлер, Людендорф, Рем, Фрик, Пёнер [бывший шеф полиции Мюнхена], Крибель [командир “Кампфбунда”] и четыре других участника путча. Кар, Лоссов и Шайссер проходили по делу в качестве свидетелей»242. Но эти «три фона» также были виновны в мятежных действиях против законного правительства. Это была вопиющая несправедливость, которую можно было обернуть веским доводом в свою защиту, что Гитлер не преминет сделать.

Он сумел превратить судебное заседание в продолжительное театрализованное пропагандистское действо. «Все это помогло Гитлеру повернуть ход процесса в свою пользу. И все же нужно отметить, что он вел себя на этих заседаниях очень смело – особенно учитывая недавнее поражение. Он взял ответственность за всю эту историю на себя, оправдывая свои действия высокими идеалами патриотического и исторического долга»243.

Эхо мощной концовки заключительной речи Гитлера, которую цитируют во всех его биографиях, до сих пор слышно в истории. «Армия, которую мы подготовили, растет с каждым днем, с каждым часом. В это самое мгновение я питаю гордую надежду на то, что однажды эти дикие отряды сольются в батальоны, батальоны – в полки, полки – в дивизии… надежду на то, что старые знамена вновь взовьются перед строем, что удастся достичь примирения перед вечным трибуналом Господа, перед которым мы готовы предстать. Тогда из наших костей и могил раздастся голос единственного трибунала, которому мы подсудны. Ибо не вы, уважаемые господа, будете выносить нам приговор – этот приговор вынесет нам вечный суд истории… Я уже знаю, к какому вердикту придете вы. Но тот, другой суд, спросит нас: совершали вы государственную измену или нет? Тот суд будет судить нас… как германцев, желавших добра своему народу и отечеству, как германцев, желавших сражаться и умереть. Вы можете объявить нас виновными хоть тысячу раз – богиня Вечного правосудия лишь улыбнется и спокойно разорвет обвинительный акт прокурора и вердикт суда, ибо она оправдает нас»244.

Гитлеру было опасно давать слово – из-за той силы, которой были заряжены его речи. Теперь он стал звездой. «Оглашение приговора стало событием в мюнхенском высшем обществе. Зал суда был наполнен зрителями, готовыми аплодировать этому смутьяну с кучей друзей на важных постах. Вердикт еще раз подчеркнул “чисто патриотические мотивы и честные намерения” ответчика, но приговорил его минимум к пяти годам тюремного заключения. Правда, уже через полгода он получал право на досрочное освобождение. Людендорф был оправдан. Закон требовал депортации любого неблагонадежного иностранца, но суд решил сделать исключение для Гитлера, “который мыслит и чувствует в германских понятиях”»245. Не пройдет и года, как он будет освобожден.

Казалось, сам ход событий того времени согласовывался с поступками и потребностями Гитлера. Пока он находился в тюрьме в Ландсберге, обстановка в Германии начала улучшаться – до такой степени, что период с 1924 по 1929 год назовут «золотыми годами» Веймарской республики. По этому благоприятному пути страна пошла в первую очередь благодаря двум людям – премьеру Густаву Штреземану и «финансовому гению» Яльмару Шахту, создавшему новую денежную систему. Подобную роль он сыграет и позже в Третьем рейхе. Нацистская партия, лишившись своего волевого фюрера, поплыла по течению и раскололась на несколько фракций. Гитлер предвидел это и не сделал ничего, чтобы это предотвратить. Он считал, что эта ситуация может быть полезной, когда он выйдет из тюрьмы и, наводя порядок волевыми методами, вновь возьмет власть в свои руки.

Он поставил во главе НСДАП Альфреда Розенберга, хотя и знал, сколь малым уважением пользовался этот бледный интеллектуал у своих товарищей-коричневорубашечников. Каждый тянул одеяло на себя. Дрекслер не забыл, как Адольф небрежно отмел его в сторону в июле 1920 года – и это в партии, созданной им самим! «Теперь Дрекслер хотел перестроить партию в согласии со своим собственным, менее революционным курсом»246. Затем существовала фракция Штрассера, в которую входил весьма амбициозный и все еще очень социалистически настроенный доктор Йозеф Геббельс. Эта фракция будет создавать и укреплять нацистскую партию на севере Германии и останется самым серьезным внутрипартийным вызовом Гитлеру до тех самых пор, пока тот не станет канцлером. Был также и великолепный Эрих Людендорф, который лукаво отвел от себя обвинения в ответственности за путч, тот самый, которому Гитлер в свое время отвел вторую роль, провозгласив себя главой государства, а фельдмаршала – главнокомандующим своей армией. Теперь Людендорф хотел, наконец, «сосредоточить контроль над националистическими группами в своих руках и воспользоваться отсутствием Гитлера для того, чтобы навсегда нейтрализовать его»247.

Гитлер с большой пользой провел время в Ландсберге – своем «университете за государственный счет». Даже тюремщики и охранники (многие из них обратились в нацизм) относились к нему с большим почтением, словно к королю со свитой из нацистов-заключенных. У него появилась масса свободного времени: ему не нужно было постоянно принимать решения. Он читал книги, принимал посетителей, пускался в свои бесконечные грозные монологи, а за обедом сидел во главе стола. «Все остальные ждали, стоя за своими стульями. Наконец, быстрыми шагами входил Гитлер. Кто-то выкрикивал: “Внимание!” Он продолжал стоять во главе стола до тех пор, пока каждый из присутствующих не поприветствует его»248. «К нему относились весьма благосклонно. Ему позволялось принимать съестное в качестве подарков извне. В свою очередь, это давало ему дополнительные рычаги влияния на надзирателей… У него и у Гесса были даже не камеры. Это была, скорее, вереница комнат, целая квартира. Причем это место было похоже на гастроном. Добра здесь было столько, что при желании можно было открыть цветочный, фруктовый и винный магазины. Люди слали подарки со всей Германии. В итоге Гитлер заметно потолстел»249.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});